Принимая во внимание, что подсудимый, осужденный (оправданный) – это лишь разные лики того же обвиняемого (ст. 47.2 УПК), то и право возражать обвинению равно распространяется на все стадии судопроизводства, последующие и за предъявлением обвинения. То есть не имеется формальных ограничений возражать обвинению при рассмотрении дела по первой инстанции, в кассационном или надзорном судах, по новым или вновь возникших обстоятельствах, путём обращений в любые и не только властные органы. Оспаривая приговор или иные решения по делу, обвиняемый во всех таких случаях возражает – так или иначе выражает несогласие с обвинительными доводо-выводами, производными от первоначального обвинения.
Любой тупице ясно, что право и возможность возражать обвинению возникает со времени зачатия самого обвинения и его вывоза на свет божий, предъявления то есть. А вот известному мне чувачку (он слыл тупицей «не любой») оказалось это ясным не совсем. Что учудил это хлыст…. Будучи ещё официально подозреваемым, он направил прокурору Возражения на обвинение. В бумаге той было заявлено, что чувак не согласен с обвинением его в таком-то преступлении, которое предъявил ему с обозрением текста следак на первой же встрече (адвокат не присутствовал), но на руки постановление выдано не было, мол, позднее вручат; в Возражениях указывалось, что такие-то обстоятельства по обвинению являются ложными, что квалификация действий не верная, что обвинение насыщено противоречиями, и что не выполнены должные процедуры предъявления. Возражения, конечно, отклонили по формальным основаниям. Но его искренние возмущения восприняли поверьем, что имелись действительные попытки незаконных провокаций со стороны следака. Всё стройно и логично подведено. Следака того на всякий случай отстранили от производства по делу. Может в том и были изначальные замысел и цель?
В отличие от аналогичных прав подозреваемого, право на дачу показаний обвиняемым связано уже с наличием утверждений об определённом состоявшемся событии преступления, о причастности конкретного лица, а то и группы лиц. Попутно обрати внимание на очередную хитринку в содержании нормы: вправе давать показания по предъявленному обвинению. В искажённом понимании мусоров эта установка позволяет им на деле ограничивать объём показаний пределами предъявленного обвинения. И такие ограничители включаются только когда выгоду находят в этом сами обвинители, конечно в случаях, когда могут быть порождены сомнения в правоте обвинения. Например. Ты в суде пытаешься опровергать обвинение показаниями о том, что не ты кидал бомбу в царя, то шмальнул в него Сашка Ульянчик (или она сама кинулась). И, как очевидец происшествию, описываешь обстоятельства. Следуя правилам, твои обвинители должны бы опровергать такие доводы, исследовать существо сведений, выискивать в противовес новые доказательства, в том числе через допрос самого Шурки. Хрена лысого! Несмотря на фактических характер твоих показаний, как сведений о невиновности и непричастности, их отвергнут по простой причине того, что предъявленным обвинением не охватывается участие какого-то там Ульянчика, какие-либо преступные действия сторонних лиц против императора не входят в объём обвинения против тебя и, следовательно, показания такого содержания данного обвинения не касаются, не подлежат обсуждению и оценке по существу. И такие ограничения могут обрезать показания обвиняемого далеко за осязаемыми границами «относимости к делу».
С другой же стороны, показания обвиняемого ценны оказываются тем, что нередко оказываются едва ли не единственным доказательством защиты. Доказательством, которое не может быть проигнорировано. Допрос обвиняемого – обязательная к осуществлению процедура для самих мусоров. И показания обвиняемого оказываются неизбежны, если только он сам не воспользуется правом отказа. В то время, как любые другие сведения защитного свойства, всегда находятся под угрозой вычленения и утраты. Знаем, свидетеля защиты могут под каким-либо предлогом не допросить, а если и допросят, то «забудут» включит в протокол проблемные для обвинения показания. С тем же успехом следак может отвергнуть всякое ходатайство защиты о проведении какого-либо следственного действия, где могут быть получены доказательства. А вот с допросом и показаниями обвиняемого так не поступить. Все заявленные в показаниях факты и обстоятельства мусора вынуждены будут проверять и опровергать, а представленные в ходе допроса другие доказательственные материалы – приобщать к уголовному делу и исследовать по существу. В том числе через проведение иного рода следственных действий. Тогда обвиняемому следует и в самих своих показаниях напрямую ссылаться на наличие представляемых им доказательств и кратко изложить их содержание, и дать им собственную оценку – что именно подтверждают или опровергают эти сведения. Желательно те же самые данные представить отдельным заявлением и параллельным путём. Такая перекрёстная подстраховка не обязательна по Закону, но оправдана практикой – не позволяет мусорам уклоняться от приобщения и проверки таких доказательств. А в случае же их утраты, в том числе и намеренной, можно рассчитывать и на то, что своевременно не опровергнутые тем же следаком показания обвиняемого и о существе представленных в ходе допроса других доказательств, должны будут приниматься в суде сами по себе, как достоверные сведения о фактах, пусть и производной значимости.
