существуют и другие люди, кроме нас. Поля и леса по обеим сторонам дороги окутаны тьмой. Кажется, что мили тянутся очень медленно, и когда я краем глаза кошусь на Седрика, мое ощущение подтверждается: он уже дышит спокойнее. Губы больше не сжаты в тоненькую линию, а руки пусть еще и стиснуты в кулаки, но уже не так сильно, словно он изо всех сил сдерживается, чтобы не разбить окно.
После перекрестка, направившего нас на М6, он отвечает на мой мимолетный взгляд:
– Это была паническая атака.
Я киваю.
– Так я и думала. Часто они у тебя?
– Уже давно не случалось. Возможно, у меня все-таки не получится обходиться без «Ципралекса».
– Нет – значит, нет. Когда-нибудь получится, не обязательно сейчас.
Насколько мне известно, панические атаки не возникают на пустом месте, их провоцируют триггеры. Песня. Пока я не осмеливаюсь его об этом спросить. Но нужно дать о себе знать Оливии, чтобы она не волновалась. Вот только сама я не могу перестать волноваться о том, что будет дальше.
Примерно через час пути я нарушаю молчание.
– Ты здесь ориентируешься? Тут есть какое-нибудь место, куда мы можем поехать? Где можно остаться на некоторое время?
СЕДРИК
Интересно, это совпадение или Билли точно знала, что делает? Попросить меня указывать ей, куда ехать, оказалось хорошей идеей. Я много лет не был в Моркаме, а искать дорогу к бухте в темноте очень тяжело, потому что все ряды домов выглядят одинаково. Но развилка за развилкой, улица за улицей, и моя голова вновь начинает работать нормально. Словно в извилины мозга возвращается жизнь, а все, что оцепенело от ужаса, опять приходит в движение.
– Прости, – говорю я, пока Билли сворачивает на парковку между пляжем и деревьями, где в такой час уже никого нет. Когда она выключает мотор, воцаряется мертвая тишина. – Я испортил тебе праздник.
– Обойдутся без меня. Прямо сейчас я хочу быть только здесь. – Она колеблется. – Но мне надо быстро позвонить, хорошо?
Кивнув, я выхожу из автомобиля, выныриваю из безмолвия, одновременно парализующего и уютного, в холодную неопределенность.
Дуновения соленого ветра гладят меня по лицу. Отсюда не слышно ни волн, ни баров и пивных, огни которых видно чуть дальше на уходящей вниз улице. По другую сторону находится площадка для гольфа, погруженная в призрачную тишину. Я пытаюсь выкинуть из головы тот факт, что Билли придется рассказать подруге о моем срыве. Потому что заиграла неправильная музыка, черт ее побери! Бенедикт, ты жалкий кусок дерьма.
Не хочу слушать, что она говорит, поэтому перехожу улицу и иду к низкой стене из тесаного камня, склон за которой плавно перетекает в пляж, и смотрю на песок и море. Отлив только что утянул за собой воду. Я почти ожидаю, что сердце снова пустится вскачь и вернется звон в ушах. Но слышу лишь равномерный и мягкий плеск волн в бухте и ветер, развевающий флажки на шестах на стоянке. Вода отражает свет луны и уличных фонарей позади нас. Уже темно, хотя еще нет и десяти. Пляж пуст, лишь вдали я различаю очертания двух человек с большой собакой.
Время тянется бесконечно, пока ко мне не приближаются шаги.
– Оно много для тебя значит, да? – негромко начинает Билли. – Море?
– Не знаю. Я всегда чересчур многого ожидаю от моря.
– Чего же? – спрашивает она, от улыбки ее голос словно теплеет.
– Что оно мне что-то скажет. Что мне нужно, например. Так говорил один человек. «Море заставляет нас понять, что нам по-настоящему нужно. Люди знают, чего хотят, но не что им нужно». А море явно мудрее.
– Красивые слова. Похоже на изречение старика.
Если я передам Яннеке, что она говорит как старый мудрый дедушка, она больше никогда не возьмет меня в экспедицию.
– Яннеке – капитан исследовательского корабля.
– О, – удивленно восклицает Билли, после чего надолго замолкает и, видимо, тоже пытается послушать, о чем шепчет море.
– Расскажешь мне, – рано или поздно продолжает она, – что случилось?
Как это объяснить? Где начало во всей этой сумасшедшей истории, за которое я мог бы ухватиться? За которое мог бы держаться, чтобы опять не… Твою мать.
– Вот, – шепчет Билли и сует мне в руку что-то маленькое. Нежно-голубой коктейльный зонтик. Я когда-то забыл его у нее и даже не подозревал, что она возит его в машине или носит с собой в сумочке.
– Можешь раскрыть его, если тебе покажется, что это перебор. Или если мои вопросы окажутся за чертой.
Я собираюсь ответить, однако она мотает головой.
– Я хочу задать вопросы. И мне нужно быть уверенной, что я не копаю чересчур глубоко. Возьми эту дурацкую штуку. Пожалуйста.
Так что я беру его и стискиваю в пальцах. Глупая идея, бумага, наверно, скоро размякнет, у меня уже потеют ладони, а ведь я еще даже не заговорил.
– Там заиграла песня, – пробую начать рассказ я, убирая зонтик в задний карман брюк и просто погружаясь куда-то в глубину узла, стягивающего мою голову изнутри. – Песня, которая когда-то имела для меня очень большое значение.
Она делает шаг ко мне, и ее рука накрывает мою.
– Ее написал Люк? – спрашивает Билли, и в ее голосе слышен страх. Страх задать не тот вопрос. Назвать не то имя. Или, наоборот, то.
Господи, как я все это ненавижу. Она не должна бояться. Ни вопросов, которые мне задает, ни ответов.
– Ее написал я. Luce никогда не был просто певцом, это были…
– Люк и Седрик. – Она улыбается. – Это я уже поняла. Но я не знаю, кто такой Люк.
– Люк… – Мне приходится перевести дыхание, чтобы справиться с подступающим головокружением. – Люк – это мой друг детства. Мой лучший друг. Тот, кто проводил меня сквозь грозы, когда я думал, что не смогу идти дальше. Причина, по которой я никогда не сдавался. Тот, кто этого не допустил.
Билли берет меня под руку и сжимает мою ладонь.
– Давай спустимся? А потом расскажешь мне о нем.
Мы перелезаем через каменное ограждение и, держась за руки, балансируем, шагая по валунам, которые ведут к пляжу. Доходим до того места, где накатывающие волны делают песок вязким и темным и оставляют пенный след, словно подпись.
Яннеке права. Я не случайно решил сюда прийти. Легко говорить у моря, где благодаря волнам и ветру твой голос становится тише и как будто менее весомым. Это ослабляет давление. Хотя бы частично.
– Начни с начала, – просит Билли. – Где вы познакомились?
– В дневном стационаре для психически нездоровых детей. Представь себе своего рода школу, где в первую
