— Почему ты не возвращаешься домой? — спросили мы у него.
— Я не сумасшедший, — ответил он. — Мне не надо, чтобы меня поймали.
Этот парень нашел нормальную работу в пятнадцати— двадцати километрах отсюда, получал зарплату и даже завел себе девушку. Место, где он жил, называлось Уграш. Сюда он пришел на выходной день, в гости к своему первому спасителю. В Германию его совершенно не тянуло.
— Я, наверное, останусь здесь навсегда, — сказал он.
Да, да, именно так. Чего только не бывает в этой жизни! Мы с Берндом очень этому удивились, но рассказали им о себе. Нас было пять немцев, пять немецких солдат! Любой прохожий принял бы нас за ломовых извозчиков или за поденных рабочих, из которых двое — цыгане. Я разумею под цыганами себя и Бернда.
— Да, между прочим, о швабах, — заговорил вдруг парень из Уграша. — Среди них есть прекрасные ребята. Но сейчас им приходится тяжко. Завтра уходит еще один транспорт!
— Куда?
— В Германию.
— Что?!
— Их выселяют отсюда. С собой разрешают брать лишь узел с самым необходимым.
— Куда же их выселяют?
— В Германию.
На небе не было ни облачка. Одно только ослепительное, жаркое солнце. Но мне показалось, что в меня ударила молния. Завтра отправляется эшелон в Германию!
— Бернд! — сказал я. — Идем! Нам надо срочно вернуться к нашим гостеприимным крестьянам! — Голос мой предательски дрожал. — До свидания, — попрощался я и заковылял прочь.
— Ты, что, тоже хочешь уехать? — смеясь, кричали они мне вслед.
— Да! — ответил я и побледнел от гнева.
— Удачи с жандармами!
— Я иду дальше, пусть они остаются.
— Отговори его от этой глупости! — кричали они вслед догнавшему меня Бернду.
— Бернд!
— Что такое!
— Ах!
Больше я не смог сказать ничего. Ах! Этим словом я выразил все, что было у меня на сердце. Я ускорил шаг. Мы снова были рядом, идя плечом к плечу. Мы с Берндом шли рядом, а остальные трое остались, но завтра утром отправляется поезд в Германию. Завтра. Он покатится по рельсам в Германию! Завтра утром! Мы должны успеть! Мы должны на него попасть! Не важно, где мы поедем — на крыше, на сцепке, на подножке — лишь бы ехать! Мы должны уехать, должны! В моих ушах снова зазвучала песня рельсов. Я услышал шипение пара, гром и гудение паровоза, я представил себе длинный, бесконечно длинный состав, перелетающий через речки и границы, состав, спешащий в Германию. Ах!
В моем мозгу вертелась одна-единственная мысль. Я не видел уже ни полей, ни колосьев, я не видел даже солнца, играющего с пшеницей. Мы молча возвращались в наше пристанище. Я совсем потерял голову от охватившего меня волнения.
— Завтра мы едем домой! — с порога крикнул я деду, который в тот момент кормил кур. — Домой?
— Да, мы едем домой! Завтра из Уграша уходит наш поезд.
— Из Уграша?
— Да, и мы поедем на нем.
Я приставил лестницу к сеновалу и забрался наверх. Я лег в сено и закинул руки за голову. От жары я купался в поту, на висках бились жилы. Душа моя пела: домой! Завтра мы поедем домой! Я глубоко вдохнул, задержал дыхание, потом резко выдохнул. Ах!
Мне захотелось немедленно поговорить с Берндом, но он не пошел со мной на сеновал.
— Бернд! — кричу я из двери. — Бернд! Наконец, он появляется.
— Мне кажется, ты свихнулся! — это были первые слова Бернда после того, как он сел рядом со мной. При этом он не улыбался, он говорил совершенно серьезно.
Только теперь я понял, что Бернд придерживается совершенно иного мнения. Он просто не видел великого, единственного шанса, подаренного нам судьбой. Он его не видел и считал мою идею глупой, взбалмошной затеей — глупой и невыполнимой.
— Ты спятил! — грубо прервал он мой пылкий монолог.
Ага! Теперь мне стало ясно, что беззаботное житье подорвало его бунтарский дух. Он хотел остаться. Да, точно так, ага. Сосед, оказывается, уже на второй день сказал, что Бернд может работать у него сколько пожелает. Дед сказал Бернду, что был бы не прочь удержать меня. Здесь у нас не будет никаких неприятностей, и мы должны остаться.
— Ты же только сейчас сам все видел! — почти орал на меня Бернд. — Эти три товарища что, плохо живут? Да, да, эти трое! Они здесь уже больше года. За это время с их головы не упал ни один волос. Я не хочу, чтобы за мной снова охотились, не хочу, чтобы меня поймали! Я этого не хочу! С этим эшелоном все пойдет вкривь и вкось. Ты что, не соображаешь? Русские! Жандармы! Контролеры! Досмотры! Пограничники! Нет, ты точно спятил! Ты бредишь!
