Уже в день гибели (!) Штефаника президент Масарик в ответе на цитируемое мной выше апрельское письмо Бенеша под последним (!) пунктом 4) отреагировал на случившуюся трагедию. Я бы сказал, что эта реакция на гибель своего ближайшего (зачастую просто незаменимого), талантливого словацкого соратника была высказана, как бы между прочим, весьма и весьма сухо, без эмоций, а возможно даже не лишена определенного цинизма. Президент Т.Г. Масарик 4 мая 1919 г. писал министру иностранных дел Э. Бенешу: «Милан мертв – и даже эта смерть в соответствии с его карьерой; в крайнем случае без труда ее так можно символизировать. Его не стало в тот момент, когда я строил планы, каким образом все уладить и как с ним разговаривать. И физически, и духовно смерть не хуже, чем конец, который его, беднягу, ждал по прогнозам наших медиков в Сибири (доктор Фоустка). У меня столько дел, что лишь украдкой (?! – Е.Ф.) философствую о его смерти… Ваш Масарик»[317].
Думается, что Масарика, без преувеличения, в том момент волновала в большей степени судьба парижского наследства М.Р. Штефаника. В приписке к своему письму президент не забыл добавить: «Внимание на квартиру и собрания Милана: здесь находится его секретарь Лакомый, который с ним был в Сибири, и он все знает»[318].
Перипетий с багажом Штефаника и судьбой его наследства Й. Гусар в своей книге также касается, однако уже с позиций нынешнего дня, когда все еще актуальна проблема раздела и реституции культурного наследия между Чехией и Словакией. Автор в большей мере сокрушается по поводу судьбы антикварных художественных собраний увлеченного коллекционера Штефаника, например скульптур Гогена и т. д.
Меня же, как историка, прежде всего волнует вопрос, куда и как исчезло письменное наследие Штефаника периода Первой мировой войны и его материалы заграничного чехо-словацкого движения Сопротивления. Можно предположить, что все это исчезло ранее с легкой руки Бенеша при помощи легионера Лакомого, бывшего адъютанта Штефаника, и не вошло в сохранившиеся описи имущества, проведенные экспертами чехо-словацкого МИД. Так что резервы для продолжения поиска письменного наследия М.Р. Штефаника, думается, еще имеются.
В случае со Штефаником о самоубийстве нельзя даже допускать малейшего намека. Ведь ему, как офицеру и кавалеру ордена Почетного легиона, был без сомнения свойственен непоколебимый кодекс воинской чести. Разве мог Штефаник пойти на рискованный шаг и повлечь гибель всего итальянского экипажа? Только в нынешние времена, когда значительно поколебались моральные и этические устои, отдельные безответственные писатели могут с легкостью говорить о возможном самоубийстве Штефаника.
Iv.2 «Чеховойско» и Т.Г. Масарик. Российский период в эмиграции Масарика (1917–1918 гг.) и его геополитические ориентиры
После февральской революции царский запрет на въезд Т.Г. Масарика в Россию стал недействительным и путь был открыт. Начинался российский этап эмиграционной жизни Масарика, который пробыл здесь с мая 1917 по март 1918 г. Разумеется, он приветствовал Февральскую революцию, что выразил в телеграммах председателю Государственной Думы и П.Н. Милюкову, министру иностранных дел. Источников о пребывании Масарика в России сохранилось недостаточно. Отсылаем читателя к его собственной работе мемуарного характера «Мировая революция. В годы войны и на войне 1914–1918»[319]. Часть архивных источников была вывезена русской эмиграцией за границу, что-то исчезло в годы Гражданской войны. Сохранились лишь выступления Масарика по чехо-словацкому вопросу в российской прессе, которые традиционно привлекались исследователями. Но относительно миссии Т.Г. Масарика в России эти материалы недостаточно информативны.
Отметим, что пребывание Масарика в России проходило в благоприятных условиях. Его давний друг П.Н. Милюков стал на какое-то время министром иностранных дел Временного правительства, хотя вскоре
и подал в отставку. Почву для продвижения чехо-словацкого дела во многом подготовил в ходе предшествующей военной миссии коллега Т.Г. Масарика по Парижскому Чехо-Словацкому Национальному Совету М.Р. Штефаник.
Из обнаруженной переписки Масарика с другом – российским философом Э.Л. Радловым обращаем внимание на следующее письмо:
«Tel. 592 00
Морская 13, кв. 14 6.V. 1917
Lieber Freund,
Ich bin fur langere Zeit nach Petr[ograd] gekommen: wann und wo kann ich Sie sehen?
Ich brauche notwendig einen Zahnarzt und zwar einen erstklassigen; bitte konnen Sie mir einen empfohlen? Bitte antworten Sie, so mogl[ich], per Tel. sogleich.
Ihr
Masaryk.
[Приписка рукой Радлова]
Фенхель, ул. Гоголя 12 Т. 528 43»[320]
«Тел. 592 00
Морская 13, кв. 14
6. V.1917
Дорогой друг,
я приехал на длительное время в Петроград; где и когда я Вас увижу?
Крайне нуждаюсь в помощи зубного врача, только первоклассного, не могли бы Вы мне такого порекомендовать? Пожалуйста, ответьте, насколько это возможно, или позвоните.
Ваш Масарик».
Очевидно, что возраст брал свое, и Масарику, колесившему по Европе, со здоровьем приходилось нелегко.
Именно этот адрес в Санкт-Петербурге – Морская, 13, кв. 14 – стал местом пребывания Масарика и штабом чехо-словацкого землячества. Своим личным секретарем он назначил чешского историка из бывших военнопленных в России Ярослава Папоушека.
После прибытия в Петроград Т.Г. Масарик возглавил филиал Чехо-Словацкого Национального Совета по России. Он весьма серьезно подходил к своим обязанностям главы филиала и вначале даже регулярно председательствовал на заседаниях Петроградской организации Совета. Впоследствии его замещал Б. Чермак, по свидетельству в работе о пребывании Масарика в России Й. Куделы, активиста из военнопленных, ставшего после возвращения на родину биографом Масарика[321]. Одним из первых программных выступлений Масарика в России стало его «Обращение к чешско-словацкому войску и военнопленным», которое было опубликовано в чешском периодическом издании «Чехословак» от 28 мая 1917 г. В нем он подчеркнул демократический характер чешских воинских формирований, призвал к соблюдению образцовой военной дисциплины и невмешательству в дела русской армии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
