– И наш главный юрист базы капитан третьего ранга Фитцпатрик в настоящее время занят расследованием, связанным с офицером, который ушел в отставку восемнадцать лет назад?
– Не могу знать, сэр, – ответил Ремингтон с ничего не выражающим взглядом. – Знаю только, что таков отданный им приказ. Приказ этот будет действовать в течение семидесяти двух часов. По истечении этого срока вы, естественно, имеете право подписать разрешение па выдачу этих документов. Конечно, это может сделать в любое время президент Соединенных Штатов – в случае государственной необходимости.
– А я считал, что этот запрет действует сорок восемь часов, – сказал Хикмен.
– Нет, сэр. Сорок восемь часов – это стандартная процедура по отношению к любым “флажкам”, независимо от того кто требует эти материалы, за исключением, разумеется, президента. Такая отсрочка называется проверкой на запрещение. Морская разведка перепроверяет с ЦРУ и Национальным советом безопасности, нет ли в выдаваемых материалах чего-нибудь такого, что до сих пор считается секретным. Подобная процедура, однако, не имеет ничего общего с прерогативами главного юриста.
– Вы хорошо знаете законы, да?
– Полагаю, как любой юрист в военно-морских силах США, сэр.
– Понимаю. – Адмирал откинулся на спинку своего мягкого вращающегося кресла и положил ноги на угол стола. – Капитана Фитцпатрика нет на базе, не так ли? Насколько я помню, он в отпуске по личным причинам.
– Так точно, сэр. Он в Сан-Франциско со своей сестрой и ее детьми. Ее супруг был убит грабителями в Женеве, похороны завтра утром, как я полагаю.
– Да, я читал об этом. Пренеприятнейшая история… Но вы можете связаться с ним?
– Да, сэр, у меня есть номер телефона. Вы хотите, чтобы я сообщил ему о запросе Пятого округа?
– Нет-нет, – сказал Хикмен, качая головой. – Не в такое время. Они могут подождать с этим, по крайней мере до завтрашнего вечера. Надеюсь, им тоже известны правила; если национальная безопасность подвергается такому риску, они знают, где находится Пентагон, а по последним слухам из Арлингтона [41] , они даже обнаружили, что есть и Белый дом. – Адмирал умолк, поморщился и снова поглядел на лейтенанта.
– А предположим, вы не знаете, как связаться с Фитцпатриком?
– Но я знаю, сэр.
– Правильно, но все-таки – предположим, что не знаете. А тут поступает запрос, не на президентском уровне, но все же чертовски высоком. Вы лично можете забыть об этом “флажке”?
– Чисто теоретически я мог бы это сделать – как первый по старшинству после главного юриста. Да, сэр. Однако в этом случае я несу полную ответственность за любые юридические последствия подобного решения.
– То есть?
– Если я считаю, что запрос этот настолько важен, что перекрывает приказ главного юриста, который обеспечивает ему семидесятидвухчасовую отсрочку для принятия тех мер, которые он считает необходимыми. Капитан Фитцпатрик категорически настаивал на своем, сэр. И, откровенно говоря, если не последует запрета от президента, я буду отстаивать права главного юриста.
– Я бы сказал, это и ваш моральный долг тоже, – согласился Хикмен.
– Моральные соображения не имеют к этому отношения, сэр. Это – чисто правовая проблема. Так прикажете позвонить ему, адмирал?
– Нет, и ну их всех к черту. – Хикмен снял ноги со стола. – Мне было просто любопытно, и, честно говоря, вы вполне убедили меня. Фитц наверняка имел основания для такого приказа. Пятый округ спокойно подождет три дня, если только их парни не собираются оплачивать счета за телефонные переговоры с Вашингтоном.
– Могу ли я поинтересоваться, сэр, кто именно сделал этот запрос?
Адмирал испытующе посмотрел на Ремингтона:
– Скажу через три дня. Понимаете, у меня тоже есть человеческое право на отсрочку. В любом случае вы это узнаете, потому что в отсутствие Фитцпатрика вам придется подписывать отправляемые бумаги. – Хикмен допил свое вино, и лейтенант понял – их беседа окончена. Ремингтон встал и отнес свой наполовину полный стакан на стойку обитого медью бара.
– Это все, сэр? – спросил он, вытягиваясь по стойке “смирно”.
– Да, все, – сказал адмирал, обращая свой взор к окну и разглядывая распростертую за ним синюю ширь океана.
Лейтенант бодро отдал честь, на что Хикмен чуть махнул рукой. Юрист повернулся кругом и направился к двери.
– Ремингтон?
– Слушаю, сэр? – Лейтенант снова повернулся кругом. – Так кто же такой этот Конверс, черт бы его побрал?
– Не знаю, сэр. Но капитан Фитцпатрик сказал, что на его документы распространяется код “четыре нуля”.
