Чили безбоязненно скакнула в источник. Горячая вода поднималась от дна, щекотала ступни, ноги, живот, грудь. Тепло растворило остатки человеческого сора. Больше не пригодиться.
− Паша! — придумала позвать Чили.
Придумала и сама не обрадовалась. Паха вздрогнул.
− Она тебя так называла? Юмана?
Не угадала.
− Мать…. Сестренка. Отец Пахой звал
− А она?
− Не надо об этом.
− Почему?
− Это другая жизнь.
Чили подивилась. Сколько усилий не помнить, чтобы ничего не забыть.
То, чему суждено случиться, произойдет вопреки всяким ухищрениям, препонам и преградам. Таков закон Природы. В нем нет справедливости или неоправданной предопределенности. По правде, Природе, наплевать со всех мыслимых и немыслимых высот и на справедливость и на неоправданность. Возможно, в отношение какого-то из своих творений могут возникнуть сомнения, но человека они не касаются. Природа знает, зачем создавала его.
Он. Она. Вода. Лес. Тишина. Но мир наэлектризован как перед грозой. Каждое движение вот-вот вызовет сполох, всякое касание разразиться бурей.
− Это не честно…, − пытается удержаться он.
− Почему? Почему? — чуть слышен её срывающийся шепот.
Она догадается почему, но разве это сейчас так важно.
− Не честно… Ты…
− Я… я сама… Все честно….
Она хотела сказку — получила. Сказке требовалось продолжение — получила и его. Немного больно, немного крови… Все как заведено. В сказках.
*** Тогда же. Южное направление. Бывшая М-3.
− Что скажешь? — Богуш убрал бинокль от глаз. В отличной армейской оптике панорама окрестностей безотрадней лунных пейзажей.
Дорога мучилась, ползла среди гравийных отвалов заросших густой травой, преодолевала ровные участки пройденные грейдером, скакала по рытвинам продавленным колесами многотонных катерпиллеров. Местный Стоунхендж выгоревших вагончиков поселка дорожников обступил гигантский скелет транспортного самолета. Изгрызенные экскаваторами холмы оплыли от дождей. Сами экскаваторы увязли по кабины, утопили стрелы и ковши в глине. Дальше, вырвавшись на простор вереска, путь вроде бы ровней. Но это только вроде бы.
Варушу беспокоит не пейзаж. Для этого лупиться по сторонам света не обязательно.
− Будем тащиться со скоростью беременной гусеницы, до утра не доживут и половина.
− А не будем?
Богуш еще крепкий мужчина, коротко стрижен и гладко выбрит. Бритье для него не дань традиции, ритуал мужчины. Ежедневная инициация сталью. Скажите — глупости? Попробуйте не станок со сменными кассетами (ай-яй-яй, не пораниться!), а опасную бритву, заточенную до атома и выправленную на кожаном ремне до электрона.
− Там котловина, − указует направление наемник.
− Уверен?
− Знакомое место. Губы называется, − Варуша скривил морду.
− Очень смешно, − недоволен Богуш.
Он не доволен последние пять лет. А последнюю неделю сверх прежнего.
«Амператор в изгнании» − дразнил его за глаза гусятник. Прозвище оправдано. Владыку города выперли.
− А я что? Название такое.
− Еще предложения? — Богуш опять поднес бинокль к глазам.
− Можем продолжать тащиться, а можем…
− Что там? — перебил Богуш гусятника. Слов лишних много.
− В самом конце…, − лыба Варуши растянулась еще шире.
− Прекрати ржать! Что смешного, в том, что нас вот-вот прикончат?
− Как говорил мой покойный папаша. Рано или поздно такое событие происходит с каждым, − наемника подобный пустяк не напрягал. − По меркам вольных стрелков я долгожитель. И давненько.
− И где сейчас твой мудрый папаша?
− Пристрелил. Из сыновней благодарной любови.
− Замечательный результат воспитания.
− Всякий результат — результат.
− Что предлагаешь?
− А чего тут особенного предложить? Шевелить ногами. Ать-два, ать-два. Если шевелить мозгами не очень получается.
Укор Богушу. Когда ему барабанили в уши убраться из города? Три дня назад еще было не поздно и фора бы была. Но «амператор» промедлил. Надеялся переломить ситуацию в свою пользу. Народу положил…. И всех зря.
− Ночевать все одно под открытым небом. А там скалы и кажется есть ручей.
− Кажется или есть?
− Был. Если пасечники не утопили в нем дохлятину или не обмелел.
− Давай без или, − Богуш долго разглядывал одну точку. Не понравилась. Точка двигалась. − Клонишь добравшись до скал, в оборону сядем?
«Нет, бл…дь пикник устроим,» − готов взорваться гусятник. − «Шашлыки, девочки, поебушки.»
