Крики стали громче. Потом что-то затрещало, и мы всей кучей провалились в дом. Я откатился, ударившись плечом. Альрик ухватился рукой за стену. Росомаха и Энок тяжело рухнули на обломки. А тварь… она осталась наверху. Ее крупная туша застряла в балках.
— Уноси его! — заорал я.
Росомаха и сам сообразил и вытащил Энока наружу.
Альрик легко подтянулся и вскочил на одну из балок, я же остался и заглянул твари под брюхом. Может, у нее, как и у каменных жаб, тут шкура потоньше? Но увидел лишь сраставшуюся пасть. А потом тварь дрогнула и стекла внутрь дома, как жирная капля дегтя, перегородив выход. Хотя я ведь и выпрыгнуть мог.
— Нашел бочку топленого жира, — услышал я голос Рыси.
— Готов поджигать, — а это Аднтрудюр.
Сейчас тварь застряла в этом доме, быстро удрать не сможет, и огонь перекроет путь.
— Давай жир сюда! Трудюр, готовься!
Тварь дрогнула и неторопливо потекла ко мне, отрастив две широкие лапы спереди. Я размахнулся и вогнал топор в одну из них. Черная жижа едва выплеснулась из раны и тут же застыла. Я ударил еще раз, потом еще. И увидел, как на второй лапище раскрывается черная пасть, в которую легко поместится моя голова. И пасть потянулась ко мне, расширяясь всё больше.
Сверху посыпались куски белого застывшего жира. Угу, вот прям так он и загорится!
Я выхватил левой рукой нож и, оттолкнувшись от стены, врезал твари топором, сразу же вогнал в ту же рану лезвие ножа, чтоб не заросла. Снова ударил топором.
— Уходи! — крикнул Леофсун.
Лапа с пастью почти коснулась моей головы. Я ударил в последний раз, подпрыгнул… Что-то сильно дернуло за ногу, и я рухнул обратно. Эта т-т-тварь вырастила третью руку и схватила меня!
— Жги! — заорал я, безуспешно отбиваясь от надвигающейся пасти.
Краем глаза я заметил, как мелькнуло что-то яркое, но сам смотрел только на черный провал у своего лица. Нога была зажата как в капкане. Не помру же я здесь? В животе бездновой твари, у которой и живота-то нет. В последний момент засунул руку с топором прямо в пасть и почувствовал, как жесткая твариная плоть смыкается на предплечье.
Кости словно под жернова попали. Я заорал от боли, бешено молотя ножом по схватившему меня отростку. Что-то хрустнуло. Чудище перетирало руку в пыль, но топор, скованный на твариных костях, пока держался. Нет, топорище уже сломалось, но…
— А-а-а!!! Тварь! Убью!
На черном туловище показался еще один разрез напротив моего лица, и тоже начал расползаться в стороны.
Вспыхнул огонь и растекся по всему жирному телу, несколько раскаленных капель попало мне на кольчугу и ноги, но я толком их не чувствовал: всё заглушала боль в сдавленной руке. Что-то кричали сверху. Где-то там рубили тварь ульверы. Я бы уже давно рухнул, если бы моя кисть не была зажата в тисках над головой.
И тут тварь пронзительно завизжала из всех пастей, забурлила, задергалась.
— Кай, руку! Кай!
Что? Кто это кричит? Какую руку? И только сейчас я понял, что изломанная правая рука свободна.
Сверху спрыгнул Альрик, подкинул меня вверх, где несколько человек вцепились в мою кольчугу и выволокли на стену. Потом Беззащитный оттащил меня подальше от того дома.
— Ты чего сразу не прыгнул? — закричал он. — Чего ждал? Это ж сторхельтова тварь. Сдохнуть решил?
Я приподнял правую руку. Пальцы все еще крепко держали обломок топорища, железная голова была изогнута, словно ее скручивали. Я попытался разжать хватку, но не мог. Альрик выдернул топор, и я закашлялся, сдерживая стоны. Вся кисть горела огнем и походила на раздувшуюся жабу, пальцы толком не двигались, и в предплечье что-то точно было сломано.
— Мой топор, — простонал я. — Как я теперь…
— Что там топор! Рука бы цела осталась. Дурень! Зачем полез? Дар! Дар надо было будить, а не к Эноку прыгать!
Вдох. Я уперся целой рукой в землю и поднялся.
— Ладно. Потом залечим. Надо тварь… эту ублюдскую отрыжку Бездны, погань вшивую, черножопую соплю… надо ее убить.
