Омахе однажды пришлось в трущобах Калькутты увидеть мертвеца, обглоданного крысами. У трупа не было глаз, отсутствовали отгрызенные половые органы, мягкие ткани были искромсаны острыми зубами. Омаха терпеть не мог крыс. Однако тревога за судьбу Сафии, усиленная периодически вспыхивающей перестрелкой, влекла его вперед. Перед глазами мелькали кровавые образы, слишком жуткие, чтобы на них задерживаться. Ну почему он все никак не мог признаться в том, какие чувства по-прежнему испытывает к ней? Сейчас Омаха готов был с радостью броситься на колени перед Сафией, лишь бы с ней все было в порядке.
Его вытянутая вперед рука наткнулась на что-то твердое. Пошарив по сторонам, Омаха нащупал кольца и головки гвоздей. Трап.
– Вот он, – произнес Омаха с уверенностью, которую на самом деле не испытывал.
Ему было все равно, тот это трап или нет и куда, черт побери, он ведет. Омаха решительно поставил ногу на первую ступень. Когда подошли Денни и Корал, он уже успел подняться довольно высоко.
– Будь осторожен, – предостерегла его Корал.
Сверху по-прежнему доносились выстрелы. Где-то совсем близко. Одно это уже было достаточным предостережением.
Добравшись до последней ступеньки, Омаха нащупал ручку люка. Моля Бога о том, чтобы люк не оказался заперт или заставлен грузом, он нажал на ручку. Люк поддался без труда и, распахнувшись настежь, ударился о деревянную стойку. В трюм пролился благословенный свет, ослепительно яркий после полной темноты. Хлынувший вниз воздух также показался освежающим после соленой плесени трюма. Запах свежего сена.
Справа от люка метнулась какая-то крупная тень. Обернувшись, Омаха увидел перед собой, точнее, над собой огромного жеребца. Того самого белого арабского скакуна, которому незадолго до этого уже удавалось сорваться с привязи. Тряхнув головой, жеребец испуганно заржал. Его глаза побелели от ужаса; он угрожающе поднял копыто, готовый ударить возмутителя спокойствия, нагрянувшего в конюшню. Омаха отпрянул назад, кляня на чем свет стоит невезение. Этот люк привел в стойла для лошадей. Омаха успел разглядеть еще три темных силуэта. Он снова посмотрел на белого жеребца.
Благородное животное мотало головой, пытаясь освободиться от веревки, которой было привязано к переборке. Горячий арабский скакун стерег выход из трюма лучше вооруженного часового. Однако Омахе надо было любой ценой добраться до ящиков с оружием, уложенных в соседнем отсеке. Кровь ему подогревал страх за судьбу Сафии. Надеясь на прочность веревок, которые удерживали жеребца, Омаха вынырнул из люка, распластался на дощатой палубе и прополз под оградой, отделявшей стойло от прохода. Вскочив на ноги, он отряхнул голые колени.
– Ну же, живее!
Отыскав попону, расшитую яркими красными и желтыми узорами, Омаха схватил ее в руки, отвлекая внимание жеребца, чтобы дать остальным возможность беспрепятственно выбраться из трюма. Жеребец громко заржал. Однако вместо того, чтобы выражать недовольство по поводу новых незваных пришельцев, арабский скакун натянул веревки, рванувшись к попоне. Омаха понял, что жеребец узнал свою попону и решил, что его сейчас выпустят из стойла, дадут порезвиться на воле. Общее возбуждение лишь усилило желание скакуна вырваться на свободу. Как только Денни и Корал благополучно выбрались из стойла, Омаха с сожалением опустил попону. Жеребец встретился с ним взглядом. В его больших глазах светился испуг. Благородное животное нуждалось в том, чтобы его успокоили, подбодрили.
– Где оружие? – спросила Корал.
Омаха отвернулся от стойла.
– Должно быть, вон там.
Он указал в сторону пандуса, ведущего на верхнюю палубу. Вдоль дальней переборки были уложены в три яруса ящики, отмеченные гербом Кенсингтонов. Омаха шел первым, пригибаясь при каждой новой вспышке пальбы. Перестрелка то и дело вспыхивала вновь. На каждый выстрел с одной стороны следовал ответный огонь. Судя по грохоту, беспощадный бой шел прямо за двустворчатым люком в конце пандуса. Омаха вспомнил первый вопрос, который задал ему брат. Кто напал? Несомненно, это была не шайка простых пиратов. Действия нападавших были слишком решительными, слишком организованными, слишком дерзкими, черт побери.
Добравшись до ящиков, Омаха изучил прикрепленные таблички с перечнем содержимого. Поскольку он лично занимался поставкой снаряжения, ему было известно, что где-то должен быть ящик с винтовками и пистолетами. Наконец Омаха нашел то, что нужно. Схватив гвоздодер, он сорвал с ящика крышку. Денни взял винтовку.
– Что будем делать дальше?
– Ты будешь сидеть здесь и не высовываться, – ответил Омаха, хватая полуавтоматический пистолет.
– А ты? – спросил Денни.
Омаха зарядил пистолет, прислушиваясь к звукам перестрелки.
– Я должен пробиться к остальным. Убедиться, что с ними все в порядке.
Однако в действительности у него перед глазами стояла одна Сафия, улыбающаяся, молодая, какой она была несколько лет назад. Один раз он ее уже подвел, но больше такого не случится. Корал, последней закончив исследование содержимого ящика с оружием, остановила свой выбор на пистолете тридцать седьмого калибра. Быстрыми, уверенными движениями снарядила обойму и вставила ее в рукоятку. Раздобыв оружие, молодая женщина несколько успокоилась, превратившись в львицу, которая вырвалась на свободу и отправилась на охоту. Она поймала на себе взгляд Омахи.
– Надо вернуться в носовую часть по трюму и присоединиться к остальным.
За двустворчатым люком снова послышался частый треск выстрелов.
– Так мы потеряем слишком много времени. Возможно, нам удастся найти другой путь.
Омаха бросил взгляд на пандус, ведущий в самое пекло боя, и вкратце изложил свой замысел. Корал, выслушав его, нахмурилась.
– Ты шутишь, – пробормотал Денни.
Но Корал, подумав, кивнула.
– Стоит рискнуть.
– Тогда пошли, – сказал Омаха. – Иначе будет слишком поздно.
10
Штормовой вал
3 декабря, 2 часа 7 минут
Аравийское море
Пейнтер понял, что опоздал. Он приблизился к приоткрытой двери каюты Сафии. Внутри горел свет. Несмотря на уверенность в том, что корабль заминирован, Кроу на мгновение нерешительно застыл на пороге. Кара осталась в коридоре у тела Клея Бишопа. Пейнтер боялся обнаружить Сафию в таком же состоянии. Распростертую на полу, мертвую. Но он понимал, что ему нужно увидеть все самому. Сафия доверилась ему. Ее смерть будет на его совести. Он не был достаточно бдительным. Захват корабля произошел прямо у него под носом в момент, когда он бодрствовал.
Отойдя в сторону, Пейнтер толчком распахнул дверь. Осмотрел каюту. Никого. Не в силах поверить своим глазам, Пейнтер осторожно перешагнул порог. Воздух был насыщен ароматом жасмина. Но это было все, что осталось от женщины, занимавшей каюту. Никаких следов насилия не было. Однако металлический чемодан, в котором хранилось железное сердце из музея, исчез. Пейнтер застыл на месте, на мгновение парализованный тревогой и недоумением. У него за спиной раздался слабый стон. Пейнтер обернулся.
