Блэар почувствовал легкий озноб, от которого волосы у него стали как будто жестче, и позволил себе еще стаканчик бренди. Бросив взгляд в окно, он удивился, обнаружив, что Шарлотта Хэнни по-прежнему стоит перед витриной модистки. «Если ей так нравится торчать под дождем, стоило по крайней мере надеть шляпу с широкими полями, а заодно и украсить ее вместо лент колючей проволокой», — подумал Блэар. Из лавки вышла хозяйка и с порога раскрыла зонтик, словно подавая тем самым молчаливый пример и приглашая последовать ему. Но Шарлотта казалась не только глуха к приглашению, но и слепа к уличному движению: прямо под носом у лошади, впряженной в телегу, везшую бидоны с молоком, она сошла с тротуара и направилась через Уоллгейт. Даже Блэар у себя в номере инстинктивно протянул руку, как бы пытаясь предостеречь или остановить Шарлотту. Возница резко дернул за вожжи, от рывка одна из фляг вывалилась на мостовую, и от нее по булыжникам потянулся длинный белый ручей. Не обратив на все это никакого внимания, Шарлотта все такой же отвлеченно-рассеянной походкой пересекла мостовую и углубилась в переулок, начинавшийся на той же стороне улицы, на которой стояла гостиница.
Такой видеть Шарлотту Хэнни Блэару еще не доводилось: до сих пор он лицезрел ее лишь в разного рода спорах и стычках, где она неизменно действовала со злостью и целеустремленностью осы. Возможно, ливший дождь способствовал созданию именно такого впечатления, но, глядя на Шарлотту, вымокшую и какую-то пришибленную, из окна своего номера, Блэар почувствовал почти сострадание к ней. Шарлотта удалялась, пока не скрылась из виду, и в том, как она растаяла в пелене дождя, было нечто призрачное — словно все это происходило во сне.
Блэар вернулся к докладу комиссии по расследованию взрыва, на этот раз расстелив перед собой карту подземных выработок. Если Мэйпоул действительно спустился в шахту, то что же произошло там, внизу? Благодаря тому, что Бэтти со своими людьми осторожно продвигались по главной дороге, никто из спасателей не пострадал от газовой смеси, образующейся после взрыва. Все найденные тела погибших были идентифицированы, все рабочие места осмотрены. Возможно, Мэйпоул, покрытый, как и все, с ног до головы сажей и угольной пылью, поднялся наверх неузнанным, помогая вытаскивать носилки с пострадавшими? А потом, находясь в шоке от увиденного, ушел куда глаза глядят? Интересно, какое впечатление произвела на викария, так часто поминавшего ад в своих молитвах, первая встреча с частицей этого самого ада? Но если он ушел, то куда? Блэар вернулся в своих рассуждениях к тому, с чего начинал. Чем больше предположений он допускал, тем более далеко идущими оказывались возможные выводы из этих предположений. Но, с другой стороны, после катастрофы Мэйпоула больше никто не видел. И главное, его не видели именно после катастрофы. То есть что бы ни сделали — или не сделали, — Твисс и Мэйпоул, это не могло иметь никакого отношения к самому факту взрыва.
Блэар снова подошел к окну. Разбавленное дождевой водой, разбрызганное колесами проезжавших экипажей разлившееся молоко все еще образовывало достаточно ясно видимый узор между булыжниками мостовой. Девушка, у которой вместо сердца булыжник, — вот что такое Шарлотта Хэнни, подумал он. Сам не понимая почему, Блэар вдруг схватил шляпу и выскочил из номера, бросившись на поиски Шарлотты.
Переулок был забит тележками, с которых торговали мясными обрезками, устрицами и дешевой рыбой. Они стояли так плотно, что бараньи головы на разных тележках оказывались почти впритык друг к другу; куски рубца напоминали свернутые тряпки. Блэар протолкался через рыбный ряд, где соленую селедку на тележках прикрывала материя, сплошь усеянная — будто вышитая — рыбьей чешуей. Шарлотты нигде не было видно, тем более что ростом и яркостью одежды она не выделялась.
В противоположном конце переулка располагался под открытым небом небольшой базарчик, где царили торговцы дешевой и подержанной одеждой, преимущественно ирландцы, и жестянщики, главным образом цыгане. Новые и перешитые пальто, шинели, плащи висели словно мокрые паруса. В месте, где базарный переулок расходился на два рукава, Блэар выбрал тот, что, по его прикидке, вел в сторону моста Скольз-бридж и улицы, где жил Мэйпоул. На покрывавшей мостовую грязи, среди бесчисленных следов клогов, он обнаружил лишь один-единственный отпечаток женской туфли. Там же валялись куски овечьего помета. Он вспомнил про стада, описанные Мэйпоулом в его дневнике, одно из которых Блэар сам видел в тот день утром.