− Если успеем, − нарочно не дает твердого ответа Варуша.
− Тогда, командуй и пошевеливай задницей. Шевеление входит в твой оклад.
Наемник махнул рукой, подавая знак колонне — Ускориться максимально. Отстающих не подбирать и не ждать.
Повозки и пешие прибавили в движении. Серые лица, серая одежда, серое небо, серая земля. На марше второй день. Люди устали.
Богуш оглянулся. Скоро ли сядет солнце? Огненный блин медленно, но верно падал за горизонт. Контур дальних гор готов поглотить закатное светило. Кто увидит рассвет? Кто доживет? Чья ставка сыграет? Богуш потянулся за папиросой, вытащил не всю пачку, а одну штуку, прикурил и зашагал вместе со всеми.
Еще год назад предупреждали, по закоулком метро творится не ладное. Но что такого могло происходить, у нищих и бродяжек? Посланная в разведку небольшая группа ничего важного не обнаружила. Заводик по разливу контрафакта не в счет. О нем все знали. О борделе, где за скромные деньги получишь час удовольствий и сифак на всю оставшуюся жизнь, тоже. Или вероятней всего поисковики так искали, раз не нашли. На том и успокоились. Спокойствия хватило ненадолго. Жильцы подземки несли какую-то чушь и массово покидали обжитые тоннели. Обыватели заволновались. Новые горожане выглядели не эстетично и наплевательски относились к законам. К тем что еще действовали и поддерживали маломальский порядок. Ситуация потребовала экстренного вмешательства. В метро выслали группу побольше. Группа не вернулась. Как впрочем и следующая. Бредятине Головоча о каком-то там проекте не очень верили. Но задето самолюбие. В частности Богуша. А он любил оставлять последнее слово за собой. В хитросплетениях подземки Головач, человек в мире гусятников не последний, сгинул. Когда подобное происходит, есть повод волноваться. Не подстава ли? В город, со всех мест сбредалась всякая шушера. Борис (ударение на О) Пиликала привечал всех. Платил как всегда обещаниями. Ему верили. Назревал новый передел и участвовать в нем подписывались многие. Монгол-Моисей со своим узкопленочным братством. Яков Капоша, полукент полуинтеллигент. Законники из магистрата. Помельче и чином и рылом братва и братишки. Тут не важно кто и в чем виноват, важно чье делить будут. Выходило его, Богуша. Кое-где начались перестрелки. Делильщики столбили зоны ответственности. Теперь это так называлось. Неделю назад события выстрелили, что из шампанского пробка. В Речном и других местах их называли белоглазыми. В считанные дни нелюдь подмяла город. В переговоры не вступала, торговаться не собиралась. Власть им похеру, деньги туда же, людишек свежевали похлестче пасечников. По сравнению с белоглазыми те благородные джентльмены…
Богуш сделал глубокую затяжку. Он-то знал, что за говядиной торгуют на его рынках. Он лишь предупредил тюхал, не дай бог к его столу такое угощение попадет. Ему таскали из леса. Оленину или лосятину.
Трудами нажитое слилось быстро. Да так, что пришлось отрывать зад от насиженного и пригретого места и спасаться бегством. И это, ему!? Богушу?! считавшему власть сродни красивой бабы. У кого хватка жестче под тем и лежит. И тридцать пять лет она лежала под ним, не вошкалась. А перед тридцаткой он десять лет провел в войнах, переговорах, входил в коалиции и выходил из них, заключал договора, столь же легко их нарушал и снова заключал, пока не получил желаемого.
− Выше только бог! — провозгласил он свое безраздельное право друзьям, поверженным врагам и тем, чью волю, он крепко держал в кулаке. Никто не спорил. Спорщиков вывозили в старый карьер. Костей образовалось в два метра слой. Жизнь удалась, а мятежи, восемь попыток пристрелить его, и пять отравить, лишь придавали ей остроту.
Но оказывается, всевышний не любит, когда ему дышат в затылок. Низвержение прошло легко и непринужденно. Прислушайся он к Головачу, выдели чуть больше людей, припряги участвовать других, возможно бы и обошлось. Но протелился. Как следствие — имею то, что имею. Да и с тем не ладно. Бегство сопровождалось не прекращающимися арьергардными схватками. Из выставленного заслона, выиграть толику времени, никто не нагнал. Реальную последнюю возможность отделаться от погони упустили на мосту через Рзу.
Варуша настаивал уничтожить мост, дескать, они через воду ни как. Вода действительно в реке гнилая. Глотнешь, через час подохнешь. Но их так прижали, что переправу взорвать не удалось, а разлитый и подожженный бензин лишь закоптил фермы и задержал погоню на час полтора.