Право давать показания не может быть ограничено волей других участников, хотя попытки этого повсеместны, намерения мусоров очевидны в этом направлении. Это значит, что по собственному желанию обвиняемый может показания давать в любом их объёме и в любое время расследования или судебного рассмотрения, не только непосредственно вслед за предъявлением обвинения, но и заявив о необходимости дачи показаний в более позднее время или при наступлении определённых условий (например, после допроса свидетеля) или при необходимости дополнений прежде поведанного.
Право – не обязанность. Из чего следует, что весь объём сообщаемой информации определять может только сам обвиняемый. Тогда он может самоограничиться лишь рамками собственных изложений, по желанию отвечать на вопросы адвоката и отказываться от ответов по вопросам других участников (следака, терпилы, судьи, присяжных). Показания – это в первую очередь устные и непосредственные сведения, которые обвиняемый сообщает при допросе лично, если он, конечно, физически способен на это.
Поэтому неприемлемы любые иные формы передачи (ретрансляции) показаний: через адвоката, аудио-носитель, средства связи и прочие посредничества, кроме соучастия переводчиков. Любая опосредованно передаваемая информация «от имени» обвиняемого может восприниматься иным видом доказательства, но никак не показаниями, и в отсутствии самих показаний не может считаться достоверной. С другой стороны, может быть полезным подкрепление прямых показаний через параллельную их фиксацию в иных формах, например, через собственноручные или звукозаписывающие изложения. Это позволяет иногда избежать искажений по протоколам.
Показания должны касаться лишь обстоятельств рассматриваемого уголовного дела и связанных с ними фактов (правило относимости). Так и эту тематичность определяет сам обвиняемый, а при потугах следака ограничивать показания по основанию «отношение к делу не имеет» надобно указывать необходимость и значимость представляемых сведений, возражать самим ограничениям. Безусловно, порожняя брехня о посторонних для дела вещах будет пресекаться. Хотя некоторые обвиняемые и использовали приём: регулярными, уходящими в сторону от темы рассуждениями шибко трепали нервы и терпения мусорам. При том, что границы относимости трудно различимы, и не всегда сразу въедет допрашивающий, в какое болото укатывается разговор.
Право отказаться от дачи показаний производно от Права обвиняемого давать показания (но со знаком «-»). Само собой, если не запланирован или не осуществляется сам допрос и не извергаются показания, то не может быть обеспечено и право отказа. Нет допроса – нет показаний, а требования обеспечить право отказа повисают в воздухе, выглядят чудно.' Однако я встречал комичные случаи (внешне предурковатые), когда обвиняемый требовал настойчиво своего допроса, а когда ему предоставляли возможность дать показания, тот отказывался от их дачи. И так несколько раз кряду. Что ж, это он реализовывал одно такое право отказа через создание предпосылок для его возникновения? Иную цель преследовал? Подозревал я тогда, что шельмец (богом не меченный) такими движухами добивался свиданок с ленивым защитником. И вот что ещё. Заявленный по праву Отказ отдачи показаний не является всеобъемлющим и не констатирует окончательную позицию. Отказ при одном допросе не лишает права дать показания позднее. Отказ от дачи показаний по одному факту или вопросу не означает отказ от показаний вообще. Всякий раз должны выяснять у обвиняемого характер и пределы его отказа.