И поковылял к горящему дому, откуда доносились оглушительные визги. Беззащитный пошел со мной, глухо бранясь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ульверы смотрели издали, с крыш других домов, Трудюр и Росомаха приглядывали за входом и подкидывали поленья. Я задел переломанной рукой угол дома и едва сдержал слезы от боли. Сглотнув, спросил:
— Горит?
— Вроде, — пожал плечами Трудюр. — Там Энок хотел чего-то сказать. Сходи лучше к нему.
Ослепителя отволокли к частоколу, и Живодер обматывал ему ногу какой-то тряпицей
— Что тут? — спросил я.
По лбу стекали крупные капли пота, руку хотелось засунуть в ледяную прорубь и оставить там на седмицу-другую.
— Шкура драная, кость нет, — сказал Живодер.
— Энок, ты чего сказать хотел?
— Я знаю, как убить тварь, — ответил бледный и тоже взмокший Ослепитель. — У нее несколько сердец внутри, но они того… бегают.
— Как это?
— Мой дар… Я же вижу, куда целить, чтоб убить. А на твари почти нет таких мест. Лишь когда сердце случайно подходит близко к шкуре, тогда чую, куда надо стрелять. Только шкура прочная, стрела уходит неглубоко. И хотя я дважды царапнул сердца, но пробить не смог. Надо копьем или секирой.
— Уже не надо. Она скоро и так сгорит.
Со стороны села до нас донеслись возмущенные крики и брань, и мы побежали туда. Энок заметно хромал. Я придерживал больную руку, чтоб она не так сильно тряслась.
— Что? Сгорела?
Из разрушенного дома поднимались густые клубы дыма, даже огня не видать. Росомаха отпрыгнул от пролома на месте двери, и там показалось черное пятно. Тварь! Она сбегает?
Гвоздь и Крюк подобранными где-то бревнами заталкивали тварь обратно, но та вдруг оттолкнулась, перепрыгнула их и шлепнулась, как огромная черная лепешка. Шкура у ней выглядела целехонькой, даже не обуглилась. Замерла, а потом потянулась к Гвоздю, вцепившись десятком лап в его бревно. Тот сразу бросил ствол и отбежал подальше.
— Как? Она же горела! — недоуменно спросил я.
Рысь, который все время смотрел на тварь сверху, крикнул:
— Она поначалу корчилась, визжала, а потом как выплюнет жижу, да прям со всех сторон. Так огонь и потушила. Зато усохла чуток.
Я глянул на тварь. Если она и усохла, то прям совсем чуток, ведра на три-четыре, но ведь в ней не одна бочка этой жижи. Сколько ж нам ее палить придется, прежде чем убьем?
— Держи ее! — крикнул Росомаха.
Росомаха? Он сам встал перед тварью, а рядом Гвоздь, Пес и Клык. И я впервые увидел их боевую мощь. Они секли, рубили и кромсали черную упругую плоть так, что та не успевала излечиваться, густая жижа то и дело выплескивалась наружу, пятная землю и кольчуги хирдманов. Тварь попятилась, потом отрастила несколько лап и засеменила назад быстрее, тогда Росомаха ускорился и размашистыми ударами отсек две конечности. Те отвалились и растеклись в небольшие лужицы.
Бом! Альрик треснул несильно меня по голове.
— Они ее не удержат. Нужен дар Энока! — сказал он.
— Но как? Он же еле на ногах стоит. Да и не пробивают стрелы, ты же слышал!
Бдыщь. Еще один подзатыльник по шлему.
— Дурень. Твой дар… он же стягивает все дары. Как быстрее пробудить его? Думай!
— Стена щитов? — неуверенно сказал я.
Альрик тут же закричал:
— Делаем стену щитов. Нужно перекрыть путь твари!
— Так мы щиты не взяли, — растерянно сказал Трудюр.
— Сколько есть! Один — Каю.
Это была самая нелепая стена щитов, в которой я стоял. Нашли всего четыре щита, один нацепили мне на левую руку, правая так и висела бессильно, по бокам стояли Эгиль, Простодушный и Альрик также со щитами, а рядом с ними другие ульверы, которых я ощущал в стае. И мы поперли на тварь.
Росомаха отступил, не понимая, что мы хотим сделать. Толку от стены щитов против твари?
— Гоните ее к нам! — приказал Альрик.
Эти четверо снова принялись сечь и рубить тварь, и та поползла к нам. Я стоял с одним лишь щитом и чувствовал себя полным дурнем. Что мы делаем? Щиты? Я даже ударить не смогу. Стая? Энок ранен, у меня сломан топор, бесполезный Магнус ни разу не поднял меч и не ударил ни одну тварь. Даже измененного убить было легче, хотя бы понятнее, как это сделать. А тут… Сердца? Поди, еще доковыряйся до них.
