По тем временам «18-й партсъезд» был немаленький колхоз: под пшеницей 860 га, под овсом 400, ячменя – 50 га[76]. Травы занимали около 100 гектаров. Стадо общественное было слабовато – всего 45 дойных коров и... три свиньи (накануне рожа опустошила свиноферму, что поставили тоже в начет Томашеву). Имелись и овцы – 60 голов, птицеферма на 800 несушек. Конный парк насчитывал пятьдесят сытых лошадей (не впервые я слышу – лошадей содержали в добром обиходе, по всем деревням. Видно, традиция требовала того). Бегал «ЗИСок», единственный на колхоз. Поля колхоза обслуживались Гуранской МТС: пахали, сеяли, обрабатывали межрядья.
Когда Судариков принял дела, на расчетном счету колхоза не было ни копейки, хуже того – собралось 700 тысяч рублей долгу. При Сударикове грянула реорганизация– эмтээсовскую технику передали колхозам; наконец-то, через четверть века, поняли, что техникой должны владеть колхозы. Долг возрос еще, ибо государство не бесплатно трактора отдавало колхозам. Но у Сударикова оказалось 10 тракторов и 3 комбайна «Сталинец».
В первый год колхоз, руководимый новым председателем, сдавал по три фляги молока в день, а осенью 10 центнеров хлеба с гектара. 1957 и 1958 годы стояли засушливые, урожай был около 12 центнеров с гектара, так что на трудодни не оставалось, засыпали семена и оставляли малость на фураж. Никитаевцы сносили беду благодаря подсобному хозяйству – и с долгами рассчитывались, и сами себя кормили, как умели, с огорода.
Помощником у Сударикова в полеводстве была девчушка агроном Гололобова. Пока жили МТС, советами помогал эмтээсовский агроном Маркин. За полями, правда, хорошо ухаживали, глубоко пахали и глушили сорняки. Пытались вести безотвальную обработку полей, да бросили. Пошла дурная волна из Москвы – перестали сеять клевер, ни одного гектара не осталось, навалились на зеленку, с кормами стало хуже. Судариков пытался на селекционной станции разжиться семенами люцерны, добыл, да засуха помешала взять урожай.
Зоотехника не числилось, покойный теперь Михаил Федорович Ломакин служил при Сударикове завфермой, но был он уже порядком уставший и, говорит Иван Александрович, заглядывал частенько в рюмку. Держится, бывало, держится, но мужики, свои же, замутят самогоном. В конце 58-го прислали молодого зоотехника Лысенко, но парень косорукий оказался, заворовался. Привесы были: 400 граммов у крупного рогатого скота и 250 граммов у свиней. С одной коровы не надаивали 2000 литров молока в год...
Много ли успел сделать Судариков, прежде чем слили «18-й партсъезд» с колхозом имени Кирова? Нет, срок отпущен малый, в три года что успеешь... Но с именем Сударикова никитаевцы связывают славные страницы. Иван Александрович положил силы, провел в деревню электрический свет и радио; впервые у доярок оказались сносные условия – воду качали из колодца электронасосом и зимой (особенно зимой) стало в коровниках светло будто днем. Эпопея, затеянная Судариковым, оказалась нелегкой вдвойне, потому что мужики смирились с керосиновыми лампами и враз заворчали, когда председатель позвал их на маленький подвиг: провода тянуть, столбы ставить. И не все согласились, чтобы в их домах повесили лампочки, – пожара боялись. Зато потом, когда брызнуло ярко из окон клуба, сельсовета, домов, стали бегать вокруг Сударикова, а он чуть важничал, говоря: «Вы же сами противились доброму делу...»
Сейчас, наверное, смешно и слушать эту историю; а Судариков облазил Братские ГЭС и ЛЭП, вымаливал обрывки провода. Но и маялись после – от дизеля, от движка брали энергию. Дежурил на дизеле знатный электрик, бывший тракторист Николай Дмитриевич Е-ко. Этот Е-ко выпить любил. Выпьет он сверх нормы – замигали и погасли лампочки в избах, на фермах кричи кукареку, да и что толку кричать: жди, когда протрезвится дизелист...
А радио тянули, конечно, от Тулуна. Репродукторы по пять рублей штука закупили, обчистив тулунские магазины.
Когда Иван Александрович Судариков, лежа в постели (худо себя чувствовал), рассказывал эти страницы, блуждала по лицу его улыбка; я понимал, ему приятно – такое добро должны запомнить односельчане. Урожаи не поднял, надои – тоже; зато пришел в дома свет. И вся долгая и временами несуразная жизнь Сударикова должна, по-моему, через свет этот просматриваться. Кстати, век свой доживает последний никитаевский председатель в доме, некогда принадлежавшем кулаку Михаилу Валтусову, и дом этот – тоже страница истории деревни...
