— Бедняга Леверетт, ему рук не хватает. — Лидия старалась скрыть улыбку, глядя, как Леверетт силится сдерживать то одну, то другую собаку, не давая им рвануться вперед по дорожке. — А в Африке у вас были собаки? — спросила она Блэара.
— Нет, там на них живет слишком много всякой гадости.
— Блэар верен себе, у него всегда наготове жизнерадостный ответ, — заметил Хэнни. — Посмотрите вокруг, Блэар. Мир как будто только что создан заново, в нем кипит жизнь, в самом прямом смысле этого слова. Вы что-то начали казаться мне последнее время измотанным, вот я и распорядился посвятить этот день отдыху.
Они перевалили через вершину холма, где над россыпью маленьких ранних маргариток, волнообразно колыхавшихся под порывами ветра, порхали бабочки. В глубине души Блэара немного беспокоило то, что начинавшийся день, судя по всему, должен был действительно пройти в соответствии с распоряжениями Хэнни. Западный ветер не только отполировал до блеска холмы, но и оттеснил на восток дым, так что позади них не было видно даже этого подтверждения существования труб Уигана. Единственным, что выпадало из общей гармонии утра, был сам Блэар: он чувствовал себя чужаком, случайно вторгшимся в чей-то сад, где пировали и веселились.
Блэар оглянулся и бросил взгляд на объемистые и явно увесистые корзины:
— Странно, что мы не прихватили с собой рояль.
— Если желаете, в следующий раз захватим, — отозвался Хэнни. — Это все делается ради вас.
— Если хотите сделать мне одолжение, купите мне билет до Золотого Берега.
— Вы можете хотя бы на время забыть об Африке, а? Смотрите, какое великолепное утро, какие прекрасные лилии. Чудесная прогулка и отменный аппетит нам гарантированы.
Спаниели рвались и повизгивали от предчувствия одного лишь слабого намека на возможность того, что прогулка завершится охотой.
— Помните Вордсворта[46], — продолжал Хэнни. — «Как я люблю долины, горы, все, что нам дарит мир зеленый». Поэзия, Блэар, — это оправа жизни. Пейзажи Англии не поражают масштабами, но они вставлены в изысканное обрамление.
Дорожка вела их все выше, туда, где на самых высоких холмах врытые вертикально в землю большие камни резкими линиями делили на участки расположенные под крутым уклоном луга, на которых паслись стада овец и ягнят, причем ягнята были помечены пятнами яркой красной и голубой краски. Лицо леди Роуленд раскраснелось от удовольствия; впрочем, не исключено, что просто подъем в гору вызвал прилив крови и от этого леди Роуленд словно помолодела.
— Давайте поиграем в слова и стихи, — предложила она.
— Маргаритки, — тут же откликнулся епископ.
— «Мне жажду утолить готов любой родник, и щедрая любовь природы напоминает о тебе, прекрасная маргаритка», — продекламировала леди Роуленд.
— Это Вордсворт, — пояснил епископ Блэару. — Жаль, что нет Шарлотты. Она всегда выигрывает.
Овцы дружно, как одна, вздрогнули от прозвучавших друг за другом выстрелов, переступили на несколько шагов и снова замерли, подобно готовому в любой момент встрепенуться натюрморту. Блэар поискал глазами охотников, но звук, по-видимому, донесся из-за высокой гряды, что виднелась в отдалении. Собаки жалобно заскулили, будто умоляя, чтобы Леверетт отпустил их.
— А вы делаете успехи, — произнес Хэнни.
— Вы так полагаете?
— Преподобный Чабб, начальник полиции Мун и управляющий шахтой Ведж — все трое жаловались на вас Леверетту. Что это, как не успех? С другой стороны, Леверетт вас всячески поддерживает.
— А Шарлотта?
— Ну, Шарлотта считает вас чем-то вроде чумы, злой напасти. Какие чудесные бабочки, правда? Их называют павлинами, совсем как в Вавилоне. Пожалуй, это единственное, что объединяет Англию с Вавилоном.
— Значит, если Шарлотта считает меня проклятием, даже хуже, это тоже показатель успеха, да?
— Это подталкивает ее к тому, чтобы на что-то решиться. Чем скорее она начнет вам помогать, тем быстрее вы уедете, и тогда вы оба будете счастливы.
Миниатюрные павлины словно указывали им дорогу. В Англии нет присущего Африке фантастического многообразия жизненных форм; но Блэар испытывал огромное удовлетворение от того, что ему наконец довелось увидеть насекомых, которые не стремились немедленно его укусить, забраться ему под кожу, высосать из него кровь. Блэар бросил взгляд на компас, и в этот момент Лидия Роуленд взяла его под руку.
— Как ваши розыски преподобного Мэйпоула, увенчались успехом?
