Корабли встали на якоря в маленькой безымянной бухте, где было относительно чисто, по крайней мере, трупный запах отсутствовал. Со всех судов спустили шлюпки, на берегу старательно оборудовали некое подобие крепкого временного лагеря – тщательно расчистили от мусора широкую береговую полосу, установили с десяток армейских светло-бежевых палаток, разожгли несколько больших костров, в которых и сожгли весь собранный мусор.
– Александр Данилович, я нашёл подходящую конную повозку с опытным местным туземным кучером! – через пятнадцать минут браво доложил Ванька Ухов, отправленный на предварительную разведку. – Может, съездим в город, осмотримся, узнаем – как да что? Кстати, у этого городка очень звучное и труднопроизносимое название – Консепсьон[28].
Пожилого кучера просторной открытой повозки, в которую была запряжена старенькая, ежеминутно тяжело вздыхающая гнедая лошадка, звали гордым туземным именем – Тибальт.
«Почему это – туземным?», – не согласился высокообразованный внутренний голос. – «Тибальт – это благородное древнеримское имя! Даже в бессмертной трагедии нашего великого Вильяма Шекспира – «Ромео и Джульетта» – встречается…».
У местного Тибальта были широченные плечи, седые волосы до плеч, ловко перехваченные красным матерчатым ремешком, и огромный горбатый нос.
«Ничего себе – носяра!», – восхитился внутренний голос. – «Все армяне и грузины сдохнут от чёрной зависти…».
Одет же кучер был в полном соответствии со строгими чилийскими традициями. На мощных плечах Тибальта красовался широкий плащ до колен, сшитый из отлично-выделанных шкур молодого гуанако, из-под плаща виднелась нижняя одежда, щедро отороченная меха агуара – красного койота.
В ознакомительную поездку они отправились втроём, не считая горбоносого возницы: Егор, неуёмно любопытный Ванька Ухов-Безухов и дон Аугусто Сервантес – в качестве толмача и экскурсовода.
– Я в Консепсьоне побывал лет пятнадцать-шестнадцать назад, – с лёгкими ностальгическими нотками в голосе поведал испанец. – Хороший городок, солидный такой, немного похожий на мою родную Малогу. Здесь даже есть неплохие лавки и магазины. Хоть переоденусь, наконец-таки, сапоги подберу приличные. А то хожу – не пойми в чём! Словно и не благородный испанский дворянин, а так, подлый простолюдин, совершенно неизвестного происхождения…
Первые четыре мили дорога старательно огибала бухту Талькауано, весь берег которой был густо усеян досками, брёвнами и сломанной мебелью.
– Складывается устойчивое впечатление, будто бы здесь потерпели кораблекрушение несколько сотен серьёзных морских судов, – прокомментировал увиденное Ухов. – А вон лежит целая крыша, даже почти вся черепица осталась нетронутой. Видимо, её волной сорвало с городского дома и принесло сюда…
– Это – не с городского дома, – не согласился с Ванькой дон Сервантес. – Консепсьон удалён от морского берега на восемь-девять миль. А эту крышу сорвало с прибрежного склада. И разломанная мебель, наверно, оттуда же…
Повсюду были видны следы недавнего жуткого природного катаклизма. Песчано-каменистая почва во многих местах была покрыта паутиной длинных и извилистых трещин. Под высоченными скалами лежали большие каменные глыбы – в недавнем прошлом – гордые вершины этих же скал. Из ветвей каким-то чудом уцелевшей дубовой рощи, удалённой от берега метров на шестьдесят-семьдесят, торчала широкая корма неизвестного фрегата.
Тибальт, попеременно указывая рукой то на море, то на корму фрегата, начал что-то возбуждённо рассказывать на ломаном испанском языке.
– Этот несчастный корабль дважды уносило далеко в открытый океан, а потом снова выбрасывало на берег, – любезно перевёл дон Сервантес. – Ещё этот туземный жулик готов, но только за отдельную плату, подробно рассказать о событиях того рокового дня. Не пожалеете, высокородные господа, ещё одного золотого дублона?
– Не пожалеем! – заверил щедрый Ухов. – Пусть излагает!
