Сэм обнял ее и привлек к себе. Она почувствовала щекой шероховатую ткань его куртки и ощутила удушье, но не отстранилась. Слез не было, не было рыданий, истеричных криков, не было ничего. Только накрывшая ее боль, которую не вмещала душа, и она ее чувствовала каждой клеточкой тела.
– Моя мать умерла, – прошептала она в прострации.
Сэм теснее прижал ее к себе.
– Я… сожалею.
Марипоса как-то по-звериному вскрикнула и, вырвавшись из его объятий, бросилась к двери. Она чувствовала, как стучит кровь у нее в висках, звенело в ушах… Она не могла оставаться на месте, тело требовало движения, все внутри нее просилось быть выплеснутым, ей хотелось убежать от себя, скрыться, раствориться, растаять… Через минуту она оказалась в своем саду. Скромный клочок земли, ухоженный ею. Она рухнула на колени и глубоко погрузила пальцы в землю. И закричала, вложив всю себя в этот крик:
– Мамочка…
Глава шестнадцатая
Перестав расти, гусеница прекращает есть и покидает листья молочая, служившие ей домом. Сейчас ей нужно найти безопасное сухое место, где она могла бы окуклиться. Как только такое место найдено, она сплетает шелковый гамак и отдельно – небольшой белый узелок и устраивается там на отдых. Время ее существования в облике гусеницы почти истекло.
Чем дальше они продвигались на юг, тем сильнее менялся ландшафт. Они въехали в горную часть Техаса. И все чаще Луз видела те деревья, о которых с такой ностальгией вспоминала Стаци. Они мелькали за окнами то в виде небольших зеленых островков, то по одному среди равнины – как часовые на страже своих границ. И везде, куда ни кинь взгляд, отчетливо проступают приметы осени. Пока они еще не так ярко выражены, но гораздо более разнообразны, чем на севере. И конечно, здесь настоящее пиршество красок. Такое впечатление, будто изнуряющая жара долгого техасского лета высосала из земли все соки, превратив их в многоцветье осенней природы. До самого горизонта тянутся горы, их склоны покрыты изысканными коврами: преобладают приглушенные зеленые краски, вся масса оттенков охры, пурпур с вкраплениями ржавчины и невероятное обилие розового.
По обе стороны шоссе тянулись заросли дикорастущих цветов и трав, так что в глазах рябило от этого буйного великолепия. Маргарет то и дело подпрыгивала на сиденье, стоило ей зорким оком исследователя заметить какой-нибудь новый для нее вид растения. Она торопливо делала в дневнике запись и сверяла название по справочнику, который тоже лежал у нее на коленях. Латинские термины так и сыпались из ее уст: Gaillardia, Liatris, Rudbeckia, Solidago. Луз давно перестала спрашивать у нее, как называется тот или иной цветок или кустарник, ибо Маргарет настоятельно рекомендовала ей привыкать к латинской терминологии. Так и удобнее, и надежнее с точки зрения достоверности научных фактов, авторитетно говорила она.
– Ты же знаешь, одно и то же растение в разных местах может называться по-разному, что неизбежно приводит к путанице. А латинские названия гарантируют точное понимание, о чем идет речь, на каком бы языке люди ни говорили.
Луз согласно кивала, но в глубине души удивлялась. Неужели вся эта латинская тарабарщина, от которой можно язык сломать, приятнее для уха Маргарет, чем обычное название цветка, знакомое с детства? Скажем, зачем какая-то там гейллардия, когда все называют этот цветок «индейское одеяло»? И он действительно расцветкой похож на индейский плед – они такие же пестро-красочные. Или какой-то там лиатрис, когда все и всегда называют этот цветок «метелка». А золотарник? А «черноглазая Сьюзен»? И зачем выпендриваться, называя известный всем молочай малопонятным Aclepias?
Но Маргарет была на седьмом небе от счастья, и Луз совсем не хотелось портить ей настроение соображениями заурядного обывателя. Такого разнообразия дикой флоры, какое стелилось справа и слева от них, Маргарет еще не встречала.
– Спасибо леди Берд, – прочувствованно воскликнула вдруг она, вспомнив добрым словом жену президента Линдона Джонсона. – Ведь это исключительно ее стараниями были взяты под государственную охрану многие зоны дикой природы в самых разных штатах страны, – торжественно пояснила Маргарет для мало осведомленной в этих тонкостях Луз. – А уж для Техаса, уроженкой которого она была, леди Берд – настоящая святая покровительница. Собственно, эту женщину с полным основанием можно назвать главной защитницей и покровительницей американской дикой природы. Я не шучу. Ты только взгляни на эти заросли золотарника. Какая красота! А? – Луз согласно кивнула. Действительно, они будто в сказку попали. И Маргарет продолжала восхищенно подмечать все новые краски и новые виды растений. А потом ее мысли сделали решительный поворот: – Знаешь, я была бы счастлива сделать хоть маленькую часть из того, что удалось сделать этой замечательной женщине… Но только как? С чего начать? Может, наше путешествие подскажет мне что-то дельное… Как ты думаешь?
