Стиг Мокрые Штаны стоял позади них и молчал. Видать, хотел, чтоб Магнус сам решил, ввязываться ли в семейный спор двух сильных ярлов или нет. Это ведь дело такое: что бы ни решил, всё равно неправым окажешься. И как знать, когда недовольство это выплеснется. Вот вырастет второй сын Рагнвальда, захочет вперед старшего брата конунгом стать, а тот ярл, что обиду затаил, возьмет и поддержит его людно и оружно. Было уже такое.
Да, хёвдингом быть нелегко, а уж конунгом и вовсе тяжко.
— Коли вы оба согласны на мой суд, так и я вам отказать не могу, — отвечал Магнус.
— Вот и славно. Ну, тогда с дороги в баньке нужно погреться, а как вымоешься, так и на столы будет накрыто.
Мда, не повезло нам. Я-то думал, сдерем с ярла Кривого Рога плату за троллей и уйдем, а тут пиры, разговоры, суды… Тоска!
Раз уж Магнус нынче выступает не как вольный хирдман, а как сын конунга, то у него должны быть дру́жки. По возрасту и силе лучше подходили я и Рысь. Неви слишком слаб, остальные старше. Так что нам с Леофсуном придется ходить за Магнусом хвостом, стоять за его плечом на суде и сдерживать зевоту.
На правах хозяина ярл Гвен оттер ярла Торира в сторону, отправил с нами в баню сына, того самого Эльди. И он так обихаживал Магнуса, будто хотел на нем жениться: и воды налил, и пар подкинул, и девок предложил, без устали подливал терпкий эль. И, конечно, говорил о жене-изменнице.
— Мы ведь с Ингой давно сговорены были. Отцы наши еще когда за Рагнвальда сражались, крепко сдружились. Правда, потом виделись только в Хандельсби, раз в два-три года. Отец говорил, что Торир всегда был жаден, зато в бою на удаль не скупился.
Сам Эльди прожил под три десятка зим, но выглядел жидковато. Шестая руна, узкие плечи, худое лицо с жиденькой блеклой бороденкой, водянистые голубые глаза. Я бы такого в хирд не взял. Не из-за худобы, Рысь вон тоже далеко не богатырь, до сих пор со спины можно с девкой спутать, если на платье не смотреть. Зато взгляд у бывшего раба твердый, уверенный. А у этого взгляд и не поймаешь.
Суета его вокруг Магнуса тоже раздражала. Разве сын ярла может вести себя, как запуганный трэль?
И говорил Эльди быстро, сбивчиво и тихо. Неудивительно, что он не смог приструнить бабу!
— Я ведь Ингу не обижал, не бил. Рабыни по дому и двору хлопотали, так что она могла с утра до ночи сиднем сидеть и указания раздавать. Так ведь нет, скучно ей было хозяйством заниматься. И Орса не дала нам детей. Коли б ребенок родился, так Инга бы им занялась, утешила бы свое бабье сердце. К Мамирову жрецу ходили, спрашивали, когда будет дитё, а он руны раскинул, а ничего не сказал.
Я пил рог за рогом, чтобы не слушать его нытьё. Если ярл Гвен думал, что Эльди разжалобит Магнуса, он явно просчитался. Я бы нарочно не в его пользу дело решил. А Магнус вел себя сдержанно: молчал, кивал, слушал.
После бани нам дали новую чистую одежу, не хуже старой, и отвели за стол.
Ярл Торир сидел там же, хоть и без дочери. Оно и верно, незачем бабу за стол сажать. К тому же ее выгнали из этого дома, и ссориться перед лицом Магнуса из-за такой чепухи было бы зазорно.
— Магнус, — поднялся ярл Гвен, — садись на почетное место. Нынче ты первый гость.
До разбирательства дело еще не дошло, а вот борьба за конунгова сына началась.
Ярл Гвен мудро не говорил ни о сыне, ни о невестке, зато упомянул о дружбе с конунгом, вспомнил его боевые подвиги и совместные походы, невзначай рассказал о том, сколько он сам сделал для Рагнвальда, чем пожертвовал и чем рисковал, поддержав его, а не Карла Черного. И это было интересно. Даже Магнус слушал истории об отце, раскрыв рот.
— Ты ведь слыхал, каким был Рагнвальд до седьмой-восьмой руны? О, его побаивались даже хельты. Никто не знал, что его разозлит или заденет. От случайного слова Рагнвальд вспыхивал бешенством и лез с кулаками, не глядя ни на силу противника, ни на имя. Он и Карла однажды избил в кровь. Рагнвальду показалось, будто тот как-то нехорошо отозвался о его сестре, уже бывшей замужем за Карлом. Да и прозвище у Рагнвальда тогда было иное.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Берсерк, — кивнул Магнус.