Свои слова Бернд подкреплял бешеной жестикуляцией. Безделье отравило его. Он вдруг заговорил про зимовку, рисуя совершенно фантастические картины. Переубедить его я был не в состоянии. Наша дружба, наше товарищество подверглись суровому испытанию. Каждый остался при своем мнении. Я страшно разозлился и, охваченный горестным разочарованием, спустился по стремянке на землю и остаток дня провел, бродя по лугам. Ну что ж. Ну что ж. Я уже шел в одиночку в Карпатах, когда вместе со мной отказался идти Готлиб. Теперь я сделаю то же самое. Бернд может оставаться. Мое решение твердое, я от него не отступлю. Бернд решил остаться. Хочет работать на винограднике и каждый день наедаться досыта. Пусть его! Я же завтра утром отправлюсь в Уграш и попытаю счастья. Я поставлю на карту все! Точка.
За ужином мы с Берндом не разговаривали.
— Что вы собираетесь делать дальше? — спросил старик, чтобы прервать затянувшееся молчание.
— Завтра я ухожу, — ответил я.
— Я остаюсь, — сказал Бернд.
Что произошло между нами? Какая кошка между нами пробежала? Я был страшно зол на Бернда! Я его презирал! Да что я говорю? Я снова остался один! Покончив с ужином, я встал и сказал хозяевам:
— Завтра утром мы не увидимся, потому что я хочу уйти до рассвета. Спасибо вам за все, да благословит вас Бог. — С этими словами я встал, вышел во двор и забрался на сеновал.
Было уже темно, когда на чердак поднялся Бернд. Я притворился спящим.
Никаких слов, никаких вопросов. Ночь длилась мучительно долго. Я не мог уснуть, тяжкие мысли прогоняли сон. Прав ли Бернд? Прав ли я? Нет, Бернд не прав, он тысячу раз не прав. Что с ним случилось? Так внезапно, так неожиданно! Я не имел никакого права силой заставить его идти со мной. Это было не в моей власти. Я засыпал, потом просыпался, задумывался над этим, потом снова засыпал. Так прошла вся ночь.
Едва забрезжил рассвет, я встал.
— Бернд, я ухожу, — внятно и отчетливо произнес я. — До свидания, удачи тебе.
Я медленно спустил вниз лестницу. Бернд последовал за мной.
— Неужели? Ты идешь со мной? — непроизвольно вырывается у меня.
— Не задавай глупых вопросов! — раздается с верхней ступеньки. Наш союз устоял! Смеясь, мы снова пойдем вместе навстречу опасностям!
— Пойдем вдоль железной дороги, — говорит Бернд. — Так мы скорее всего доберемся до станции.
— Я тоже так думаю, — соглашаюсь я.
Собственно говоря, была еще ночь — граница с рассветом, — когда мы покинули гостеприимную усадьбу. Поля еще спали, покрывавшая траву роса холодила ноги. Но мы были бодры и полны сил, которых потребует от нас наступавший день. Мы держим курс на железную дорогу. Мы приблизились к ней, когда начало всходить солнце. Мы останавливаемся — у меня снова сильно разболелась нога.
— Надо идти! — говорит Бернд.
Нет, вы подумайте, это он меня торопит! Да, и мы пошли, пошли дальше… Солнце начало припекать. Идти мне было тяжело, особенно вдоль путей, а они тянулись и тянулись блестящей нескончаемой лентой. Я сильно хромал, и нам приходилось то и дело ненадолго останавливаться. Наступил полдень, а до Уграша было еще ой как далеко! Черт, а вдруг поезд уйдет без нас? Меня стали одолевать сомнения. Правду ли сказал тот парень из Уграша? Действительно ли сегодня оттуда отбывает эшелон со швабами? Не ложь ли это, не фантазия, не выдумка? Парень так лукаво смеялся, рассказывая об этом! Но если поезд действительно пойдет? Не опоздаем ли мы? И почему мы не ушли вчера вечером? Непостижимо! Эти мысли донимали меня сильнее, чем нога. Мысли могут быть такими мучительными.
Бернд лал мне кусок хлеба. Откуда у него хлеб? Не важно, он у него был. Наверняка он таскает хлеб в кармане штанов. Где же еще? Во всяком случае, извлек он его из кармана. Мы едим на ходу и потеем от жары. После полудня мы пришли в Уграш.
Я спросил о поезде у какого-то встреченного нами крестьянина, который, к счастью, понимал по-немецки. То, что он сказал, повергло нас в шок. Вагон уйдет сегодня днем.
— Какой вагон?
— К эшелону прицепят один вагон. В Х., — я называю эту станцию так, потому что забыл ее название, — составят эшелон.
— Где находится Х.?
— В тридцати километрах отсюда.
Да, вот так! Мы опоздали! Мы страшно расстроились, и Бернд был уже готов повернуть назад. Но расстроился он не меньше моего. Он стер с лица пот, и я заметил, что он вдруг постарел.
