– Это невозможно, Адена. Тебя ведь нет в живых. Это и в тот раз было невозможно. – Он опустился перед ней на колени и попытался поймать ее руку. Но она оказалась холоднее, чем ветер на улице, и он тут же выпустил ее снова. – Нам выпал редкий шанс увидеться снова, но ты должна понимать, что здесь, наверху, в мире живых, время не стоит на месте. Я стал другим, хотя, признаюсь, сначала у меня были мысли о том, чтобы… пойти за тобой. Но это было давно.
Адена вперила в него мертвенный взгляд. Она не хотела его пугать – он знал это, – просто такая она теперь была. «Когда прекратится это безумие? – подумал он внезапно. – Надо положить этому конец, сейчас же!»
– Знаешь, вообще-то, все не так плохо, как ты, наверное, думаешь, – сказала она. – Боль, конечно, не прошла, но… У меня было несколько лет практики, и я научилась справляться без тебя. Так что теперь мне уже легче.
– Что ты будешь делать теперь? – не удержался он от нового намека.
– Ты ясно дал мне понять, что здесь мне делать нечего.
– Разве там, внизу, ты не можешь вести другую жизнь?
– Нет. Там бессмысленно строить планы, Фулли. Когда впереди у тебя вечность, ничего, как назло, не происходит. Разве ты не заметил, как медленно текло время, когда ты был там, внизу? А здесь, по-моему, все происходит так быстро именно потому, что люди боятся умереть и не успеть, даже если сами они ничего такого не чувствуют.
Они поговорили еще – он не знал, как долго, не было охоты смотреть на часы. Слишком он был опустошен. Измотан, духовно и физически, даже глаза болели. Это был самый странный день в его жизни; странный, но и целительный. Правда, именно сейчас у него было такое чувство, будто кто-то ковырялся в его старых ранах, но он запретил себе все эмоции.
Адена говорила о том, что хотела бы время от времени навещать его, а сама думала, что, едва пересечет ту реку снова, никогда больше не сможет с ним поговорить. Паузы в разговоре учащались и затягивались – наверное, оттого, что каждый из них силился вспомнить что-нибудь, что объединило бы их в этот прощальный миг, что они могли бы сказать друг другу на прощание.
Он попытался снова взять ее за руку, но она уклонилась.
– Да, я меняюсь, но это еще не значит, что я не думаю о тебе. У меня и не было никого так долго только потому, что я до сих пор не переболел тобой.
– Знаю, – сказала она жалобно. – Просто я эгоистка и не хочу оставить тебя в покое. Нас здесь уже совсем немного – я про мертвых, – остальные ушли. Все это не так забавно, когда понимаешь, что ничего уже не чувствуешь.
– Я любил тебя. Но у меня еще есть здесь время, и я не хочу терять его.
– Любил, – прошептала Адена. – Береги ее, Фулли.
«Постараюсь», – подумал он, и его глаза снова наполнились слезами, а комок в горле разросся так, что нечем стало дышать.
Адена поднялась со стула, и он опять против воли подумал, как она похожа на Лан: те же черты лица, те же пропорции фигуры; но ему было наплевать на бессознательное. Адена вошла – вернее, вплыла – в стену, и призрак его жены исчез, будто и не было.
Огонь в печурке вспыхнул сам собой. Комната быстро наполнилась теплом после ухода призрака.
Оглядываясь через плечо, он забрался в постель, накрылся одеялом и плакал, пока не уснул.
Глава двадцать седьмая
Дневник УльрикаДва дня я ходил среди мертвых.
Их город без названия, хотя его части имеют свои наименования. Скорбь, Стенания и Пламя еще самые удобоваримые из них; Аару и Дуат мне совершенно незнакомы. Все это пустынные места, однако их архитектура говорит о принадлежности к определенной культуре. В иных местах строения отличаются классической простотой, в других – изысканностью и барочной пышностью; в одних – ансамбли строгих линий, в других – завитушки и купола. Но и те и другие очень велики и простираются бесконечно.
Я провел немало времени в месте под названием Скорбь, где обитает, как это ни смешно звучит, немало здоровых мертвецов. Между высокими домами серого камня тут и там были натянуты веревки для сушки белья, на них болтались чисто вымытые лохмотья – похоже, что тяга к чистоте и понятие о приличиях остаются свойственными людям даже в смерти. Там же мне встречались примитивные ирены, где торговали бесцветными камнями, ржавыми металлическими побрякушками и страшноватыми украшениями; однако ничего похожего на места для торговли едой, являющиеся столь важными центрами притяжения публики в верхнем городе, я не обнаружил, равно как и никаких кафе или бистро. Их роль у мертвых выполняют места развлечений: несложные настольные игры или импровизированные поэтические чтения.
