Молча, со смешанными чувствами, слушала эту речь толпа. Наконец поднялся Гильдебранд. Глаза его сверкали, как молния, руки дрожали.
– Несчастный, – вскричал он. – Ты же саги сознаешься, что ты сын гота, следовательно, и сам ты гот. А если считаешь себя римлянином, то уже за одно это достоин смерти. Сайоны, ведите его на виселицу!
Сайоны тотчас отвели его к огромному дереву и повесили там. В эту минуту послышался топот скачущих лошадей. Ехало несколько всадников с развевающимся королевским знаменем, впереди были Витихис и Гильдебад.
– Остановитесь! – издали кричал Витихис. – Пощадите внука Гильдебранда! Милость! Милость!
– Слишком поздно, король! – громко закричал ему Гильдебранд. – Изменник уже мертв. И так будет с каждым, кто забудет свой народ. Прежде всего, король Витихис, следует думать о государстве, а потом уж о жене, сыновьях, внуках.
Витихис, понял, что теперь старик еще настойчивее будет требовать жертвы и от него. И с тяжелым сознанием, что теперь еще труднее будет сопротивляться ему, поехал обратно.
Действительно, в тот же день вечером Гильдебранд вошел в палатку короля вместе с Тейей. Витихис взглянул на старика и понял, что тот твердо решился какою бы то ни было ценою настоять на своем требовании.
С минуту все молчали. Наконец старик сказал:
– Раутгунда, мне придется сурово говорить с твоим мужем. Тебе будет это тяжело. Выйди лучше.
Раутгунда встала, но не для того, чтобы уйти. Выражение глубокого горя и любви к мужу придали особое благородство ее красивому лицу. Не отнимая правой руки своей из руки мужа, она положила левую на его плечо.
– Говори, Гильдебранд. Я, его жена, готова нести половину тяготы. Говори, потому что я ведь и так знаю все, – твердо и спокойно сказала Раутгунда. – Да, мой Витихис, я все знаю. Вчера я проходила через лагерь. У костра сидели воины и в темноте не узнали меня. Они бранили тебя и превозносили этого старика. Я остановилась и услышала все, чего он от тебя требует.
– И ты ничего не сказала мне? – вскричал Витихис.
– К чему? Ведь я знаю, что ты не оттолкнешь свою жену ни ради короны, ни ради красавицы-девушки. Кто же может разлучить нас? Пусть старик грозит: я знаю, что ни одна звезда не держится крепче на небе, чем я в сердце моего мужа.
– Ее уверенность подействовала на старика. Он наморщил лоб.
– Витихис, – сказал он, ты знаешь, что без Равенны мы погибли, а Равенна откроет тебе свои ворота, только если ты женишься на Матасвинте. Желаешь ты этого или нет?
Витихис вскочил.
– Да, враги наши правы: мы действительно варвары. Вот перед этим бесчувственным стариком стоит женщина, у которой только что убили ее единственного ребенка, а он при ней же предлагает ее мужу жениться на другой! Нет, никогда!
– Час назад представители всех войск шли к тебе, чтобы принудить тебя исполнить мое требование. Я едва удержал их, – сказал старик.
– Пусть приходят! Они могут взять у меня только корону, но не жену.
– Кто носит корону, тот не принадлежит уже себе, а своему народу.
– Вот, – Витихис схватил корону и положил ее перед Гильдебрандом, – вот я еще раз, в последний уже, отдаю ее вам. Я никогда не добивался ее. Вы все это знаете. Берите ее – пусть, кто хочет, женится на Матасвинте и будет королем.
– Нет, ты знаешь, что это приведет нас к гибели. Только тебя одного все партии согласны признать королем. Если же ты откажешься, явится сразу несколько королей, начнутся междоусобия, и Велизарий шутя уничтожит нас. Хочешь ты этого?.. Раутгунда, ты королева этого народа. Слушай, что я расскажу тебе об одной королеве готов в древние, языческие времена, голод и заразные болезни тяготели над народом. Их мечи не побеждали. Боги прогневались на готов. Тогда Свангильда обратилась к лесам и волнам моря, и они прошептали в ответ на ее вопрос, как спасти народ: «Если умрет Свангильда, готы будут жить. Если будет жить Свангильда, то умрет ее народ». И Свангильда не возвратилась более домой. Она поблагодарила богов и бросилась в море. Но, конечно, это было еще в языческие времена.
