а р. Йоханан оставался в Иерусалиме. Могли ли они независимо друг от друга прийти к выводу, что Веспасиан и есть тот «правитель мира», который придет из Иудеи? Теоретически это возможно. Могли ли они состоять в переписке до того, как Иосиф оказался в Иотапате? И это возможно, но тогда почему Иосиф об этом нигде не упоминает? А ведь сам этот факт сделал бы ему немалую честь. Остается предположить, что р. Йоханан бен Заккай знал о предсказании Иосифа (а в том, что Иосиф сделал его первым, сомнения не вызывает), пришел к выводу, что тот прав, и подтвердил его перед Веспасианом. При этом он четко рассчитал тот эффект, который это подтверждение должно было произвести, и попытался извлечь из этого максимальную выгоду для своего народа, которая была на тот момент возможна.
Ряд современных историков (к примеру, израильский религиовед Ева Левит) адресуют бен Заккаю упрек в том, почему он не просил о пощаде для Храма. На основе этого они даже выстраивают целую теорию о том, что фарисеям, в отличие от саддукеев, Храм был не так важен, как создание и сохранение талмудического иудаизма. То есть, по сути, обвиняют фарисеев в заговоре против Храма и сговоре с римлянами.
Однако никаких весомых доказательств столь страшному подозрению нет, а есть факт, что фарисеи сокрушались по гибели Храма никак не меньше, а то и сильнее саддукеев. Но вот то, что борьба между этими двумя партиями тоже внесла свою лепту в трагедию еврейского народа, несомненно.
Глава 2. Время исполнения пророчеств
Благодаря рассказам перебежчиков Веспасиан и его офицеры были отлично осведомлены о происходящем в Иерусалиме. Но при этом они сильно расходились во мнении о том, как дальше вести войну. Большинство командиров, видимо, склонялись к тому, что следует воспользоваться тем хаосом, который царит в иудейской столице, совершить марш-бросок, овладеть городом и поставить таким образом победную точку в кампании.
Но сам Веспасиан придерживался иного мнения. Он считал, что перед лицом общей угрозы враждующие партии могут объединиться, организовать оборону хорошо укрепленного города, и тогда на успех стремительного штурма рассчитывать не придется — так, во всяком случае, объясняет логику своего нового патрона Иосиф Флавий.
Больше того: рисуя образ мыслей Веспасиана, он приписывает ему не только мудрость великого стратега, но и веру в Бога, а не в римских богов.
«Лучший полководец, чем я, это Бог, который без напряжения сил с нашей стороны хочет отдать иудеев в руки римлян и подарить нашему войску победу, не связанную с опасностью. В то время как враги губят себя своими собственными руками и терзаются самым страшным злом — междоусобной войной, — нам лучше всего остаться спокойными зрителями этих ужасов, а не завязывать битвы с людьми, ищущими смерти, беснующимися так неистово друг против друга… В то время, когда враг сам себя ослабляет, мое войско будет отдыхать от военных трудов и еще больше окрепнет.
Но и с точки зрения славы, доставляемой победами, не следует нападать на потрясаемое внутренними болезнями государство, в противном случае будут иметь полное основание сказать, что мы обязаны победой не себе самим, а раздвоенности неприятеля» (ИВ, 4:6:2), — говорит у него Веспасиан, но поверить в то, что он действительно именно так и сказал, невозможно.
Куда более правдоподобной выглядит версия Тацита, который утверждает, что Веспасиан не спешил со штурмом или осадой Иерусалима «до тех пор, пока не были заготовлены все нужные для взятия городов орудия, изобретенные как в древности, так и гением новейших времен»[46].
Кроме того, командующий римской армией явно решил овладеть для начала всей Иудеей, изолировав Иерусалим и, таким образом, лишив его возможности получить какую-либо помощь извне. Поэтому летом 68 года Веспасиан начал проводить локальные операции, захватывая один за другим города и деревни Иудеи. Богатая Гадера предпочла сдаться римлянам без боя: жители разрушили городскую стену еще до их прихода. Сторонники сопротивления римлянам бежали из города, и Веспасиан отправил за ними в погоню уже знакомого читателю Плацида с 500 всадниками и тремя тысячами пехоты. Эти беглецы героически пали в бою с окружившими их римлянами возле деревни Бетенамрин, после чего были вырезаны и жители деревни.
В страхе перед римлянами жители других окрестных деревень бросились в сторону Иерихона в надежде спастись за его стенами, но, поняв, что им вряд ли удастся достичь этого города, решили вступить в бой с римлянами у реки Иордан. Но что могли сделать вооруженные дрекольями и не имеющие никакой военной выучки крестьяне перед военной поступью легионеров? Итог битвы был предрешен: 15 тысяч евреев было убито, 1200 захвачено в плен, а кроме того, римлянам досталось все, что эти несчастные пытались унести с собой из родных деревень — груженные домашним скарбом ослы и верблюды, множество мелкого и крупного рогатого скота. Вода в Иордане и Мертвом море была красной от крови убитых, и в ней плавало множество трупов.
Затем настал черед городов и деревень, расположенных в районе Мертвого моря и того же Иерихона — бо́льшая часть его жителей успела перед наступлением римлян убежать в Иерусалимские горы, а остальные были вырезаны. Дальше последовало наступление на юг, и после взятия Лидды (Лода) и Ямнии (Явне) настал черед Идумеи.
Таким образом, к июлю 68 года Веспасиан частично реализовал свой план по изоляции Иерусалима и уже готовился двинуть к нему свою армию, когда к нему пришло сообщение из Рима о том, что 9 июня император Нерон покончил с собой. Это означало, что в Риме началась борьба за престол. Следующему году было суждено войти в римскую историю как «году четырех императоров».
* * *
«Я приступаю к рассказу о временах, исполненных несчастий, изобилующих жестокими битвами, смутами и распрями, о временах, диких и неистовых даже в мирную пору. Четыре принцепса, погибших насильственной смертью, три гражданские войны, ряд внешних и много таких, что были одновременно и гражданскими, и внешними, удачи на Востоке и беды на Западе — Иллирия объята волнениями, колеблется Галлия, Британия покорена и тут же утрачена…»[47] — так начинает Тацит повествование о «годе четырех императоров».
Ирония истории заключается в том, что вслед за гражданской войной в Иерусалиме после смерти Нерона вспыхнула и гражданская война в Риме. В сущности, началась она еще при жизни Нерона с восстания наместника Галлии Гая Юлия Виндекса, которого поддержали недовольные огромными налогами галльские вожди, а затем — по той же причине — правители Тарраконской Испании, Лузитании и Африки.
Нерон двинул против Виндекса войска, стоявшие в Северной Германии, в результате чего Виндекс был разбит и покончил жизнь самоубийством. Однако
