Иэн сдержал улыбку и изо всех сил постарался напустить на себя огорченный вид.
— Если вы настаиваете. Но я буду жаловаться на этот произвол в высшие правительственные инстанции. — Он обратился к Ноулзу: — Пожалуйста, дай этим господам кассету из камеры, Сэм.
Коротышка-оператор сделал кислое лицо, вынимая кассету и с явной неохотой протягивая ее полицейскому. Он уже собрался захлопнуть багажник, где лежала камера, как вдруг…
— Стойте!
Ноулз так и замер; его спина заметно напряглась.
Африканер оттолкнул его плечом и сам склонился над багажником. Порывшись в груде различных приспособлений, он что-то удовлетворенно промычал, обнаружив футляр с немаркированными кассетами.
— А это что, господин Шерфилд?
Иэн постарался, чтобы голос его звучал ровно.
— Чистые кассеты.
— Ясно. — Полицейский медленно кивнул, холодно глядя на него. — Боюсь, нам придется их тоже забрать. Если они действительно чистые, мы вам их вернем.
Черт бы тебя побрал! Еще один репортаж и несколько часов напряженной работы коту под хвост. Стараясь не обращать внимания на отпускаемые Ноулзом проклятья, он твердым голосом произнес:
— Я требую, чтобы мне дали квитанцию на незаконно конфискованное у меня имущество.
— Конечно. — Казалось, это позабавило африканера. Он кивнул напарнику, который был гораздо моложе его и старался держаться так, словно он вообще здесь ни при чем. — Этот парень будет просто счастлив написать любую бумажку, какую вы только пожелаете. Правда, Харрис? — В каждом его слове слышалась издевка.
Иэн с интересом посмотрел на молодого полисмена. Что же такого он сделал, чтобы заслужить подобную ненависть со стороны старшего коллеги? А может, у него просто фамилия подкачала? Некоторые буры даже не стараются скрыть свою закоренелую и чаще всего бессознательную неприязнь к потомкам английских колонистов. В таких случаях англичане обычно отвечают взаимностью.
Ни слова не говоря, старший полицейский повернулся на каблуках и пошел к ожидавшей его полицейской машине, держа футляр с видеокассетами на вытянутых руках, словно они были заразными.
— Мистер Шерфилд? — Молодой полицейский говорил извиняющимся тоном.
Иэн пристально посмотрел на него.
— Слушаю вас.
Парень вынул листок бумаги.
— Вот ваша квитанция.
Иэн взял ее и сунул в карман рубашки. Просто восхитительно! Вместо репортажа, который бы обличил в глазах всего мира репрессии форстеровского режима, он получил подпись младшего полицейского на ничего не значащей бумажке.
Полицейский прочистил горло и, придвинувшись ближе, чтобы не услышали его сослуживцы, приглушенным голосом произнес:
— Мне действительно очень жаль, мистер Шерфилд! Не все из нас одобряют то, что происходит в стране. Но что мы можем сделать? Мы обязаны соблюдать закон.
Иэн подавил желание посочувствовать этому человеку. Частные извинения не могут загладить безобразные, нетерпимые поступки.
— Полагаю, что то же самое нередко говорят русские милиционеры. И если уж на то пошло, такие же извинения, наверно, приносили людям и в фашистской Германии.
Полицейский покраснел и пошел прочь — на его лице застыло удрученное выражение. Те же чувства испытывал сейчас и Иэн.
Хлопнули дверцы, и полицейская машина отъехала от тротуара, плавно влившись в поток машин. Никто из сидящих в ней не оглянулся.
Ноулз с ненавистью посмотрел вслед удаляющимся полицейским.
— Черт вас побери, полицейские ублюдки!
Сибена стоял молча, тупо глядя себе под ноги. Иэн захлопнул багажник и открыл заднюю дверцу.
— Поехали, ребята. Что толку стоять здесь и переживать? — Он постарался смягчить гнев, который явственно слышался в его голосе. — Не первую пленку небось теряем.
Ноулз взглянул на него.
— Это точно. — Он опустил подбородок и принял упрямый вид.
— Забавно, не правда ли? Я хочу сказать, откуда это полицейские всегда точно знают, где мы были и что делали? Как будто они не спускают с нас глаз.
— И как же, ты думаешь, они это делают? — Иэн потряс головой, не очень понимая, что оператор имеет в виду. Он ни разу не заметил, чтобы за ними следовал полицейский автомобиль. И тут он поймал упорный, немигающий взгляд Ноулза и проследил за ним. Оператор, не отрываясь, смотрел на сгорбленную спину и опущенную голову Мэтью Сибены.