Испанец и индеец – совместными усилиями – приступили к рассказу:
– Сперва из океана пришёл (прилетел?) очень сильный гром. Такой сильный, что у многих людей из ушей потекла кровь, некоторые даже без чувств падали на землю. Далеко-далеко в океане к небу поднялись три столба чёрного дыма. Откуда там взялся дым? Никто не знает, эти столбы совсем недолго стояли над океаном, и пропали ещё до прихода первой волны… Гром и грохот ещё не затихли до конца, а всё вокруг сильно тряхнуло, земля закачалась под ногами, по ней побежали длинные и извилистые трещины. Некоторые были очень широкими, неосторожные люди падали в них и исчезали – навсегда… Потом – один за другим – стали рушиться дома. Люди, те, кто остался в живых, побежали прочь из города. Вскоре толчки стихли, а в океане появилась волна. Она была не очень высокая, гладкая такая, широкая… Но возле самого берега волна, вдруг, резко выросла, словно бы – поднялась на дыбы, став при этом выше столетних дубов… Она ударила в берег с ужасной силой, разрушая портовые склады, вырывая с корнями вековые деревья. Все портовые укрепления были разрушены, половину пушек уволокло в океан, другую половину выбросило далеко на берег. Теперь, если придут жестокие пираты, то обороняться от них будет очень трудно… На берег выбросило два с половиной десятка самых разных кораблей – бригантин, бригов, фрегатов, даже один многопушечный испанский галеон, перевозивший серебряные слитки. Потом пришла вторая волна, за ней – третья. Причём, вторая – всё, что могла – утаскивала, отступая, за собой в океан, а третья, наоборот, выбрасывала… Первая волна надвигались величественно и очень медленно, и Тибальт – вместе с многочисленными родственниками и лошадьми – успел забраться на высокий холм, с которого и наблюдал за всем происходящим…
Консепсьон был разрушен до самого основания. На месте двух и трёхэтажных красивых домов лежали высокие груды красного и красно-коричневого кирпича, обломки розовой и светло-кремовой черепицы. Характерный, чуть сладковатый и приторный запах однозначно указывал на то, что далеко не все трупы погибших людей были извлечены из-под рухнувших стен и крыш.
Вокруг было безлюдно и бесконечно тоскливо, только несколько худых и медлительных мужчин, одетых в неаппетитные лохмотья, вяло и неторопливо копошились в развалинах католического собора.
– Вот же, незадача! – всерьёз огорчился дон Аугусто. – Где же мне теперь купить приличную одежду и обувь? Где, я вас спрашиваю?
– Когда произошла эта катастрофа? – спросил Егор.
– Двенадцать дней назад.
«Ага, мы, как раз, выходили в Тихий океан из Магелланова пролива!», – подсказал памятливый внутренний голос. – Тогда тоже очень сильно гремело, а у большого камня на мысе Пилар даже откололась верхушка…».
– Уплывать надо отсюда, чем быстрее – тем лучше! – недовольно вздохнул Ухов. – На этих развалинах, наверняка, даже продовольствием не разжиться. Ещё большой вопрос, удастся ли запастись чистой питьевой водой. Надо будет попробовать – отыскать в тутошней пампе подходящие родники…
Когда они – уже ближе к вечеру – прибыли в лагерь (человек, долго плавающий по бурным морям, сочтёт за благо – провести лишнюю ночь на твёрдом берегу, где не донимает противная качка), к Егору подошли, крепко держась за руки, Фруде Шлиппенбах и Наоми.
– Уважаемый сэр командор! – вежливо обратился к нему швед. – Завтра у моей любимой и несравненной Наоми день рождения.
– О, примите мои самые искренние поздравления! – тепло улыбнулся Егор. – И вы, прекрасная Наоми, и вы, отважный Фруде!
– Спасибо, моя добрая господина! – старательно залопотала молоденькая японка на корявом английском языке. – Спасибо, моя очень рада! Моя – приглашать тебя, приглашать – всех…
– Куда – приглашать? Я буду рад прийти в гости к такой милой девушке.
«И как, спрашивается, классическая японская гейша может быть – девушкой?», – недоумённо поморщился придирчивый внутренний голос. – «Ты, братец, меня иногда просто поражаешь – своей детской наивностью!».
– Наоми хочет завтра устроить что-то вроде маленького пикника на природе, здешние горы ей немного напомнили Родину, – пояснил Фруде.
– Только у нас теплее! – застенчиво улыбнулась Наоми и красноречиво посмотрела на шкипера «Луизы», приглашая его говорить дальше.
– Отойдём от берега океана на десять-пятнадцать миль, найдём какую-нибудь ровную и весёлую полянку – с разными красивыми природными видами – где-нибудь на высоком берегу горного ручья. Наловим там крупной рыбы. Если повезёт, то по дороге застрелим какую-нибудь достойную дичь. Конечно же, приглашаются все желающие! Детям, я думаю, эта прогулка тоже очень понравится. Мы уже говорили с княгиней Александрой, она полностью поддерживает это предложение…
«Ну, и зачем ещё тебя спрашивать?», – отпустил ехидную реплику насмешливый внутренний голос. – «Ведь, сама высокородная и прекрасная княгиня Александра одобрила данную идею! Что, братец мой, слабо поступить – демонстративно наперекор – собственной обожаемой супруге? Подкаблучник!».
