Они смогли рассмотреть сидевшего в кресле-качалке человека только в профиль, который показался им довольно красивым, хотя на носу были водружены очки. Молодой человек был по-домашнему одет в брюки и белую рубашку. Да и вел он себя, будто в своем доме: на круглом столике возле креста стояла пустая чашка кофе.
Подумав, что это член семьи, приятели с сомнением переглянулись. Как лучше поступить? Вернуться на улицу, позвонить и войти под предлогом, который еще надо придумать, — или же ворваться, подобно вульгарным бандитам, и силой отобрать бумаги, так занимавшие незнакомца? Они еще не пришли к определенному решению, когда молодой человек сделал выбор за них: он встал, закрыл тайник ударом ноги, пошел к двери, ведущей к спальням, и выключил свет.
— Думаешь, он ляжет здесь спать? — спросил Ледрю.
— Похоже на то…
— Что будем делать?
— Можно подождать, пока он заснет, а потом тихонько войти и посмотреть, не забыл ли он чего-нибудь в этом тайнике, так хорошо замаскированном, что никто его до сих пор не обнаружил…
— …а если у него крепкий сон, надо попытаться и бумажки забрать! И деликатно тюкнуть по голове в том случае, если ему придет неудачная мысль проснуться. В конце концов, он один, а нас двое…
— Полагаю, нам это вполне по силам…
В этот момент их перешептывание прервал внезапный шум: с треском растворилось неподатливое окно. В едином порыве они быстро пошли вдоль дома и, завернув за угол, увидели темную фигуру, бежавшую к мастерской. Оставив все колебания, они бросились в погоню, но подоспели в тот момент, когда забравшийся на крышу незнакомец с поразительной ловкостью перепрыгнул через стену. Спортивный и хорошо тренированный Бертье последовал за ним, но со стены сумел разглядеть лишь красные фары рванувшей в темноту машины…
Яростно выругавшись, как генерал Камброн[81] при Ватерлоо, журналист вернулся к своему приятелю, когда тот уже залезал в окно, оставленное беглецом открытым нараспашку.
— Я слышал, как отъехал какой-то драндулет, — сказал Ледрю.
— Это его машина, — проворчал Бертье. — Когда она прошла под фонарем в конце улицы, я заметил, что капот черный, а багажник выкрашен красным… Знаешь, как у «Амилькара» египтолога, с той разницей, что эта штука не так шумит…
— …и что это не Видаль… как бишь его… сидит за рулем, потому что мы успели разглядеть рожу этого типа…
— Точно! Но египтолог мог остаться внутри, поджидая парня, разве нет? Уж очень быстро отчалила эта тачка!
— Не верю! Ты же знаешь, с кем Видаль водит компанию уже много лет.
— Да, но Морозини вчера вечером уехал в Цюрих, и он, наверное, не единственный приятель нашего археолога. Как бы там ни было, сейчас не до споров! Давай посмотрим, не завалялась ли здесь какая-нибудь интересная безделка. И попробуем открыть эту штуковину в гостиной…
Они без труда обнаружили кусок выдвижного плинтуса и, к своему удивлению, столь же легко открыли тайник: надо было всего лишь потянуть на себя деревяшку, которую придерживала обыкновенная пружина. Кусок плинтуса вставал на свое место, как только его опускали. Чтобы удерживать тайник открытым, следовало что-то положить сверху — например, книгу, как это сделал незнакомец…
На первый взгляд тайник был пуст, но Бертье все же решил проверить: лег на живот и сунул туда не только пальцы, а всю руку. И сразу что-то нащупал.
— Есть! — сказал он.
В следующую секунду он вытащил лист желтоватой бумаги, похожий на те, что читал незнакомец, и, вероятно, проскользнувший глубже, чем остальные. Лист был исписан довольно неуклюжим почерком, а выцветшие чернила свидетельствовали о древности манускрипта: «…и тогда я вышел из-за своей стены, но предварительно удостоверился, что нахожусь довольно далеко от кордегардии, так что заметить меня невозможно. Никого не было во дворе, куда я устремился, стараясь не шуметь, дабы подобраться к освещенному окну адъютанта. Я увидел тогда, что он борется с человеком, который на моих глазах вошел к нему и, видимо, надеялся застать его в постели абсолютно беззащитным. Насколько я мог судить, исход схватки был неясен, поскольку оба противника казались мне примерно равными по силам. Но столь же отчетливо видя и стоявшую на столе шкатулку, я не стал дожидаться, кто победит или проиграет, ибо это был шанс для меня, Леонара Отье. Мне нужно было лишь протянуть руку, чтобы взять шкатулку, пока они дерутся, и я вбежал…»
На этих словах текст обрывался.
— Что это означает? — спросил Ледрю.
— Что одна страница выпала из связки бумаг, которую держал в руках наш юноша… и он вполне может вернуться, чтобы отыскать ее.
— Да, но когда? Будем его ждать? Не забудь, что сидеть в засаде утомительно, да и платят за это плохо, а нам с тобой еще многое надо сделать.
— Ты прав, хотя эта история становится очень интересной! Надо убедиться, что в тайнике больше ничего нет, и сделать так, чтобы больше им никто не воспользовался…
С этими словами Бертье пошел на кухню, в глубине которой приметил кладовку, где хранились не только банки различных консервов, джема и варенья, но и инструменты, необходимые в любом доме, — молоток, гаечный ключ, кусачки и гвозди. Выбрав самые длинные из них, он взял молоток и вернулся в гостиную. Ледрю, ползая на четвереньках, заканчивал осмотр стены. Больше там ничего не нашлось. Кусок плинтуса был водружен на место, и Бертье прибил его десятком гвоздей, которые показывали, что тайник обнаружен, но одновременно не позволяли открыть его. Завершив это дело, приятели с максимальным удобством устроились на ночь. Она прошла спокойно: не появилось никаких нежданных визитеров, и дух разрушения также ничем себя не обнаружил. Ранним утром друзья пробудились без труда.
— Что теперь? — спросил явно довольный Ледрю.
— Сварим кофе! Потом я заскочу в Трианон и посмотрю, не вернулся ли Морозини. Если нет, повидаюсь с Видаль-Пеликорном. Что-то подсказывает мне: он сильно заинтересуется историей с автомобилем, так похожим на его «Амилькар».
Это еще было слабо сказано: едва услышав о ночном приключении журналистов, Адальбер подскочил, ринулся к двери в халате и тапочках и скатился по лестнице, не дожидаясь лифта. Внизу он устремился к гостиничному гаражу, где чуть не прослезился от нежности, увидев, что дорогая малютка на месте — благоразумно стоит себе между «Роллс-Ройсом» и «Даймлером», которые словно взяли ее под свою могучую защиту.
Затем, естественно, он самым тщательным образом осмотрел машину и убедился, что ничто, абсолютно ничто не показывает, будто кто-то осмелился использовать ее для ночной вылазки — и спидометр даже не шелохнулся… Успокоившись, Адальбер поднялся в свой номер. По пути он заказал плотный завтрак себе и журналисту, а потом ознакомился наконец с исписанной страницей, которую принес Бертье.