— Нет.
— Однако у вас есть какие-то подозрения?
Слово это слетело с ее губ совершенно естественно. Вокруг нее кружились бабочки, словно она казалась им лакомством.
— Нет.
— Но Блэар старается изо всех сил, — вмешался Хэнни. — Насколько я могу судить, он стремится опросить всех, кого только может, притом людей всех сословий.
— Это замечательно, — восхитилась Лидия. — Я как-то раз ходила вместе с преподобным Мэйпоулом навещать бедных в его приходе, и это оказались хорошие люди, очень терпеливые, и у них такие смышленые ребятишки. За повседневными делами мы забываем, что всем своим благополучием обязаны тем, кто тяжко трудится под той самой землей, по которой мы ходим. — При этой мысли голос ее дрогнул, и Лидия на мгновение смолкла. — Быть может, и сейчас прямо под нами тоже добывают уголь?
— Весьма глубокое предположение, — проговорил Леверетт.
— Мы довольно далеко от района шахт, — возразил Хэнни.
— Фиалки, — предложила леди Роуленд, дабы поднять начавшее у всех портиться настроение.
Лицо Лидии засветилось благодарностью:
— «Фиалка, скрытая от глаз у мшистого камня! Ты прекрасна, как звезда, одиноко сияющая в небе». А еще какой-нибудь цветок?
— Болиголов[47], — раздался голос Шарлотты. Она подошла по дорожке так тихо, что никто этого не заметил. «Возможно, она вообще не ходит, а перескакивает из тени в тень, оставаясь всюду незаметной», — подумал Блэар. В противоположность остальным, облаченным в яркие наряды женщинам, Шарлотта будто бросала вызов солнечному дню. На ней были платье из черного шелка и такие же черные, в тон ему шляпка, перчатки и туфли — своего рода гибрид траурного платья и костюма для прогулки. Из-под вуали ярко, как пламя в шахтерской лампе, горели глаза. Блэар был поражен тем, как молодо она выглядела, несмотря на столь мрачный наряд.
Возле пологого холма, где остроконечные камни стены торчали из высокой травы подобно зубьям дракона, егеря расстелили на земле турецкий ковер и достали из корзины ослепительное столовое серебро, украшенное великолепным перламутром. Из других корзин появились кроличий пирог, камберлендская колбаса, утка в горшочках, ароматные пироги с пряностями, фарфоровые кувшинчики с чатни[48], соусом и горчицей, бисквиты, сыры и несколько бутылок вина. Егеря на время превратились в лакеев: они нарезали пироги, разложили их по тарелкам и раздали присутствующим, а потом удалились, скрывшись за каменной стеной. Хэнни склонил голову и произнес молитву, прося у Бога благословения для людей, которые, подумалось вдруг Блэару, и без того живут более чем благословенно. Однако место, где они расположились, было чудесным, не чувствовать этого Блэар не мог. Каменные стены создавали неповторимый фон переливам высокой травы, то ходившей волнами, то начинавшей метаться под порывами ветра. Взмыл из гнезда и взлетел вертикально вверх, захлебываясь трелью, жаворонок. Ветер трепал ленты на шляпке склонившейся в молитве Лидии Роуленд. Когда все принялись за еду, Лидия откинула вуаль и, не снимая лайковых перчаток, аккуратно отрезала маленькие кусочки кроличьего пирога и так же аккуратно подносила их на вилке к похожему на бантик рту. Шарлотта, напротив, не захотела ни есть, ни пить, чтобы не поднимать вуали.
— Вы когда-нибудь едите? — спросил ее Блэар.
— Когда желудок просит, — ответила Шарлотта и повернулась к отцу: — Зачем ты постоянно навязываешь мне общество Блэара?
— Чтобы найти моего исчезнувшего викария. Ты это знаешь. Чтобы вытащить преподобного Джона Мэйпоула оттуда, где он сейчас скрывается. Или же чтобы дождаться момента, когда то, найдем мы его или нет, перестанет иметь какое бы то ни было значение.
— Что ты имеешь против Джона?
— Что я имею против Мэйпоула? — задумчиво повторил вопрос Хэнни, прежде чем начал неторопливо отвечать на него. — Не его идеализм, потому что идеализм — естественный этап в жизни каждого. И не его глупость, потому что самый большой дурак может произвести впечатление умного, достаточно только придерживаться требника и Библии. Что мне в нем действительно не нравится, так это его одержимость реформами. Она ведет к возбуждению народа, а на шахтах Хэнни это ни к чему.
— Дядя имеет в виду профсоюзы, — пояснила леди Роуленд дочери.
— Ничего, Блэар его найдет, — ответила Лидия. — Почему-то я уверена, что все кончится благополучно.
