— Джеймс.
Он вышел из каюты, заперев Бренну внутри, а сам поднялся на главную палубу, где не было слышно, как она колотит в дверь. Он не желал слышать ее мольбы о пощаде. Она его пленница, и он отвезет ее в Лондон. Пусть она узнает, что такое гнев короля. И точка.
Экипаж корабля двигался бесшумно, поднимая паруса и снимаясь с якоря. Они отплыли очень быстро.
Он облокотился на перила, вдыхая запах соленых брызг и размышляя о том, какие противоречивые чувства вызвала у него встреча с Бренной. Он пытался выкинуть ее из головы, но даже сейчас его тело горело от желания обладать ею. Пока они ехали в порт, проклятая девчонка заснула у него на груди как ни в чем не бывало. Если бы она боролась, он знал бы, что делать, но было непонятно, как отнестись к такому простому проявлению доверия.
Он отгонял от себя эту мысль, убеждая себя, что нельзя поддаваться. Она предала его. И с этим ничего не поделаешь. В его жизни больше нет места для сочувствия. Он погладил рукоятку t'occhio del diavolo. У этого кинжала было подходящее название — «око дьявола». Их брак был проклят.
Джеймс выпрямился и, поставив босую ногу на нижнюю перекладину перил, бросил взгляд на ясное голубое небо.
Тихие волны бились о борт корабля, направлявшегося в Англию. Берега Италии постепенно исчезали вдали, и на многие мили вокруг была лишь голубая вода. Солнце нещадно палило, ветер трепал его рубашку, но здесь, в море, он чувствовал себя живым, полным сил.
Он был рад, что плывет домой, в Англию, где восстановит свое доброе имя.
В это мгновение рядом с ним появилась Бренна и немного оттолкнула его в сторону. Она дрожала. Цвет лица был зеленоватым. Она перегнулась через перила.
Он схватил ее, раздраженный тем, что она сбежала из каюты, в которой он ее запер. Что за девчонка! Неужели она так и не поймет, что настало время подчиниться?
Она попыталась вырваться из его рук, но он держал ее крепко, и, в конце концов, ее вырвало прямо на него. Черт!
У нее морская болезнь. Она не собиралась бежать. С чувством омерзения Джеймс посмотрел на свою рубашку.
— П-прости, — сказала она, шмыгнув носом. — Я хотела за борт.
Она выглядела такой несчастной, что у него защемило сердце. Он даже злейшему врагу не пожелал бы морской болезни. Отвратительная штука.
Он с трудом удержался, чтобы не начать успокаивать ее и сказать, что через день-два морская болезнь пройдет. Но жалеть эту предательницу он ни в коем случае не будет. Этот путь вел к смерти. И к бесчестью.
— Как тебе удалось выбраться из каюты? Дверь была заперта.
Она достала из волос шпильку и протянула ему.
— Я научилась вскрывать замки, когда была в монастыре. Я больше не позволю тебе запирать меня.
Он начал с подозрением разглядывать шпильку.
— Почему ты раскрываешь свои секреты?
— Я не собираюсь от тебя сбегать. Я хочу, чтобы ты поверил, что я ушла из монастыря, чтобы найти тебя.
Ложь. Опять ложь.
Зарычав, он схватил ее за локоть и повел в каюту, чтобы снять рубашку и помыться.
— Если ты научилась открывать замки, тебе придется все время быть около меня.
— Джеймс, я, правда, хотела тебя найти. И я хочу быть около тебя.
Какая чушь!
— Замолчи.
Если он позволит себе хотя бы чуточку ее пожалеть, то не сможет отвезти ее в Лондон, чтобы она испытала на себе гнев короля.
— Пожалуйста, Джеймс!
— Я приказал тебе не называть меня так.
— Ты должен меня выслушать. Клянусь, я ничего не знала о том, что тебя посадили в тюрьму. Мне больно смотреть на твои шрамы. Я никогда бы не позволила, чтобы тебе причинили вред.
Маленькая лгунья.
Он остановился. Если бы не было нужно привести ее к королю живой, он с удовольствием выбросил бы ее за борт.
— Еще одно слово, и остаток пути ты проведешь с кляпом во рту, поняла?
— Но…
Он поднял бровь, словно спрашивая, хочет ли она продолжать. Его терпение было на исходе.
Кивнув с угрюмым видом, Бренна замолчала.
Шагая рядом с мужем, Бренна и кипела от негодования, и беспокоилась за него. Ну почему он такой тупоголовый? Если бы они могли все обсудить, она объяснила бы ему, что собиралась сделать то же самое, что и он, — оправдать его в глазах короля.
Всякий раз, когда она смотрела на его лицо, на это страшное «w», уродовавшее его идеальные черты, чувство вины сковывало ее сердце. По ее вине у него будет такой же шрам, как у нее — по вине отца.
Когда они пришли в каюту, он сорвал с себя рубашку и вымылся. Она прополоскала рот и кончиком пальца почистила зубы. Тошнота прошла, и она почувствовала себя здоровой. Ока погладила живот. Эти странные приступы тошноты, наверное, вызваны беременностью, хотя, как ей говорили, тошнота обычно бывает по утрам. У нее ничего такого не было, так что неудивительно, что она не сразу распознала беременность.
Молчание Джеймса действовало ей на нервы. Может, огорошить его и сказать, что она беременна? Неужели, если она признается, он все равно заткнет ей рот кляпом? Наверное, рассердится. А может быть, будет счастлив?
Она настороженно за ним следила.
Может, ей удастся его соблазнить? Если они займутся любовью, его злость немного утихнет, и они смогут поговорить. Тогда она ему все объяснит.
Она подошла к нему и дотронулась до его бицепса. Мышцы были такими же твердыми и теплыми, как в те ночи, когда она лежала в его объятиях. Она обвела пальцем небольшой кружок— знак того, что она готова.
Он резко обернулся и оскалился. Вода капала с его торса.
— Не разыгрывай из себя шлюху, это тебе не поможет. Ты мне противна.
Его тон ошарашил ее. Она отдернула руку, будто обжегшись.
— Я просто по…
— Я приказал тебе молчать.
Прикрыв рот ладонью, она смотрела на этого незнакомого человека, который был ее мужем. У нее защемило сердце. Ссадина на его щеке потемнела. По-видимому боль ещене прошла. Но спросить его об этом она не решилась. Он по-прежнему был зол.
Он отвернулся, словно сам ее вид вызывал у него отвращение. Его спина была испещрена красными рубцам, очевидно, от ударов плетью.
Снова испытав чувство вины, она прошептала одними губами ему в спину: «Мне очень жаль». Он не обернулся, а она не посмела произнести эти слова вслух.
Когда он натягивал на себя чистую рубашку, она подумала: эти рубцы должны были бы принадлежать ей. Ведь это она была автором проклятых миниатюр, а не он.
Судя по размеру следов, боль, которую он испытал, была огромной. Что за звери могли это сделать? Жгучая ненависть к отцу и ко всем его безумным планам всколыхнулась в душе Бренны. Она была всего лишь пешкой в его игре. Ему был безразличен даже собственный внук. Он был готов продать его, как какую-нибудь скотину.