На виду всех ныне живущих и здравствующих старых председателей – Зарубина и Татарникова, Жигачева и Шахматова, Белова и Сударикова, под пристальным и суровым их оком начал свою биографию Петр Царев, последний отпрыск фамильного древа Фурмановых и Царевых, белорусских переселенцев, еще в начале века ходивших в крепостной зависимости.
К Цареву я подбирался долго, немало чаев выпил, вечера напролет говорил, в работе месяцами наблюдал, одного и с товарищами его, в райкоме слушал и на областных активах, читал его статьи и о нем в областных иркутских газетах, даже в книжках уже[77]. Надоел расспросами Пелагее и жене Нине, да и самому Петру Николаевичу.
Но каждый раз, оставаясь с чистым листом бумаги наедине, я в тупик приходил: не ложился он в строку, Петр Царев.
Плакатно писать – человека скомпрометировать, да и себя; да и не умею я плакатно писать.
Однажды я и сказал: не могу я писать о тебе, Петя, не ухватистый ты. Он посочувствовал и забыл тут же о немочи моей.
А сейчас приспела пора – не отступиться. Но и тут я вон какую цепочку потянул: вокруг да около ходил, о родителях рассказал, о предшественниках поведал...
Припоминаю я разные встречи с председателями, с которыми приятельствовал и даже очерки печатал о которых. Эх, и легкомысленные вещи говорил я подчас. На Одесщине как-то познакомился с матерым Чорбой, Чорба отобрал у меня блокнот и ручку и нарисовал две схемы. Одна называлась: «Связи неправильные», другая – «Связи правильные».
Эта схема первая.
А вот другая, «связи правильные»:
Видите, разница существенная. Обратите внимание на односторонность связи второй схемы: колхозное собрание – председатель, и на двустороннюю связь: правление колхоза – председатель.
Сказал мне по секрету Чорба: «Настоящий председатель колхоза только тот, кто сумеет поставить себя по схеме второй», но, продолжал Чорба, пока на всю страну едва отыщется десяток председателей, которые живут с приближением к идеалу, с приближением, делаю ударение. А все остальные крутятся, как уж на сковородке, пытаясь забронировать право на самостоятельность и подотчетность единственному верховному судье – народу, то есть, по Чорбе, колхозному собранию; но – тут свидетельствуют десятки колхозов, изученных мной эмпирично, – народу-то никто не подотчетен у нас, а и народ холопствует.
Один из знакомцев на Владимирщине, известный председатель, как-то попал в счетную комиссию по выборам в Верховный Совет СССР. Стали считать голоса, поданные за Героя Социалистического Труда Акима Горшкова (он ходит в России в основоположниках колхозного строя). Что же оказалось? Своя деревня, свой колхоз дружно проголосовали против Акима; избиратели один за другим вычеркнули имя его из бюллетеней. Но Аким стал депутатом Верховного Совета. Подтасовали итоги.
Эта доподлинная правда открыла мне глаза на механизм «выборов» в Советы. Но то, что мужики могут совокупно не принимать председателя как председателя, а он сидит себе преспокойно в кресле и почивает на лаврах, тут-то задумаешься горько... Петр Николаевич Царев в отличие от Акима Горшкова пока пользуется доверием большинства колхозников. Подворный опрос по всем четырем деревням показал: мужчины и женщины принимают, пусть с оговорками, Царева. Но уже есть и другие симптомы...
Он начинал с тех цифр, которые приведены ранее.
За десять лет цифры эти (не по всем видам продукции) скакнули вверх. Сделаем подробную выписку из документов (взяты они в Иркутском областном управлении сельского хозяйства).
Общая земельная площадь колхозных угодий 19 479 га, в том числе сельскохозяйственных угодий 9423 га, пашни 8656 га. В колхозе трудоспособных 614 человек. Направление хозяйства – зерновое–мясомолочное. Сведем в сравнительную таблицу прежние и царевские показатели.
Данные по животноводству:
Сравним себестоимость выпускаемой продукции:
Во всех этих показателях есть не только противоречия, но и явные несоответствия. Например, урожайность овощей резко возросла: казалось, себестоимость должна понизиться, а она возросла почти в два раза. То же самое с зерном: урожайность подняли с 18 центнеров до 24, себестоимость должна была уменьшиться, а она возросла... И это внушает тревогу: а есть ли подлинный экономический рост хозяйства? Не превалируют ли, как выражаются ученые, масштабы над подлинным, экономическим прогрессом?