– Уверена в этом. Кстати, одна очень умная женщина как-то раз мне сказала, что все равно в итоге мы оказываемся там, где нам надлежит быть. Не припомнишь ли имя той женщины?
И, хоть ее подловили, Маргарет тряхнула головой и весело рассмеялась. Луз, не отрывая глаз от дороги, бросила беглый взгляд на подругу. Та сияла от счастья. Глаза у нее горели от новизны впечатлений и от азарта, с каким она отдавалась им, даром что это были чувства, разбуженные в ней растительным разнообразием той местности, по которой они проезжали. Она сейчас напоминала собой Серену, когда та исследует новую территорию, не пропуская ни одного нового запаха, – в случае с Маргарет это было все, что растет из земли.
– Ой, притормози, пожалуйста. На одну минуточку, ладно?
– Господи, да что случилось? С тобой все хорошо? Как ты меня напугала!
– Прости! Ничего со мной не случилось. Со мной все хорошо.
Луз в недоумении сбросила скорость и, доехав до ближайшей развилки, притормозила, предусмотрительно взяв Серену на руки, чтобы та не увязалась за Маргарет, которая, легко выпрыгнув из машины, молниеносно углубилась в придорожное поле, сплошь усеянное ярко-оранжевыми цветами, и быстро скрылась из виду, так что даже макушка перестала маячить. Вскоре она уже шла обратно с небольшой охапкой цветов. Луз залюбовалась ею. Солнечный свет падал ей на лицо, и в нем появилось что-то ребяческое, почти детское, когда ребенок целиком погружен в свою радость и ничего не замечает вокруг, непосредственно выражая все, что он чувствует. Она улыбнулась, и улыбка не сходила с ее лица, пока Маргарет не выбралась из цветущих зарослей на дорогу.
– Ты в своей стихии, голубушка… Ну прямо чистая Флора… – мягко проговорила она, встречая подругу. – А цветов-то зачем нарвала? Мы и так любуемся ими.
– Я совсем немного. Конечно, это не бархатцы, это эхинацея, но… мне захотелось украсить ими алтарь твоей бабушки. – При последних словах она от смущения порозовела почти тем же оттенком розового, что и скромный букетик в ее руках.
Солнце уже садилось, когда через час с лишним Луз увидела на горизонте очертания большого города. Сан-Антонио. Она выглянула в окно, чтобы убедиться, что зрение ее не подводит. Проехав почти весь Техас, наконец-то она поняла, почему столько разговоров о знаменитой синеве техасского неба. Поэты, писатели, художники, просто рассказчики – все пытаются подобрать нужные слова и краски для того, чтобы описать необыкновенную синь здешнего неба, но мало у кого это получается. А уж закат солнца в Техасе – зрелище из разряда почти феерических. Поразительное обилие красных и оранжевых вспышек на фоне небесной лазури. Луз потрясенно смотрела на открывшуюся им панораму. Как тут не поверишь, что подобная красота может быть создана только Творцом? Ибо только Всевышнему, и Ему одному, подвластна такая божественная палитра красок…
А на душе у Луз стало тревожно. На таком душевном подъеме они подъезжали к этому городу! Со столькими приключениями и событиями! Но что ее ждет в Сан-Антонио, куда она так стремилась, в городе, который стал первым прибежищем на американской земле для ее предков? Ведь она представляет уже четвертое поколение семейства Авила, когда-то переселившегося в эти места. Незримые нити связывают ее и с Сан-Антонио, и с маленькой мексиканской деревней рядом с городком Мичоакан, затерянным высоко в горах. И все же чем ближе они подъезжали к Сан-Антонио, чем выше вздымались в небо пики его небоскребов, тем сильнее проступало в ней чувство, что едет она сюда всего лишь как самый заурядный турист, впервые посещающий эти места. Вот уже целую неделю она в пути, но никаких новых знаний не прибавилось в ее багаже о том, что представляет собой ее семья, обосновавшаяся здесь много-много лет тому назад.
На ночлег они остановились в скромном отеле на окраине города. Правда, выбор, хоть и небольшой, у них был, но, поскольку денег оставалось немного, подруги предпочли самый дешевый из вариантов, заказав на двоих одноместный номер. Когда они переступили порог комнаты, у Луз возникло ощущение, будто они с головой окунулись в далекие семидесятые годы прошлого века. Разноцветные покрывала из полиэстера на кроватях, такие же занавеси на окнах. И остальной интерьер в том же духе. В комнате было чисто, но душно.
