Вечер шел. Директор уже решил было послать кого-нибудь из дежурных, чтобы напомнить забывчивым сотрудникам, что он их терпеливо ожидает. Он им, между прочим, и зарплату еще платит, так что не стоило бы забываться. Правда, штатные единицы ему утверждали в Нижнем, у главбуха Фонда, и случай с мастерами там, помнится, оговаривался отдельно. У них свои ставки, побольше, чем у педагогов, но в Фонде, как говорится, видней, не спорить же, когда тебе деньги дают!
Хотел позвонить дежурному в столовую, куда был протянут телефонный провод, но тут услышал голоса через открытое окно и понял, что ОНИ идут. Больше всего он сейчас испугался почему-то взглянуть им в глаза. Слишком много было уже предъявлено доказательств их вины, а магнитная присоска-«маячок», найденная в бардачке «мазды», — вот уж чего никогда не держал у себя Медников! — его окончательно добила. Нет, правильнее сказать, расстроила до невозможности. Так, помнится, говорили на его родине, на Дону…
Чтобы не позволить застать себя врасплох, Медников быстро уселся за стол, нацепил очки и принялся сосредоточенно листать какие-то ведомости, что первыми попались под руку.
Они вошли вдвоем. Перед заходом в комнату один что-то сказал негромко, а второй — это был конечно же весельчак Гриша — рассмеялся. Но вошли скорее насупленные, чем настороженные. Видно, сообразили уже, за что может им быть хозяйская взбучка.
— Если вы по поводу машины, Сергей Осипович, — первым начал Гриша, — то виноваты и осознаем. После ужина смотаемся и все приведем в порядок. Просто торопились, не успели.
— Ну что ж вы, хлопцы, — огорченно развел руками Медников и не удержался, вороватым взглядом метнулся к двери.
И все дальнейшее произошло почти одновременно.
Скрипнула несмазанная дверь… Но еще раньше Рэм, как-то странно подскочив, метнулся в окно и выкатился кубарем на лужайку.
Выскочившие из двери люди с автоматами тараном сшибли с ног еще ничего не сообразившего Гладкова и прижали того к полу дулами своих коротких автоматов.
Третий боец кинулся к окну и замер, увидев, как Рэм, петляя и прихрамывая, рвется прямо через кусты смородины к близкому уже лесу.
Вот он на миг обернулся, поднял руку с пистолетом…
И тогда боец вскинул автомат, прицелился и спокойно, как на учениях, послал вдогонку одиночный выстрел. Рэм подскочил и рухнул в кусты лицом вперед.
А с противоположной стороны, навстречу ему, уже ломились через кустарник еще двое бойцов…
Войдя в комнату, Турецкий увидел следующую картину.
Привязанный к стулу руками и ногами, сидел Григорий Гладков. Вот он какой, Гриша, ревнивец, раскровенивший женщине лицо.
На полу лицом вверх, с открытыми глазами и полураскрытым ртом лежал Рэм Собинов. И ничего в нем не осталось даже близко от того симпатичного «кудряша», каким его видел Александр Борисович на фотографии у Татьяны. Сухое, аскетическое лицо усталого пожилого человека. И гримасы никакой не было — злобы там, ярости, просто успокоился в своей ненависти человек, но внутренне еще как бы не отошел от нее.
Вместе с Турецким и Грязновым прибыли судмедэксперт и эксперт-криминалист. Александр Борисович попросил директора самого проводить последнего вместе с оперативником в помещение, где жили эти двое, для проведения тщательного обыска. Он уже догадывался примерно, что это даст. Слесарные и столярные мастерские… И там наверняка будут найдены вещдоки — следы взрывных устройств, провода, прочие детали, идентичные тем, какими был взорван «мерседес» Воронова и начинены песочного цвета «Жигули».
На столе лежал вынутый из руки Собинова пистолет Стечкина. Скорее всего, тот самый, из которого и были произведены выстрелы в Виктора Альбертовича Порубова и его жену Анастасию.
Турецкий внимательно посмотрел на Гладкова, тот молчал, опустив голову — вскочить он не мог бы при всем желании. Да и вокруг как-то уж очень беспечно толпились закончившие дело бойцы спецназа.
Выслушав доклад о том, как и почему был застрелен Собинов, Турецкий, как старший здесь, заявил, что выстрел считает правомерным, таково было и его прямое указание. Тем более что тот попытался оказать сопротивление. И чтоб парень не сильно переживал по этому поводу.
Грязнов тоже постоял, посмотрел на Гладкова и дал команду собираться, как только закончится обыск. Потом обернулся к Гладкову и спросил, но даже не у него, а как бы задал вопрос в пространство:
— Но как же вы, сукины дети, женщин-то? Их-то за что? Мстители хреновы… Выводите!