— Верно. И многие ярлы тогда думали, что негоже такому человеку становиться конунгом, иначе все Северные острова утонут в крови. Но, видать, Рагнвальд и сам был не рад такому нраву, потому боги дали ему странный дар. Ты слышал, как он получил шестую руну?
Магнус покачал головой.
— Доподлинно не знаю, но говорят, что несколько ярлов сговорились подстроить его смерть. Для того и думать много не нужно было: всего лишь столкнуть Рагнвальда с сильным человеком и шепнуть пару слов, чтобы разозлить. Так и сделали. И Рагнвальд будучи на пятой руне, обезумев от ярости, полез с мечом на восьмирунного хускарла, который и знать не знал, что Рагнвальд — сын Зигварда Безухого. Не иначе как при помощи Скирира твой отец сумел убить хускарла и получил шестую руну. Но остыв, он понял, что убил человека попусту, по чужому навету, по чужой воле, сказал, что больше никогда не позволит другим людям решать за него. И боги откликнулись на его желание. Не сразу, постепенно, но с каждой руной Рагнвальд становился сдержаннее, хладнокровнее, а уж как шагнул за десятую руну, так и вовсе перестал злиться.
— Ага, — поддакнул ярл Торир, — только ты забыл сказать, что те ярлы, которых подозревали в заговоре против Рагнвальда, за пять зим либо померли, либо стали изгоями и ушли в Бриттланд со всеми родичами.
— Потому после смерти Зигварда многие пошли за Рагнвальдом. Он доказал, что владеет силой и нравом конунга.
Если б мне столько хорошего наговорили про отца, я бы волей-неволей захотел помочь такому человеку. Но тут в дело вступил ярл Торир. Видать, он неплохо знал, что творится в Хандельсби, потому зашел с другой стороны.
— Слыхивал я, что ты, Магнус, часто ведешь беседы с иноземцами об их боге-Солнце, — сказал Тугая Мошна. — В Темный Залив такие гости захаживают редко. Не поведаешь ли, чем их бог отличается от наших? Неужто и впрямь в их речах есть толк?
Раньше Магнус больше молчал и слушал, а сейчас он не смог устоять.
— Прежде всего, хочу сказать, что я верю и в наших богов. Да только сами рассудите, так ли уж они сильны?
За столом зашумели, загомонили, но ярл Торир с интересом смотрел на Магнуса. А тот продолжил:
— Наши боги, они ведь откуда пошли? Из моря да из суши, порождены тварями, а твари — Бездной. Но кто породил эти моря? Кто породил землю? И откуда взялась Бездна? Кто-то же должен был создать вот это всё? Мы знаем, что Мамир сделал людей и при помощи других богов наделил их благодатью. Но должен быть кто-то, кто сотворил небо, звезды, Бездну!
— И ты думаешь, что это Солнце?
— Нет, — ответил Магнус.
И я аж поперхнулся. Как это нет? Зачем тогда эти круги, название Бог-Солнце и все такое?
— Солнце — это тоже порождение Бога. Мы не знаем его имени, не знаем, как он выглядит. Солнце — это всего лишь его знак, как топор — знак Фомрира, серп — знак Фольси, и корабль — знак Нарла. Солнце так же недостижимо для нас, как и бог, его создавший. Наши боги порождены тем великим богом, и славить Фомрира вместо него всё равно что считать ярла главнее конунга, — улыбнулся Рагнвальдссон.
После таких разговоров веселее на пиру не стало и тяжких мыслей у меня поприбавилось. Значит, Магнусу сарапский жрец говорит не то же самое, что трэлям и бриттам. Почему? Неужто Гачай не знал такого? Или знал, но не говорил? Или того хуже, говорил, но лишь тем, кого хотел обернуть в свою веру.
На другой день ярл Гвен открыл двери тингхуса, но людей там собралось немного. Никто не хотел давать пищу новым слухам, дело-то ведь позорное как для дочери Торира, так и для сына Гвена. Если жена изменила, значит, не сумел муж держать ее в страхе и строгости, значит, слаб. Так что помимо самих ярлов и их детей в тингхус вошло всего по пять дружинников с каждой стороны. Ну, и Магнус со своими пятью хирдманами: Стиг, я, Рысь, Альрик и Простодушный. Росомаха просился, но Альрик выбрал Херлифа.
