Потом был трехвостый синий угорь: необычная тварь, что разгулялась в одном фьорде. Его мы убили с большим трудом, потому как он отравлял воду. Хорошо, хоть яд и был сильным, но быстро пропадал. Нужно было следить за хвостами, и как только на них появлялись голубые искры, приходилось выскакивать из воды или убегать как можно дальше. После угря от нас ушли братья Старший и Младший. Эйвинд сказал, что с нами жизнь потерять легко, а плата не так уж и высока. И они были правы. Эдвард попал под яд угря и хотя выжил, но еле ходил, то и дело подворачивались ноги на ровном месте, подергивались руки, и несколько раз он впадал в забытье.
После угря мы поучаствовали в замирении бриттландского ярла. Когда он вернулся в Северные моря, обнаружил, что здесь вся пригодная земля давно поделена, а оставаться безземельным ему не хотелось. Вот он и решил втихую прибрать к рукам один небольшой лен, да не подумал о конунге. Рагнвальд когда узнал о разбое, даже не стал присылать свою дружину, просто объявил того ярла и весь его род изгоями и сказал, что любой может напасть на него и забрать в награду, что возьмет сам.
Силы у того ярла были неплохи, да только половина вольных хирдов слетелись поживиться его добром. Если бы он сумел отбиться и продержаться год, отбиваясь от нападений, может, конунг бы и простил его, хотя бы за то, что ярл не вырезал всех жителей того лена, а лишь изгнал лендермана и его семью. Вот только ярл не продержался, а у нас Вепрь, Рысь и Булочка получили по руне. Живодер тоже мог бы подрасти, но заигрался. Так как весь род ярлов объявили вне закона, то можно было с ними делать всё, что вздумается. А Живодеру вздумалось украсить по своему разумению трехрунную девку. И вместо доброй драки он схватил ее, утащил подальше от боя и изрезал ее всю от лба до пят. И еще седмицу возил девку с собой, залечивая раны и отгоняя Трудюра. А потом взял и продал.
В Северных морях в рабах обычно безрунных держат, хотя, бывает, что и рунные по глупости или безденежью попадают в рабство. Например, продают себя на несколько зим в возмещение за долги, а как отработают, снова становятся свободными. Хотя как же надо быть дурнем, чтоб так делать? Раньше, я слышал, случались хирды, где все, кроме главного, были рабами-закупами, но слишком уж часто там гибли хёвдинги.
Впрочем, вскоре Альрик, устав слушать постоянный плач, разозлился, и Живодер продал рабыню торговцу из Альфарики, причем втридорога, как девку из дальних земель, где принято украшать себя шрамами и узорами. Шрамы были слишком свежи, и торговец не поверил, но задумка ему понравилась, потому он и не поскупился.
После бриттландского ярла хирд покинул Скарв Липкие руки. Наверное, не понравилось, что в бою ему отрубили ухо и порезали руку. Как я и думал, брать первых попавшихся хирдманов только из-за даров глупо. Их должна привести к нам судьба, а не только жажда наживы. А Неви? Ну, двурунного я б не взял, там Фастгер постарался.
Что еще удивительнее, весь этот месяц Росомаха и трое его приятелей вели себя отменно. Вообще я заметил, что Росомаха в море и на суше — два разных человека. Стоило нам сойти на берег, как он тут же звал всех выпить, угощал, брызгал щедростью и наглостью, перечил Альрику. В походах же он слушал приказы, четко выполнял их, не возражал, даже когда их всех не пускали в бой из-за высоких рун, всегда был готов прикрыть. Да и воином он был отменным. Единственное, что меня всё еще настораживало, так это приятели Росомахи: Большой Крюк, Бешеный Пес и Сломанный Гвоздь. Все они слушались только Росомаху, даже после указания Альрика всегда смотрели на него, чтоб тот кивнул. Словно они трое были заплечными Росомахи. Такая преданность вызывала уважение и в то же время раздражала. Хирдманы должны слушать только хёвдинга, а не кого-то другого.