30 АВГУСТА, КАБИНЕТ ПРЕЗИДЕНТА, ЮНИОН-БИЛДИНГС, ПРЕТОРИЯСпартанский вкус Карла Форстера еще не нашел своего отражения в обстановке кабинета президента ЮАР. Сосредоточив в своих руках всю власть, он был слишком занят внутренними и международными делами, чтобы позаботиться о перемене интерьера.
И слава Богу, подумал Эрик Мюллер, в кои-то веки сидя в удобном, мягком кресле лицом к простому дубовому столу президента. Может, покойный Фредерик Хейманс и был мягкотелым идиотом, но во вкусе ему явно не откажешь.
Форстер что-то проворчал себе под нос и нацарапал свою подпись под последним из документов. Судя по черному цвету папки, в которой лежал документ, это был смертный приговор.
— Значит, еще один ублюдок из АНК получит свое. Отлично. — На лице Форстера появилось некое подобие улыбки, которая тут же исчезла. — Это все, Эрик?
— Не совсем, господин президент. Еще один вопрос.
— Что там такое? — Ледяные глаза Форстера взглянули на часы, стоящие на столе, потом снова обратились на Мюллера. — Через несколько минут генерал де Вет будет докладывать мне об обстановке на фронтах.
Мюллер стиснул зубы. Верховный главнокомандующий тратил все больше своего драгоценного времени, пытаясь сдвинуть с мертвой точки буксующую намибийскую кампанию. И пока Форстер бессмысленно передвигал по карте флажки, решение по-настоящему серьезных проблем экономики, политики и безопасности постоянно откладывалось.
Мюллер откашлялся.
— От вождя зулусов Мантизимы поступило прошение о выезде из страны. Он получил приглашение от Конгресса США выступить в качестве свидетеля на слушаниях по поводу новых санкций против нас.
— Ну и что? — Форстер даже не пытался скрыть своего раздражения. — Почему вы пришли с этим ко мне? Такие вопросы решает министерство иностранных дел.
Мюллер покачал головой.
— Извините, господин президент, но дело касается вопросов национальной безопасности, причем слишком серьезных, чтобы доверить их решение министру или его чиновникам. — Он протянул Форстеру документ через стол.
Тот взял его и пробежал глазами скупые строчки прошения зулусского вождя.
— Продолжайте, — бросил он.
— Надеюсь, вы ему откажете, господин президент. Если не принимать во внимание его белозубую улыбку, Гидеон Мантизима не меньший бунтовщик, чем любой другой чернокожий вождь. Боюсь, оказавшись в Вашингтоне, он доставит нам массу неприятностей. — Мюллер замолчал, чувствуя, что перегнул палку. Президент, похоже, придерживается противоположного мнения.
Форстер погрозил ему пальцем.
— Все это чепуха, Мюллер. Я прекрасно знаю этого человека. Зулус продолжал сотрудничать с нами даже тогда, когда все остальные черные ударились в коммунизм. Он даже выступил против санкций западных стран. Да я просто готов его уважать! В конце концов, он происходит из племени воинов, а не жалких кочевников, как все остальные каффиры. — Президент откинулся на стуле, сложив руки на животе. — Нет, Мюллер, Мантизима и его сторонники не меньше нашего ненавидят АНК. Они враждовали в течение многих десятилетий. К тому же мы редко вмешиваемся в дела зулусов и самого вождя, поэтому ему нет никакого резона доставлять нам неприятности. — Форстер снова наклонился к столу и взял ручку. — Пусть едет в Америку. Его свидетельство лишь обескуражит наших врагов в Конгрессе и покажет всему миру, что наше дело правое.
Мюллер молча наблюдал, как его шеф подписывает разрешение на выезд. Его беспокоило все более упорное желание Форстера видеть лишь то, что ему хочется видеть. В прошлом Мантизима публично выступал против санкций со стороны Запада исключительно потому, что считал их наносящими гораздо больший ущерб его собственному народу, нежели белым, а вовсе не оттого, что хотел сделать приятное Претории. Что же касается борьбы хитрого зулуса против АНК, то она была не чем иным, как соперничеством за места в будущем правительстве черного большинства, а вовсе не свидетельством его неизменной преданности режиму апартеида.
Мюллер взял из протянутой руки Форстера подписанный документ и спокойно вышел. Дальнейшие споры могут только ослабить его собственные позиции.
Возможно, Гидеон Мантизима и дальше станет сотрудничать с Преторией, но Мюллер в этом сильно сомневался. Вождь зулусов обладал достаточной проницательностью, чтобы понять, откуда ветер дует. Руководитель военной разведки ЮАР был твердо убежден: Форстер еще пожалеет о том, что так легко позволил Мантизиме покинуть страну.
