– Тяжело, – кивнула она.
Он нашел Джованну Альба, но снова потерял. Она еще в городе или уже ускользнула из Неаполя? В любом случае, двадцать минут ничего не решат.
Он снова посмотрел на служанку.
– Ты сможешь забрать все, что хотела, – милостиво разрешил Козимо и помог девушке подняться, но тут же бросил ее лицом вниз на кровать и задрал ей юбки. Она даже не сопротивлялась: вид платьев и украшений госпожи дал ему возможность без труда овладеть служанкой. Девушка даже услужливо подмахивала ему задом, стараясь попасть с ним в такт. Убыстряя движения, Козимо вцепился ей в волосы и ткнул лицом в постель, крепко прижав затылок ладонью. Она начала мычать и дергаться, волна удовольствия одна за другой пробегали по его телу от ее содроганий. Он закончил, когда она уже была мертва.
Новое имя и фамилию Джованны Альба он узнал через десять минут, оказавшись на одной из площадей: ее имя и краткое описание внешности с посулом награды зачитывались на всех перекрестках и площадях. Значит, они считают, что она еще в городе. А если так, то может быть там, где вздернут ее мужа.
Площадь Кампо Моричино была забита народом. Эшафот и виселица пока что не привлекали внимания публики, куда больше внимания она уделяла еде и выпивке, которую продавали ушлые торговцы, таская на своем горбу горячие хлебцы, сушеную свинину и сладости.
Джованну тошнило при взгляде на все это. Ей было мерзко от равнодушия людей. Но потом она подумала, что со стороны история про пойманного «ядовитого доктора» действительно звучит до жуткого убедительно. Про себя она тоже услышала немало интересного. В том числе и про награду. По щедрости вознаграждения Джованна понимала, что, если ее поймают, то отправят не на эшафот. И при одной мысли об этом мороз пробегал по коже.
– Увереннее, – шепнул Маттео.
Джованна постаралась взять себя в руки. Для того, чтобы двигаться размашисто и без страха, смотреть вокруг с легким презрением, требовалось много сил и внимания.
– Как тебя называть, если что?
– Валентин, – не задумываясь, ответила она. И приятное тепло разлилось по груди, словно брат поддержал ее.
– Только не свались в обморок, – в десятый раз попросил Маттео.
Он страшно боялся, что она закричит, заплачет или потеряет сознание. Джованна и сама боялась этого. Она не знала, что почувствует, когда Марко вытащат на эшафот.
Маттео все-таки встал сзади и положил ей руку на плечо, когда раздалась барабанная дробь. Толпа хлынула ближе к эшафоту, напирая на Джованну и Маттео.
Глашатай зачитал преступления Марко. В глазах закололо от гневных слез: ложь была до отвратительного убедительна и ясна. Толпа ревела от возмущения и проклятья сыпались со всех сторон. Марко вытащили под руки два стражника.
Он был без сознания, Джованна мысленно возблагодарила Бога за эту малую милость. Палач продел его голову в петлю и затянул.
«Марко, – мысленно обратилась к нему Джованна, – любимый мой, я с тобой. Клянусь, что отомщу тем, кто убил тебя. Не этому палачу, что выполняет свою работу. А тому, кто предал тебя. И той лживой твари, что попыталась продать меня для твоей же гибели. Я клянусь, что все, кто обидел меня и тебя, не умрут своей смертью, а дорого заплатят за свою жестокость и похоть. Этот мир не для нас, Марко. Мне жаль, что ему не узнать уже о твоем блестящем, пытливом уме. Мне жаль этот мир. Без тебя он будет пустым, Марко».
Палач натянул веревку и вздернул Марко в воздух. Еле заметная судорога пробежала по его конечностям. Он не мучился и вряд ли понял, что происходит.
В него стали бросать камнями и испорченными овощами, остатками еды, Джованна отвела взгляд. Марко Венедетти уже не было на эшафоте. Он пребывал в лучшем из миров. А вот ей нужно сдержать свою клятву.
– Пойдем, – сказала она Маттео и начала проталкиваться через толпу.
Когда Джованну посадили в кибитку, Леонелла заботливо укутала ее, сунула в руки успокаивающую настойку, но кружка так и остыла у девушки в руках. Джованна смотрела в одну точку, в глубине души она была мертва.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Леонелла не стала ее трогать: дел было много, лагерь окончательно снимался с места, чтобы отправиться из Неаполя на юг.