Эксперимента ради я попытался вызвать оттуда фра Меркури, но потерпел неудачу. Важные части текста, а может быть, и речи не работают там. Как я подозревал уже во время нашего последнего разговора в наземном мире, надо найти вторую книгу и только тогда ритуал моего общения с ним будет восстановлен.
Что случится, когда я снова призову его в этот мир? Я часто думаю об этом. Однако если его создания уже потихоньку просачиваются сюда, то не лучше ли будет впустить и самого создателя для нашей защиты? В каждом его слове и в каждом поступке я нахожу достаточно доказательств, чтобы укрепить мою веру в то, чего я не могу увидеть.
Подземный мир Виллджамура действительно совпадает с джорсалирскими его описаниями – немногими существующими, но вот состояние человеческой души после смерти – куда более сложное дело. Есть, конечно, пределы ада, куда отправляются после кончины души тех, чья жизнь не была удовлетворительной. Есть также миры богов и полубогов, между которыми, как говорят, идет вечная битва за верховенство, богатство и могущество. Однако мертвые под городом не принадлежат ни к одному из этих миров: они находятся в так называемом лимбе, пространстве между мирами. Увы, они и там не знают покоя.
К примеру, они охотно помогали мне в моих поисках. Похоже, что многие из них окончательно изнемогли от скуки, и я со своей задачей на время придал их существованию смысл, помог им заполнить пустые дни. Судя по всему, я был для них чем-то вроде развлечения.
Говоря с фра Меркури, я расспрашивал его о точном местонахождении книги, но он отвечал лишь одно: «Дом Мертвых» и «Искусственная реальность»; я до сих пор считал, что он имеет в виду нижний мир в целом, где мертвецы бродят на свободе; а что, если он имел в виду нечто совсем другое, какое-то определенное место? Дом внутри дома.
Я стал расспрашивать о Доме Мертвых у местных. Но кому бы я ни задал свой вопрос, ответом мне было одно – молчание и пустой взгляд, такой, словно меня и не было рядом с ними или словно я был духом.
Возможно, думал я, Дом Мертвых – это библиотека, где хранятся голоса тех, кто давно сошел в могилу и говорит с живыми через века. Я, как всякий пишущий, хорошо знаю, что, когда я умру, мои слова будут продолжать жить.
Акер дал мне в помощь Пану и Рана, двух безумцев. Странно припадая на ходу на одну и ту же ногу, они повели меня по Безымянному городу, останавливаясь у библиотек, где могла храниться копия «Книги превращений».
Однако не все было так легко. Мы знали, что в городе есть здания с ловушками, которых боятся даже мертвецы. Почему? До сих пор не знаю, – кажется, в них обитают некие эфемерные сущности, которые способны удерживать души. Мертвые не боятся смерти – страшнее всего для них целая вечность пустоты.
Я был уверен, что агенты церкви не выследят меня там. Они не знали, чем я был занят, все, к чему они стремились – это остановить меня, не дать проникнуть слишком далеко. Пусть церковь заботится о сохранности своих мифов, мне некогда больше ждать.
Вернувшись в Виллджамур, я еще застал день и снова вдохнул воздух живых. Лишь на поверхности я понял, до чего же это тяжело – бродить среди мертвецов разных веков и поколений. Жизнь показалась мне прекрасной, как никогда. Даже в таком одержимом бедами городе, как Виллджамур, оказалось немало хорошего.
Замри и оглядись. Послушай свое дыхание. Вернись к себе, и ты увидишь новые миры: улыбку ребенка, что тянет ручонки за крохотным цветком тундры, что пророс между булыжниками мостовой; двух стариков, что спокойно взирают на суету мира вокруг; девушку, что угощает любимого свежим пирожком из пекарни.
Иногда мне кажется, что я никогда не умел видеть красоту по-настоящему.
В моей комнате кто-то был! Все мои немногочисленные пожитки оказались разбросаны по полу. Фонари перевернуты, раскрытые книги лежали на кровати – их явно кто-то просматривал, хотя ничего особенного в них нет. Судя по всему, ничего ценного не пропало.
У двери на притолоке две царапины – оставлены не мечом и не в процессе взлома. Значит, твари все же вынюхали меня.