За отходившим вбок тупиком, где размещалось несколько небольших литейных мастерских, на истоптанной клогами мостовой Блэар снова увидел отпечаток туфельки, такой маленький, что его можно было принять за след ребенка. Улица становилась все уже, кирпичные стены домов словно наклонялись навстречу друг другу, крыши почти соприкасались, пропуская сверху в улицу тонкую, как простыня, завесу дождя, мгновенно таявшую в уличном полумраке. Блэар остановился перед дверью Мэйпоула в полной уверенности, что обнаружит Шарлотту в комнате викария; но комната оказалась такой же пустой, какой Блэар оставил ее несколько дней назад, портрет плотника Христа висел в темноте на прежнем месте, дощатый пол был сух — за исключением лишь порога: по-видимому, совсем недавно кто-то приоткрывал дверь, чтобы заглянуть внутрь.
Блэар двинулся вглубь по переулку, мостовая которого чем дальше, тем обильнее была изгажена овечьим пометом. Он дошел до загона для скота и живодерни, на которые обратил внимание еще во время самого первого своего посещения жилища Мэйпоула. Как и на улице, в загоне изобиловали свидетельства недавнего пребывания тут большого числа овец, однако сам загон был пуст. К настилу, что вел во внутреннюю часть живодерни, прилипли клочья намокшей шерсти. Здание живодерни представляло собой накрытые крышей боковые стены, без дверей или ворот, поэтому Блэар сразу же увидел Шарлотту — и мгновенно подавил в себе возникшее было побуждение окликнуть ее: Шарлотта стояла на самой кромке провала.
Живодерня была устроена очень просто: овец загоняли на обрыв высотой футов тридцать, откуда они падали, ломали себе ноги, и тогда уже зарезать их не представляло труда. Блэар тихонько, стараясь остаться незамеченным, подобрался поближе и понял, что какой-то предприимчивый уиганец удачно приспособил для живодерни ствол старой шахты. Видимо, рабочий день закончился совсем недавно: неяркий фонарь слабо высвечивал оштукатуренные и побеленные стены и пол, деревянные плахи — рабочие места забойщиков скота, ввинченные в стены крюки для туш и желоб для стока крови, что шел под крюками и заканчивался у большой бадьи. И пол, и стены были перемазаны кровью, на полу валялись овечьи кишки и какие-то обрубки. Даже исходивший из провала слабый свет имел розоватый оттенок.
Шарлотта немного заступила за кромку, так что мыски ее туфель висели над провалом, и стояла, немного наклонившись и вся подавшись вперед. Падение с такой высоты шансов не оставит, подумал Блэар. Он видел сейчас не Шарлотту, а скорее ее силуэт, но легко представил себе, как устремится вниз ее белый лоб, как будет развеваться и хлопать в полете позади юбка ее платья.
— А у ашанти овец нет, — негромко, спокойно проговорил он. — Козы есть. И обезьяны, цесарки, ящерицы тоже есть.
Она слегка качнулась, удерживая равновесие и устремив взгляд вперед, словно канатоходец, сосредоточивающийся перед следующим шагом.
— А еще есть травоеды, это такая огромная саранча, которая все грызет, и лесные улитки, тоже очень большие. Так что бойня в Кумаси, если бы она там была, могла бы стать настоящим зверинцем.
Блэар сделал шаг по направлению к Шарлотте, и она еще сильнее наклонилась над провалом. Он отступил на шаг, Шарлотта выпрямилась. «Прямо какое-то взаимное магнитное отталкивание, — подумал он, — ничего подобного видеть не приходилось».
— Чтобы поймать улитку, нужны немалые хитрость и изобретательность. Обычно для нее рассыпают зерно, располагаются в засаде и ждут, пока взойдет луна.
— А на слонов как охотятся? — очень тихо спросила девушка. — Стреляют их или валят на землю?
— Я предпочитал ловить улиток.
— Но не горилл? Вам не понравился трофей Роуленда, или вы просто не любите моего кузена?
Говорила она негромко, однако в голосе ее отчетливо сквозило обычное для нее презрение. Учитывая обстоятельства, в которых происходил их разговор, Блэар счел этот факт хорошим признаком.
— Мне просто любопытно, что Роуленд сделал с остальной частью гориллы.
— Вы его не любите, — констатировала Шарлотта.
— А где Эрншоу, что с ним стряслось? — спросил Блэар. — Или уиганские скотобойни его не интересуют?
— Мистер Эрншоу вернулся в Лондон.
«По графику, как и говорил Хэнни?» — подумал Блэар. Он попытался взглянуть на Шарлотту, но та отвернулась. Платье ее внизу намокло и перепачкалось, туфли промокли настолько, что явно пришли в негодность. Но, по крайней мере, поднимавшиеся из ствола заброшенной шахты «ароматы» заставили ее податься от кромки провала немного назад. Блэара удивило, что разлитое в воздухе зловоние — маслянистый привкус крови и разлагающихся животных отбросов, характерный для всех мест забоя скота, — вообще не вынудило ее отступить. Шарлотта оказалась сильнее, чем он о ней думал.
