Маргарет молча протянула ей бумажную салфетку. Луз вытерла глаза и высморкалась.
– А кто этот бравый молодец с мачете в руках? – чуть более весело, чем позволяло изображение на следующей фотографии, рассмеялась Маргарет, пытаясь придать их занятию непринужденность.
Луз с готовностью ответила на улыбку. Сидя плечом к плечу, они принялись разглядывать очередную фотографию, и Луз почувствовала, как боль в груди постепенно стихает.
– Это же Луис Самора! Первый бабушкин муж. Из того, что мне известно о нем, личностью он был весьма колоритной. Но работать умел и любил. Он ведь приехал в Штаты вначале в качестве braceros.
– Не понимаю. Как это?
– Сезонный рабочий. Во время Второй мировой войны многих мужчин в Штатах призвали в армию и отправили на фронт. Сразу же почувствовалась нехватка рабочей силы. И тогда американское правительство приняло решение приглашать на работу граждан Мексики. В основном брали на сельскохозяйственные работы. Этих людей называли braceros, что в переводе означает рабочие или поденщики. Вот так муж бабушки и колесил по стране, а заработанные деньги отсылал семье. Иногда он отсутствовал дома по шесть-девять месяцев. Бабушка рассказывала мне, что ей тоже приходилось не сладко. Она, по сути, одна вырастила детей и поставила их на ноги. Двух дочерей и сына.
– Двух дочерей? А я думала, твоя мать от второго брака.
– Да, от второго. Но у бабушки была еще дочь, родившаяся у них с Луисом. Но она умерла совсем маленькой. Иногда я думаю, каково ей это было, моей бабушке, одной растить детей и не бояться. Наверное, потому, что бабушка пережила столько всего на собственном опыте, она и поспешила к маме на помощь, когда я появилась на свет. Бросила все, уехала из Мексики и перебралась в Милуоки. Бабушка не хотела, чтобы моя мама прошла через те испытания, через которые пришлось пройти ей самой.
На многих фотографиях Эсперанса была вместе с детьми и мужем; дети – их дочь Мария и сын Маноло. Были и другие снимки – Мария и Маноло уже со своими семьями. И Луз не без смущения была вынуждена признаться, что даже не знает, как зовут ее кузин и кузенов. Да она их никогда и не видела!
– Какой красавец! – воскликнула Маргарет, ткнув пальцем в фотографию молодого высокого блондина на фоне фонтана.
– Это мой отец, – равнодушно ответила Луз. – Но я не знаю его. И никогда не видела. Этот человек ничего не значил для меня, никогда не был частью моей жизни, и я не питала к нему никаких чувств. Так уж сложилось.
– Зато теперь я знаю, от кого ты унаследовала свои синие глаза.
– О, не только от отца. У моего дедушки Гектора тоже были голубые глаза.
Луз указала на фотографию гладко выбритого мужчины в костюме с галстуком. Мужчина был заснят в круглых очках с металлической оправой. Его длинные светлые волосы падали на воротник рубашки, и он, по моде шестидесятых годов, носил бачки.
– Дедушка преподавал в университете. В Мексике вообще много людей, чьи предки – выходцы из Европы. Французы, испанцы, немцы… Мексиканец – это скорее национальность, чем определенная этническая группа.
– А какого цвета глаза у Салли? – неожиданно перебила ее Маргарет.
– Голубые. А почему ты спрашиваешь?
– Пытаюсь определить, каковы шансы у ваших будущих детей родиться тоже голубоглазыми.
Луз игриво толкнула ее кулачком в бок и перевернула страницу. На ней была вклеена немного измятая фотография: бабушка стоит рядом с Марипосой, а та держит на руках младенца.
– Это ты?
– Я.
– Вы только посмотрите на нее! Какая хорошенькая! Просто куколка, а не дитя. А уж волосы какие!
Луз внимательно посмотрела на фотографию. Ту самую, которую она обнаружила в руке у бабушки, когда та умерла. Бабушка очень любила эту карточку. Высокая, стройная Марипоса с распущенными каштановыми волосами, ниспадающими шелковистой волной до самого пояса, держит на руках круглолицую пухленькую девочку, завернутую в белое кружевное одеяльце. Марипоса с умилением смотрит на дочь. После похорон Луз аккуратно вклеила фотографию обратно в альбом, осторожно вынув ее в то страшное утро из охладевших бабушкиных пальцев. Всякий раз, когда она рассматривала этот снимок, в ней вдруг просыпалась тоска по матери.
– Это твоя мама?
– Да.
– Она была у тебя красивой.
Луз нехотя улыбнулась:
– Все так говорят.
– Ты ее совсем не помнишь?
– Мне трудно сказать сейчас, мои ли это собственные детские воспоминания или это образ, какой сложился в моем воображении из маминых фотографий. Ну и, конечно, бабушка рассказывала.
