было страшно. Он пытался бежать, но каждый раз, блуждая по лесу, выходил обратно к пещере.
Лирина смеялась:
— Не получилось? Ничего, попробуешь в следующий раз, но прежде чем бегать по лесу, ты должен… — Следовал длиннющий список домашних работ и жесткий взгляд: — За это спрошу строго!
Шли годы. Мальчишка вырос. Юный мужчина превратился в отличного охотника, следопыта, воина, в кого угодно, но только не в колдуна. Лирина злилась. Лава не видел эманации духов, не мог пересечь черту потустороннего мира. Темная сторона не принимала его!
В один из дней она сказала ему печально, но решительно:
— Ты слишком земной, мой мальчик. Я ошиблась! Уходи, я не могу тратить на тебя свое время!
Лава обиделся. Он привык к этой женщине. Столько лет охотился для нее, готовил еду, помогал во всем, защищал. Хотя нет, защищать ее было не надо: никто не заходил в ее пещеру — ни дикие звери, ни лихие люди. Тогда он не понял ее, ушел с обидой в сердце, но понимал сейчас: она должна была подготовить себе смену, и время поджимало. Так ей приказал тот, кому она беззаветно служила и не могла ослушаться!
Много повидал Лава на своем пути и не раз, когда жизнь его висела на волоске, кто-то словно прикрывал его, нашептывал ему верные решения. Он не знал, зачем могущественная колдунья спасла его тогда, мальчишкой, и почему продолжает защищать сейчас, но чувствовал, что когда-нибудь за все придется заплатить, и цена будет высока!
Тишина вдруг стала такой густой, что начало закладывать уши. Тяжесть давила на веки, сон кружил Лаву, окутывая, словно теплые шкуры. Глаза закрылись, и его подхватило, кружа и укачивая, как младенца.
Сначала появился голос, глухой и скрипучий — он никогда его не забывал. Затем лицо. Бесцветные глаза смотрели в самую сущность Лавы. Наконец плотная молочная пелена разорвалась, и бестелесная женщина, проскользнув, присела рядом с ним.
Губы Лавы растянулись в улыбке:
— Лирина! Кто же сейчас стирает твои белоснежные платья?
— Неважно! — В голосе призрака вдруг послышалась так хорошо знакомая ему ледяная ирония: — Кто бы то ни был, он это делает лучше, чем ты. Тебе это никогда не давалось!
— Я старался!
— Я знаю! — Лирина мягко положила миниатюрную холодную ладонь на глаза венду. — Посмотри! Что ты видишь?
— Ничего! — Перед глазами Лавы стелился лишь грязно-серый туман.
— Посмотри внимательно, напрягись! Это очень важно! — В голосе призрака зазвучала тревога. — Я знаю, ты другой, но ради себя, ради своих ребят, постарайся! Видишь черту, черную линию на полу? Перешагни ее, или все до единого умрут!
«Вот и цена! — вдруг явственно осознал Лава. — Она берегла меня для такого момента, и он наступил! Вот она — граница тьмы!»
Он взглянул на жирную черную полосу, пересекающую комнату, и вздрогнул. Чего только она с ним не делала тогда, каких только заклинаний не накладывала, а он все равно не видел. Не мог он, как она ни хотела, соприкоснуться с тьмой, а вот сейчас смог. Что изменилось?
— Перешагни ее, и ты всех спасешь! — призрак Лирины почти закричал. — Торопись!
Ведьма провела открытой ладонью перед его лицом, и туман рассеялся. Лава увидел своих бойцов. Все безмятежно спали — кто вытянувшись, кто свернувшись калачиком. Дикий Кот сладко похрапывал, подложив под голову сапог.
— Или будет так!
Она махнула рукой в другую сторону, и картинка изменилась. Вместо спящих на полу валялись изуродованные трупы. Весь пол был залит кровью. Страшные колотые раны, разбитые головы и отсеченные руки! Видно было, что рубили и кололи в спешке, в темноте, куда придется и как придется.
Лава встал и подошел к линии.
— Хорошо!
Произнес он, зная: обратного пути не будет, с этого момента он будет видеть и делать то, что превратит его жизнь в кошмар. А может, и не только жизнь. Уж сидеть за столом великого Оллердана во дворце павших ему теперь точно не придется.
Лава сделал шаг, и линия исчезла вместе с Лириной. Туман расползся по углам. Черная кошка, облизнувшись, скользнула в угол и растворилась в темноте. Сотник огляделся. Все бойцы спали, но лежали как-то странно, словно упали и заснули в одночасье. Туман заклубился, поднимаясь к потолку, границы видимости раздвинулись, и Лава увидел Сороку. Юноша шел с закрытыми глазами, осторожно переставляя ноги. Призрак страшно искалеченного старика вел его за руку. Они вместе подошли к двери, и Сава взялся двумя руками за тяжеленный затвор.
— Нет!
Он заорал, что есть силы, но Сорока не услышал. Старик обернулся на крик и обнажил в усмешке беззубые десны. Одним рывком Лава допрыгнул до двери и успел в самый последний момент — по ту сторону уже ждали и давили изо всех сил! Еще мгновение, и было бы поздно! Двумя руками всадив запор обратно в пазы, он навалился на дверь, и в тот же миг старик пропал, а Сава непонимающе захлопал глазами:
— Что случилось?
Парень вдруг рухнул на землю — ноги перестали его слушаться. Исчезнувший призрак отпустил контроль над телом венда, а его собственный еще не успел включиться.
Лава присел рядом со своим бойцом.
— Ничего, сейчас отойдешь. Потерпи!
Он еще раз взглянул на пытающегося совладать со своими конечностями Саву и подумал: «Ишь, глазища-то перепуганные! Нет, объяснять ничего не буду — только испугается еще больше».
И уже вслух успокоил парня:
— Ходил ты во сне, вот лбом и приложился. Давай поднимайся и буди остальных. Время пришло.
Сотник решил, что тянуть дольше опасно — мало ли какие еще напасти в загашнике у горожан.
Глава 40
С того момента, как подняли одну плиту, стояла полная тишина. Лава заранее предупредил: ни звука, ни шороха, дышать — и то через раз. Внизу стояла охрана. Сколько их там, было не видно, но чуткое ухо сотника выделило пять голосов.
Щель между балками оказалось не столь широка, как хотелось. Пролезть в броне невозможно. Поэтому все разделись заранее, обмазались маслом и сажей, и теперь стояли, похожие на два десятка чертей. В руках только мечи и сабли, никакого другого оружия. Брать что-либо еще Лава запретил: когда все решает скорость, ничего лишнего в руках быть не должно — ничего, что может зацепиться, не вовремя упасть или задержать. Вторую плиту поднимали очень аккуратно, не дыша, но песок все же посыпался и маленький камушек упав вниз, звонко заскакал по каменному полу.
Снизу раздался встревоженный голос:
— Ты слышал? Шум какой-то странный.
Второй голос, более низкий и вальяжный, явно принадлежал