В какой-то момент Джованна вздохнула, словно просыпаясь от сна, сняла с себя одеяло, поставила кружку с настойкой на пол и вышла помогать. Она помогала Джулиано сворачивать шатры, развязывать веревки, запрягать телеги. Работала молча, Джулиано не лез к ней с расспросами.
– Сколько вы позволите оставаться с вами? – спросила она Леонеллу, когда кибитка, покачиваясь, тронулась вслед за остальными.
– Сколько захочешь, Франческа, – вперед Леонеллы ответил Маттео.
– Я хочу, чтобы ты научил меня не только ходить, сидеть и говорить, как мужчина, хочу работать, как мужчина. Стать более ловкой. Я сильная, умею фехтовать, – опережая возражения Леонеллы, сказала она. – Мое единственное спасение – эти одежды. Я должна стать хорошей актрисой.
Она слабо улыбнулась.
– Неужели в твоей семье нет мужчин, к кому обратиться за помощью? – спросила Леонелла. – Отец, братья?
– Я свяжусь с ними, когда наступит время. Та Франческа, что вы знали, осталась в объятьях Марко в темнице. Я хочу отомстить за мужа.
– Не женское это дело, – покачала головой Леонелла. – Ты сейчас еще просто очень сильно горюешь. Тебе нужна защита.
Джованна помолчала немного, глядя на мать и сына. Она сидела, чуть развалившись, копируя позу Маттео. Вздохнув, она собралась с мыслями и сказала:
– Нас учат быть тихими, смирными, благонравными, верующими, верными, послушными, покорными, любящими, преданными, мягкими, но не говорят о том, что мужчины при этом будут жестокими, беспринципными, грубыми, гневливыми, похотливыми. Не говорят, но подразумевают, что мы должны лишь ниже склонить голову перед ними. И подчиняться. И смиряться. И если они того желают, быть игрушками в их руках.
Божьей милостью моя семья учила меня быть смирной, но вспыхивать огнем, если есть причина. Быть благонравной, но не считать свою красоту преступной. Быть верующей, но не разбивать лоб в ложном покаянии. Она учила меня быть послушной, если то, что происходит, идет мне во благо. Учила быть покорной… но защищаться, если потребуется. И если любить, то всем сердцем, взаимно и счастливо. И если быть преданной и мягкой, то самой себе и с теми, кто нежен с тобой в ответ. И если кругом грубость, надо уметь на нее отвечать. И не всегда отвечать смирением.
Я долгое время думала, что нами правит судьба. Рок, чья воля непреодолима. Но теперь… Я потеряла брата, что был моей душой. Я потеряла мужа – свое сердце. Что осталось у меня? Воля. И желание отомстить. Так свободен ли человек выбирать сам свою судьбу? Может ли он и в самом деле решить, кем быть: смирным ягненком или бешеным зверем? Я больше не могу мириться с судьбой и роком. Не могу следовать их слепой воле: они только и делают, что причиняют мне боль. Хочу сама переставлять свою фигуру на шахматной доске. Больше нет никого. Есть только я. И если я умру, то потому что сама привела себя к гибели. А не пошла покорно за убийцей. Довольно…
Она замолчала, а про себя подумала: «Нет больше Джованны Альба. Нет больше Франчески Орсини. Валентин Орсини. Так я соединю этих двух слабых женщин в одного сильного мужчину».
При выезде из Неаполя стражники осмотрели странствующий театр и всех обитателей каравана. В одном из фургонов сидели двое молодых мужчин и пожилая женщина. Женщина утирала редкие слезы, а один из мужчин, почти мальчик, но уже с маленькими рыжими усиками над полными губами, с улыбкой утешал ее.
Часть 3. Воин
Глава 1. Возвращение
В мае 1493 года была издана папская булла о том, что все острова, расположенные к западу от Азорских, принадлежат Испании. Уже с апреля по Италии ходил печатный перевод письма мореплавателя Христофора Колумба об открытии новых островов по пути в Индию. Теперь эти земли официально были закреплены за испанскими монархами. Колумб отплыл во второе путешествие к открытым им землям.