Жаль, что за всё время плавания с Магнусом у меня ни разу не пробуждался дар. Видать, нужды особой не было, везде справлялись своими силами. А потому я так и не смог узнать, появился ли конунгов сын в стае. Наверное, нет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Хотя Магнус и втянулся в жизнь хирда, делил с нами все тяготы и веселился, но каждый день, на рассвете, в полдень и на закате, он бормотал что-то себе под нос, водил круги перед лицом и кланялся солнцу. И никогда не участвовал в сражениях. Даже с угрем он лишь помогал его высматривать и предупреждал хирдманов об опасности. С бою с ярлом, я видел, у него руки чесались выхватить меч и порубить дурней, что посягнули на честь его отца, да только сдержался он. Лишь раз схватился в поединке, чтобы прикрыть раненого Скарва, но и тогда отбил атаку, оттолкнул врага в сторону и ушел.
А таким манером в стаю не войдешь. Я уже подумывал о том, чтоб вернуть его в Хандельсби, а заодно и Стига стряхнуть с хвоста. Вмешался Альрик. Сказал, что стоит подержать конунгова сына до осени, уж больно удобно: не нужно бегать и искать работу, не нужно торговаться и выбивать плату, все хлопоты ложатся на Стига Мокрые Штаны. А плату и руны мы получаем изрядные. Если сравнивать нынешнее серебро с тем, что мы получили в Бриттланде и от Скирре, крохи выходят, но если вспомнить первые года в хирде, так и впрямь недурно.
— Не каждый год драугры подымаются, — рассмеялся Альрик. — И Скирре на свете тоже не так много. Магнус и впрямь принес нам немало выгоды. Это ж не только серебро, но и слава. А еще о нас всегда будут помнить и конунг, и Стиг.
Передохнув после ярла, мы снова вышли в море и двинулись на северо-восток. По словам Стига, там какая-то беда с прибрежной деревенькой приключилась. Весть мы получили даже не через третьи, а через пятые-десятые руки, и понять, что ж там на самом деле, было сложно. Впрочем, в таких селениях редко кто через пятую руну переваливает, так что вряд ли беда так уж велика, чтоб мы с ней не сладили.
Я смотрел на хирдманов и думал, кто уйдет после этого дела. Все, кто в стае, конечно, останутся, а вот прочие… Нотхелм Бритт? А куда он пойдет? Язык он немного разумеет, но все еще побаивается, что его убьют, как рунного бритта. Офейг точно не убежит, он нам шестую руну еще не отработал. Слепой? Коршун? Синезуб? Судя по всему, они немало потаскались по разным хирдам, и наш был не самым худшим. Отчаянный уйдет, только если мы засядем без драк надолго. Росомаха еще не получил, за чем пришел, что бы то ни было. Значит, либо Свистун, либо Беспалый. Если уйдет Беспалый, я порадуюсь, уж больно нрав у него склочный, со всеми по два раза переругался. Но это если забыть о его даре.
Прошлой зимой я жил у Полузубого и дрался с каждым из его бриттов, опытных и прожженных воинов, многие из которых были выше по рунам. Но лишь с одним я никак не мог сладить. То был Одноглазый. Несмотря на увечье, он ухитрялся ловить каждый удар, даже со спины, даже со стороны выбитого глаза. А потом Полузубый шепнул, что это дар у него таков, чует, откуда к нему прилетит. Вот и у Беспалого тот же дар, хоть и слабенький, позволяет угадать удар лишь в последний миг, зато не только от того, кто напротив стоит, но и от лучников, что в него целят. Из-за скуки мы даже проверили. Энок выпустил с десяток стрел в Беспалого, поначалу нарочно мимо стрелял, тот даже не шелохнулся, а как Ослепитель решил его поранить, так Беспалый сумел отклониться. Жаль, что годится этот дар, когда один на один бьешься или одна стрела всего летит. В общей толчее или под плотным обстрелом дар теряется и путается так, что хуже становится.
Деревню ту мы нашли не сразу. Все же Стиг не мог знать каждый мелкий хутор и каждое селение. Остров-то мы угадали, а вот по бухтам и вокруг скал пришлось изрядно попетлять. И ни одной лодчонки не увидели, ни единого рыбака с сетью. Да что там! Даже дымка легкого ни разу не приметили. Зато когда отыскали деревню, поняли, почему.
Пуста она была. Пуста и разорена. Трупов не было ни человечьих, ни собачьих, ни даже курицы мертвой. И непонятно, кто тут прошелся: люди ли, звери ли, твари ли. Дома не сожжены, но внутри всё перевернуто и разбито, кровь на холсте, растянутом на ткацком станке, осколки горшков и плошек. В одном доме Эгиль отыскал запрятанную серебряную монету, уже почерневшую от старости. Видать, ее хранили, замотав в обрывок кожи, не одно поколение.