– Господи…
Хикмен снял телефонную трубку и набрал нужную комбинацию цифр. Через несколько секунд он разговаривал с равным ему по чину коллегой из Пятого округа ВМФ.
– Боюсь, Скэнлон, вам придется потерпеть три дня.
– С чего бы это? – удивился адмирал по имени Скэнлон.
– Запрет, наложенный главным юристом, не может быть отменен силами базы Сан-Диего. Но если вы получите разрешение в Вашингтоне, мы к вашим услугам.
– Я же говорил вам, Брайан, мои люди не хотят связываться с Вашингтоном. Вы ведь знаете: Вашингтон начнет гнать волну, а нам это ни к чему.
– Тогда почему бы прямо не сказать, зачем вам этот Конверс с его “флажком”? Кто он?
– Сказал бы, если бы мог. Честно говоря, мне и самому не все ясно, но и насчет того, что я знаю, – с меня взяли слово молчать.
– Тогда отправляйтесь в Вашингтон. Я поддерживаю своего главного юриста, которого, кстати, сейчас нет.
– Нет?… Но вы только что разговаривали с ним.
– Не с ним, с его заместителем, с лейтенантом по фамилии Ремингтон. Он получил прямой приказ от главного юриста. И поверьте мне, этот Ремингтон не уступит. Я дал ему шанс, но он прикрылся всякой юридической галиматьей. Здесь его зовут “бумажным червем”.
– А он объяснил причину запрета?
– Он не имеет о ней ни малейшего представления. Кстати, почему бы вам самому не позвонить ему? Возможно, он еще у себя, и вы…
– Надеюсь, вы не называли ему моего имени? – прервал его Скэнлон, явно взволнованный.
– Нет, вы же просили не называть вас, но через три дня он все равно его узнает: ему придется подписывать сопроводительную, и я должен буду сказать, от кого исходит запрос. – Хикмен помолчал, а потом вдруг неожиданно взорвался: – Да в чем тут дело, адмирал? Какой-то пилот, демобилизованный почти двадцать лет назад, вдруг понадобился буквально всем. Сначала я получаю официальный запрос Пятого округа, затем обращаетесь вы с личной просьбой, ссылаетесь на знакомство по Аннаполису, но не желаете сказать ни слова. Потом я обнаруживаю, что мой собственный главный юрист, не посоветовавшись со мной, уже наложил запрет на выдачу документов этого Конверса, да еще воспользовался при этом кодом “четыре нуля”! Я знаю, у него сейчас личные проблемы, и до завтрашнего дня я его не трону, я понимаю и то, что вы связаны словом, и потому ни о чем вас не расспрашиваю, но кто-то же, черт побери, должен сказать мне, что творится в моем хозяйстве!
На другом конце трубки Хикмен слышал только прерывистое дыхание.
– Скэнлон!
– Что вы только что сказали? – проговорил адмирал, наводившийся за три тысячи шестьсот миль от него.
– Я хочу узнать, наконец…
– Нет, относительно кода. Как закодировано это дело? – Голос Скэнлона был едва слышен.
– Я же сказал, код “четыре нуля”!
Послышался далекий щелчок, и связь мгновенно оборвалась. Адмирал Скэнлон повесил трубку.
Уолтер Перегрин, посол Соединенных Штатов Америки в федеративной Республике Германии, был крайне раздражен и отнюдь не скрывал этого.
– Ваша фамилия, капитан?
– Фоулер, сэр, – ответил Фитцпатрик, бросив тяжелый взгляд на Даулинга. – Капитан третьего ранга американского военно-морского флота Эвери Фоулер. – И Коннел снова взглянул на актера, который тоже присматривался к нему в лунном свете.
– Насколько я понимаю, ваше имя и звание – вещь весьма сомнительная. – Взгляд Перегрина был не менее холоден, чем взгляд Даулинга. – Попрошу ваше служебное удостоверение.
– Я не ношу с собой документов, сэр, – в соответствии с полученными мною инструкциями. – Фитцпатрик говорил четко и ясно, как и положено, вытянувшись при этом во весь рост.
– Я требую подтверждения вашего имени, звания и рода войск. Немедленно.
– Я назвал вам имя, которое мне приказано называть лицам, не имеющим отношения к выполнению порученного мне задания.
– Чьего задания? – рявкнул дипломат.
– Моего командования, сэр.
– Значит, Фоулер – не настоящая ваша фамилия?
– Простите, господин посол. Моя фамилия Фоулер, мое воинское звание – капитан третьего ранга, а род войск – военно-морской флот США.
– Да где вы, по-вашему, находитесь, черт побери? Вы что, на допросе в штабе противника? “Фамилия, звание и личный номер – вот и все, что я обязан назвать в соответствии с положениями Женевской конвенции!”