– Я люблю свой народ, – ответила тронутая Раутгунда, – и с тех пор, как от Атальвина мне осталась только прядь волос, я думаю, что пожертвовала бы жизнью для своего народа. Умереть – да, я согласна. Но жить и знать, что сердце этого человека принадлежит другой, – нет!
– Сердце! – вскричал Витихис, – как могла ты подумать это! Разве ты не знаешь, что это измученное сердце бьется только при звуке твоего имени? Разве ты не почувствовала здесь, над останками нашего мальчика, что наши сердца соединены навеки? Что я без твоей любви? Вырвите сердце из моей груди и вставайте на его место другое: быть может, тогда я смогу жить без нее. Ах, друзья, – обратился он к Гильдебранду и Тейе: – вы не знаете, что делаете, и не понимаете собственной выгоды. Вы не знаете, что только ее, ее одну должны вы благодарить за все хорошее, что вы нашли во мне. Она – моя счастливая звезда. О ней думаю я во время шума битв, и ее образ укрепляет мою руку, о ней думаю я, о ее душе, чистой и спокойной, о ее незапятнанной верности, когда надо в совете найти самое благородное решение. О, эта женщина – жизнь моей души. Отнимите ее, и ваш король будет без счастья, без силы.
Раутгунда с удивлением, и восторгом слушала эту речь. Никогда еще не говорил так этот человек, всегда спокойный, всегда сдержанный. Даже когда он просил ее руки, он не говорил так, как теперь, когда покидал ее. И она прижалась к нему и шептала:
– Благодарю, благодарю Тебя, Боже, за этот час страдания! Теперь я знаю, что его сердце, его душа – мои навеки!
– Они и останутся твоими, – тихо сказал ей Тейя, – если даже он и назовет королевой другую. Она получит только его корону, но не его сердце.
Эти слова запали глубоко в душу Раутгунды. Гильдебранд заметил это и решил нанести главный удар.
– Кто желает и кто смеет касаться ваших сердец? – сказал он. – Но ты, Витихис, действительно будешь тенью без счастья и силы, если преступишь свою священную клятву.
– Его клятву? – задрожав, спросила Раутгунда. – В чем ты клялся?
Витихис молча опустил голову на руки.
– В чем клялся он? – повторила Раутгунда.
Медленно, торжественно, стараясь, чтобы каждое слово проникло в самую душу Раутгунды, начал Гильдебранд:
– Это было несколько лет назад. В полуночный час пять человек заключили торжественный союз. Под священным дубом была вырезана трава, и они дали клятву старой земле, и волнующей воде, и пылающему огню, и легкому воздуху. И в знак братского союза на все века они смешали свою красную кровь. И они поклялись страшной клятвой пожертвовать для счастья и славы народа готов всем: сыном и родом, теплом и жизнью, оружием и женою. И если бы кто из братьев вздумал отказаться исполнить эту клятву и принести требуемую жертву, тот должен навеки попасть к силам тех, которые обитают в преисподней. Его кровь прольется неотмщенной, как вода на лугу, и память о нем исчезнет бесследно с лица земли, и имя его обесчестится во всем божьем мире. Так клялись в ту ночь пять человек: Гильдебранд и Гильдебад, Тотила и Тейя. А пятый был Витихис, сын Валтариса. И вот, смотри! – с этими словами он приподнял левый рукав Витихиса: – смотри, Раутгунда, рубец до сих пор еще виден. Так клялся он, когда еще не был королем. А когда тысячи готов подняли его на щит в Регете, он клялся во второй раз: «Клянусь именем высочайшего Бога на небесах, что все свое счастье, свою жизнь, все свое принесу в жертву для блага готов». Ну, Витихис, теперь я напоминаю тебе об этой двойной клятве и спрашиваю: пожертвуешь ли ты, как клялся, своим счастьем, своею женою, народу готов? Видишь, я потерял для этого народа трех сыновей, своего внука, последний отпрыск моего рода, принес в жертву ради готов. Говори, сдержишь ли и ты свою клятву? Или хочешь преступить ее и быть проклятым среди живых и мертвых?
