Пожелав друг другу спокойной ночи, братья разошлись.
Глава 24. Раба любви
Жизнь во дворце в преддверие коронации шла своим чередом. Гуго пока что уехал в Париж. Зачем? Кто знает. Может быть, для того, чтобы отцы города надлежащим образом встретили в скором времени своего властелина, теперь уже короля. Вместе с ним покинули Лан его супруга Адель и Ричард Норманд ский с женой Гуннорой. Однако женщины, посовещавшись, решили через неделю вернуться и дожидаться в Лане своих мужей. Такое решение было связано с заботой о королеве-матери, которая осталась одна.
Придворные, конечно, пока не покидали дворца, но фрейлины уже начинали хмурить лобики, а графы, виконты и весь придворный штат бывшего короля в задумчивости потирали подбородки и скребли в затылках: отбыть ли с новым королем в его столицу или остаться здесь в штате пусть не монарха, но герцогини, хозяйки дворца, и не бедной. Опять же, ее мать – императрица, правда на правах свекрови. Да и привыкли уж тут, сколько лет на одном месте. А что в Париже? Каково будет там? Неизвестно. С жильем – тоже вопрос. Но, с другой стороны, – король! Ну как не быть близ трона, откуда нет-нет да и сыплются подачки и жениха легче найти или невесту?
Времени для раздумий было предостаточно, а в перерывах между размышлениями молодое придворное общество во главе с тремя братьями развлекалось как умело. Устраивали соколиную и псовую охоту; удили рыбу и купались в реке и прудах неподалеку от города; гуляли в парке и на лугах близ городских стен, собирая цветы, гоняясь за бабочками и друг за дружкой. Приглашали жонглеров; смотрели представления бродячих актеров, игравших пьесы Эсхила и Еврипида; читали Апулея и Лукиана; цитировали Платона и восхищались Гомером и, конечно же, устраивали тренировочные бои на мечах, причем в качестве награды победителя ожидали поцелуи присутствующих дам.
Жены обоих герцогов вернулись, как и решили, через неделю и сразу же заняли Эмму разговорами, не давая скучать. Довольно часто все трое, старшей из которых был сорок один год, а младшей тридцать восемь, принимали участие в развлечениях молодежи, в остальное время триумвират уединялся для задушевных бесед.
В своей воспитаннице, как называла Вию королева-мать, Эмма души не чаяла. Часто по вечерам она слушала песни о славных королях Дагобере и Карле Великом, военных походах, победах франков, о природе, нелегкой жизни сервов[16]. А когда Вия пела о любви, лицо Эммы омрачалось грустью, и она задумчиво глядела вдаль, украдкой бросая на певицу быстрые взгляды и тотчас отводя глаза. То же наблюдалось, когда они вышивали, за обеденным столом, во время прогулок в парке или за чтением книг. Безусловно, Вия замечала эти скользящие взоры и догадывалась, что они в себе таят, но никогда не вызывала Эмму на откровенность. Та же, поймав взгляд воспитанницы, сразу пунцовела, будто застигнутая на месте преступления, и поспешно отводила глаза. С каждым разом такие моменты становились все напряженнее; чувствуя это, Эмма временами порывалась что-то сказать и уже открывала было рот, но всякий раз смыкала уста и молча глядела в сторону, словно передумывала или не находила слов. Грудь ее бурно вздымалась при этом, выдавая волнение, и Вия догадывалась, что между ними назревает серьезный и, вероятно, не совсем приятный для обеих разговор, который Эмма никак не может начать. Она знала, о чем пойдет беседа, и понимала, что очень скоро наступит конец этим мимолетным, безмолвным вопросам глаз и порывам, рвущимся из глубины души. Она ждала этой минуты и была готова к ней. Порой она подумывала, не начать ли самой, ибо стала замечать при встрече с Эммой некоторое ее смущение и напряженность в походке, жестах, речи. Однако решила не торопить событий. Королеве виднее, когда выбрать наилучший момент для объяснений.
Каждый день Эмма виделась с Можером, и всякий раз взгляд ее задерживался на нем дольше, чем следовало бы. Так было и во время их прогулок с Аделаидой и Гуннорой. В такие моменты она старалась не смотреть в сторону нормандца, ибо рядом была его мать, которая тотчас догадалась бы о значении пламенных взоров, посылаемых Эммой в сторону ее сына. Но той было невдомек, зато Аделаида, оставшись как-то с Эммой вдвоем, сказала ей:
– А ну-ка, давай начистоту, никто нас не услышит. Ты что, влюблена в Можера?
Эмма хотела возразить и уже вскинула высоко брови, но почувствовала, что не сможет. И взгляд тут же потух, упал и застыл на полу.
– Ты с ума сошла! Ведь он мой двоюродный племянник и чуть ли не в сыновья тебе годится!
Эмма подняла голову. В глазах горела решимость.
– Это мое дело. Я еще не стара, а он рыцарь!.. Другого такого нет.
– Да ведь у него есть любовница, сама говорила, и вы с ней очень дружны, прямо как мать с дочерью. Как же ты можешь?..
– Наша любовь началась уже давно, – отвернувшись, ответила Эмма.
– Значит, и он тебя любит?
– Нет.
Аделаида всплеснула руками:
– Святые небеса! На что же ты рассчитываешь?
Эмма красноречиво посмотрела на нее. Адель поняла, улыбнулась уголками губ:
– И только-то? Ну, тогда это не страшно, если, конечно, он и сам не прочь…
– Он тоже хочет меня. Я вижу это, Адель!
– Ах, Эмма, – покачала головой герцогиня, – только бы не узнала его мать. Будет неприятный разговор.
– Я знаю.
– Ты уж потерпи, до коронации осталось недолго, потом она уедет. И если Можер, как обещал, останется…
– Он остается из-за Карла.
– Герцог Лотарингский вернется?
– Так сказала Вия.
– Ей-то откуда известно?
– Ты не знаешь эту девушку. Похоже, она общается с нечистой силой, а может, с ангелами, и те открывают ей будущее.
– Она что, колдунья? Знается с духами?
– Нет, конечно. Такая, как все. Но ей дано видеть то, что недоступно любому смертному.
– Чепуха! Карл не приедет, ему нечего здесь делать, а у твоей девчонки просто воспаленное воображение. Но я не о том. Как ты с ней объяснишься, а ведь эта сцена не за горами?
– Всё пытаюсь, но ничего не выходит, – вздохнула Эмма. – Лишь посмотрю в ее глаза, увижу в них искреннюю любовь, преданность, радость от общения со мной, как губы мертвеют и язык отказывается повиноваться.
– А забыть? – немного поразмыслив, спросила Аделаида. – Не пробовала забыть нормандца? Может, это и будет самым наилучшим?
– Нет, – твердо ответила Эмма. – Не могу. И уже знаю, что не сверну с пути, пусть даже он ведет меня в пропасть… Не будем больше об этом. И помни, ты одна посвящена в мою тайну.
– Я сохраню ее, будь покойна. Мы давние подруги, иначе ты сразу же послала бы меня ко всем чертям с моими расспросами.