– Как она умерла?
Луз растерянно смотрела на фотографию, не зная, что и ответить. Полнейший туман в голове! Кстати, всякий раз, когда она сама задавалась подобным вопросом, она чувствовала неприятную пустоту в желудке. Может быть, ее мать убили? Или она спрыгнула с обрыва? Действительно, что с ней произошло?
– Не знаю, – ответила она как есть едва слышно.
– Не знаешь? То есть ты даже не знаешь, от чего… от какой болезни умерла твоя мама? – Маргарет явно не собиралась проявлять деликатность. Наоборот, ее расспросы отличались напористостью и некоторой укоризной.
– Это не болезнь, – ответила Луз. – Это какой-то несчастный случай. В Мексике. Но подробностей я не знаю. – Луз помолчала секунду. Маргарет не прерывала ее. – Бабушка категорически отказывалась обсуждать со мной эту тему. Говорила, подобные разговоры ее убивают. Стоило мне задать ей самый невинный вопрос, и она тут же сильно расстраивалась и моментально уходила в себя, замыкалась. Мне не хотелось лишний раз ее огорчать, и потому я с раннего детства усвоила, что лучше ее ни о чем не расспрашивать. Вот потому ничего и не знаю о смерти мамы…
– У меня был дядя. Фил. Родной мамин брат. Он тоже умер. На все мои расспросы, как и почему он умер, мама всегда отвечала: «Это не твоего ума дело! Ступай играть на улицу!» Но я догадывалась, что родители что-то от меня скрывают. Какая-то семейная тайна стоит за его смертью. А потом, много лет спустя, я выяснила, что он покончил жизнь самоубийством.
Луз отшатнулась:
– Господи Иисусе! Не может быть!
– Все может быть. – Маргарет тронула Луз за рукав. – Я просто хочу сказать, что порой родители сознательно скрывают от своих детей правду, и неважно, какими причинами они при этом руководствуются. Но дети все равно чувствуют неладное. И если им вовремя не рассказать все как есть, они еще могут себе такого напридумывать… что гораздо, гораздо страшнее любой правды!
Луз молча кивнула, полностью соглашаясь.
– Неужели тебе самой не казалось странным то обстоятельство, что ты не знаешь никаких подробностей о смерти своей матери?
Луз уже приготовилась было выдать на автомате привычное «нет», но вовремя спохватилась. Сейчас она обязана быть честной. Это не просто досужий разговор, один из многих и с кем попало. Они едут в Мексику, она хочет знать о своей семье все, и как обойти молчанием ответ на вопрос, который касается ее матери, давшей ей жизнь?
– Многое казалось мне странным. Но потом я как-то привыкла, или так мне было проще… Хотя потом я даже поискала по Гуглу, несколько раз запускала в поисковик ее имя, но ничего внятного он мне не выдал. Несчастный случай произошел в какой-то глуши, в Мексике, так говорила бабушка. А получить достоверную информацию было практически невозможно.
– Пятилетней девочке газетные статьи о происшествии, разумеется, не нужны. Но неужели у тебя до сих пор не возникло сомнений насчет того, знала ли бабушка все подробности смерти своей дочери или нет?
«Ты много чего не знаешь о Марипосе».
– Знаешь, я иногда думаю, что бабушка не зря так рвалась в это путешествие. Видно, ей хотелось о многом поведать мне по дороге в Мексику. Незадолго до своей смерти она однажды сказала мне, что я многого не знаю о своей матери. Наверняка она собиралась рассказать мне все, что знала сама.
– Слишком все это как-то загадочно…
Луз нахмурилась и лишь пожала плечами:
– Как есть. А большего я и знать не желаю.
– Неужели ты не понимаешь? Не зная правды о близком тебе человеке, ты можешь не знать чего-то важного о себе самой!
Луз промолчала. Ей не хотелось продолжать разговор на эту тему. Она закрыла альбом и, сдвинув колени, обхватила их руками. Перед ее мысленным взором предстали все ее многочисленные родственники с фотографий.
– Интересно, какие еще гены гуляют во мне? – задумчиво проговорила она. – Смеется ли кто-нибудь из моих родственников так, как смеюсь я? Умет ли стряпать так, как стряпаю я?
Маргарет зевнула и поднялась с кровати. По пути в ванную она достала из комода чистое полотенце и уже на самом пороге, обернувшись, сказала:
– Надеюсь, завтра ты получишь ответы на все свои вопросы.
Поздно ночью разразилась гроза. Луз неподвижно лежала в кровати, вцепившись руками в край одеяла. Грозы она никогда не боялась, разве что только тогда, когда была еще совсем маленькая. Во всем она винила сейчас фотоальбом. Старые семейные фотографии разбередили ей душу, а разговор с Маргарет о скелетах в семейных шкафах снова пробудил в ней чувство одиночества и полнейшей неуверенности в завтрашнем дне.