будто народ наш с ними в родстве: был человек по имени Иафет, а у него был сын Тогарма, а у того было десять сыновей: Угур, Тавр, Авар, Угуз, Бизал, Тарпан, Хазар, Занур, Булгар, Савир. Предки хазар, как они рассказывают, поначалу были малочисленны, но позже бог благословил их, они вели войны с народами куда сильнее, прогнали их на реку Дунай, а сами заняли их страну. Нас, булгар, они считают младшими своими родичами. Прежде, при царе Шилке, сыне Текина, и при отце его наши деды жили вольно, но при Алмас-кане Великое Небо не одарило нас милостью, и наш кан принужден стал платить дань хазарам…
Свен при этих словах глянул на Годо и выразительно двинул бровями: выходило, что булгары и впрямь не друзья хазарам, и это обнадеживало. Мамалай заметил этот взгляд, а еще то, с каким вниманием его слушали русы; кое-кто шептал на ухо соседу, который напряженно хмурил брови: видно, это были те русы, что слишком плохо понимали славянский язык.
– Теперь хазары гнетут наш народ данью и унижениями, – воодушевленно продолжал Мамалай. Он и сам понимал, что вражда русов с хазарами так же несет надежду булгарам, как русам – вражда булгар с хазарами. Имея общего врага, они должны быть склонны скорее к соглашению, чем к вражде. – Сын Алмаса, Текин, живет в заложниках у царя Аарона, а дочь Алмаса, прекрасную Айслу, потребовал тот в наложницы себе и взял военной силой! Она была совсем еще юна, чуть ли не ребенок…
– Опа! – Годо, в свою очередь, глянул на брата: ты слышал?
Очень глуп будет этот Алмас сын Шилки, если вздумает искать вражды с врагами своих врагов!
– Печаль-песню поют наши девы и жены, – продолжал Мамалай и даже было запел, но сообразил, что его не понимают, и стал переводить нараспев: – Девы страны булгар росли, кушали сладкие орехи, стали добычей врага, попали на рынок рабов. Просо в стране булгар, говорят, родится без посева, девы страны булгар, говорят, попали в плен. По воде плывет лодка в Итиль, горе будет твоей пищей, как будешь ты в Итиле…
Свен переменился в лице. Слова бойкого старика навели его на мысль о Витиславе – очень юной деве знатного рода, которую он сам взял в жены силой… Но он ведь не причинил ей зла, утешал себя Свен, она живет счастливо с Радонегой и Альмундом, не хуже, чем могла бы жить в родном доме… Он хотел в это верить. Навалилась тоска: он вдруг заскучал по Вито, по наивному, светлому взгляду ее глаз, смотревших на него снизу вверх, и вся она в воспоминаниях казалась красивым ребенком, хрупким белым цветочком… Это была не та тоска, которая влечет мужчину к женщине, а как будто ожесточенная, очерствевшая душа его искала в самой себе источник чистоты, мира и добра… Дойдет ли он до нее когда-нибудь?
– Наши же старые люди иначе рассказывают об истоке нашего народа! – вещал Мамалай.
Взбодренный всеобщим вниманием, он даже осмелился сесть на земле поудобнее, но в строгой позе, подложив скрещенные ноги под себя. Украдкой озираясь, он видел, что русы вокруг сидят и полулежат как попало, разбросав конечности: видно, что им сидеть на земле непривычно и на этот счет у них нет правил.
– В давние времена, когда еще не было на земле людей, с далеких гор спустился великан Улып, сын бога грома. Самые высокие сосны были ему лишь по пояс, а реку он мог перейти в один шаг. Спустился он с гор и видит – маленькие-маленькие люди пасут скот и никакого другого богатства не имеют. Разогнал Улып-великан этих людей, забрал себе весь скот, разорил их селения, а самую красивую девушку взял себе в жены и стал жить богатым хозяином…
Поглядывая в лица вождей, сказитель видел в них неприметно отраженное понимание: они знали, что такое, чувствуя себя могучим великаном, отнимать скот и девушек у маленьких, беззащитных людей… Мелькнул в памяти разоренный ял, тела в запыленных белых рубахах на земле, истошный женский крик где-то за глинобитной стеной хижины… Эти зло и гибель сейчас сидели вокруг него, стерегли сотней взоров, но пока не трогали. Мамалай сглотнул и продолжал:
– Родила ему жена двух сыновей, двойняшек. И вот однажды натянуло на небо тучи, пошел дождь. Один мальчик промок, озяб, стало ему грустно, и давай он громко реветь! Выбежала мать, схватила его, унесла в ёрту. Отец спрашивает: джяным, душа моя, почему кричит осел? Это не осел кричит, отвечает жена, это плачет наш сын. Почему же он плачет, спрашивает Улып. Наверное, потому, что его никак не зовут, у него нет имени, отвечает жена. А дитя все кричит и ручонками размахивает. – Мамалай показал, как машет руками обиженный ребенок. – Пусть его зовут Булгар, решает отец, что значит «тот, кто машет руками». А второго ребенка, чтобы ему не быть хуже брата, назвали они Буртасом. Вот выросли эти братья и стали великанами, как отец, а стрелы их поражали зверя и птицу на семь обычных перестрелов. Решили они попрощаться со своим отцом, и сказал он им: «Не творите зла, дети мои, а живите среди людей мирно. Идите отсюда прямо на север. Через три дня вы увидите большую реку, что впадает в море, зовется она Итиль. Идите вдоль берега, и через семь лет придете туда, где сливаются две большие реки. Здесь вы принесете богам жертвы и попросите, чтобы они помогали вам в дальнейшей жизни. Пусть один из вас поселится близ их слияния, а другой – ближе к морю. И пусть те края станут вашей новой родиной». Поклонились братья отцу и двинулись в путь. Шли они семь лет указанным путем, сражались с горными людьми и степными людьми и наконец пришли туда, где сливались две реки – Ак-итиль и Кара-итиль. Зарезали братья утку и принесли в жертву Великому Тэнгри. «Грозный и могучий Тэнгри! – сказали они. – Прими нашу жертву и сделай так, чтобы племя наше крепло и росло! Храни нас, великий Тэнгри, от зол и бед, от врагов, от злых духов, от болезней, от голода и прочих напастей. Пусть плодится наш скот, пусть растут наши стада, пусть все желания наши сбываются!» Так вот каждый из братьев, сыновей Улыпа, и дал начало своему племени. Один поселился выше по Юл-реке, а другой ниже…
– Постой! – Годред нахмурился. – Семь лет, ты сказал! Это что же – нам семь лет от моря до Булгара грести?
По толпе слушателей пробежал недовольный и
