Переступив порог хорошо знакомой комнаты в штабном доме, Чычахов в ту же минуту получил такой удар, что отлетел, как брошенная сума, и ударился головой о кирпичную печку. Он поторопился встать на ноги, будто от его проворства много зависело. Но едва схватился руками за угловые кирпичи и приподнял голову, как сразу же получил ещё удар. Падая на спину, он успел заметить две человеческие фигуры. Почему-то засело у него в голове, что он обязательно должен сказать нечто важное и непременно это сделать стоя. Вот почему он несколько раз упорно поднимался, а те двое всякий раз сбивали его с ног кулаками. Всё происходило молча. Слышалось лишь трудолюбивое сопение истязателей, шмяканье кулачных ударов да глухой звук, с которым тело Томмота ударялось то об одну стену, то о другую.
В полузабытьи, падая затылком на край порога, Томмот неясно увидел перед собой чьё-то потное лицо, затем сильные руки схватили его за грудки.
— Какое задание дали тебе в Чека? Почему ты бежал вместе с Аргыловым? Говори!
Слова доходили до Томмота издалека и то слышны были, то не слышны. И опять каруселью пошли в его глазах все четыре стены и потолок этой сумрачной комнаты.
— Говори! Скажешь?.. Говори! Врёшь — скажешь! Гех! Ы-ык…
В который уже раз подпираясь, чтобы подняться, Томмот бессильно опустил голову на пол и закрыл глаза. «А зачем я встаю? — подумалось ему. — Чтобы били? Только бы не поддаться им! Только бы не потерять сознание…»
— Встать! Быстро встать!..
Теперь его принялись бить ногами по рёбрам. Чтобы удержаться от крика, Томмот до крови прикусил губу. Затем утихло, и Томмот, чуть заметно приоткрыв глаза, увидел перед собою незнакомого военного: покатый с залысинами лоб, большие торчащие уши, голое мясистое лицо. Рядом с ним стоял Топорков. Оба в расстёгнутых кителях, распаренные и тяжело дышащие.
— Обеспамятел?
— Притворяется!
Топорков за грудки поднял и посадил Томмота на стул, затем кулаком под челюсть поднял его уроненную на грудь голову.
— Сиди прямо! Слышишь нас?
Томмот приоткрыл веки пошире:
— Слышу…
— Вот и ладно! Теперь признавайся. Тебя прислали из Чека? Отвечай!
— Никто не посылал…
— Врёшь! Почему сегодня ты распинался за красных? Почему агитировал за них в наслеге? Быстрей говори!
«Так и думал…»
— Не было этого…
— Врёшь, товарищ чекист! — это сказал напарник Топоркова, подполковник, — Томмот разглядел его погоны. — Теперь ты уже не вырвешься из наших рук! Всё, что было сейчас, — только цветики. Ягодки будут впереди. Смотри, не дошло бы до этого! Сам всё расскажешь да будешь ещё умолять, чтобы выслушали.
В отличие от Топоркова, этот не рычал устрашающе, а говорил садистски проникновенно, и это было вдвое страшней.
— Рассказать мне не о чем. Всё уже выложил. В тот раз…
— Сегодня на собрании о чём говорил?
— Что велели: почему убежал от красных…
— Ещё?
— Отвечал на вопросы.
— О чём?
— О съезде…
— Вот-вот! Это уже кое-что. Ну, и что же там на съезде? Ты уже прости нас, любезный, но придётся тебе всю твою большевистскую пропаганду здесь повторить. У подполковника Мальцева, честь имею представиться, не было ещё случая, чтобы какой-нибудь самый закоренелый молчун не стал красноречивым…
— Дайте мне воды, — тихо, но требовательно попросил Томмот.
Топорков зачерпнул из ведра и подал ему кружку, решив, что парень начинает «раскалываться». А Томмот отхлебнул из кружки, затем достал из кармана носовой платок, брызнул на него и принялся не торопясь отирать лицо. Мальцев, сидя напротив, терпеливо ждал.
— Вы почему допрос с избиения начали? — спросил Томмот. — Может, я и так бы всё рассказал.
— О-о, почерк мастера. Стиль, так сказать… — милостиво ответил ему подполковник Мальцев.
— Костоломы вы, мясники! А не контрразведчики… — в том же тоне, как похвалу, высказал им Томмот.
— Ах ты паскуда! — взъярился Топорков.
Тут Томмот вскочил и заорал прямо в лицо Топоркову:
— Бей, гад! Корявая дубина!
У Топоркова отвалилась челюсть. Но Томмот, не давая ему что-либо предпринять, быстро заговорил:
— Если бы я действительно был агентом Чека, то разве стал бы я себя раскрывать какой-то там агитацией? Или, по-вашему, в Чека такие же идиоты, как вы? Тот, кто донёс вам на меня, или болван, или сволочь!
— Погоди! — остановил Мальцев уже рванувшегося с кулаками Топоркова. — Позови-ка тех…
Топорков шагнул к двери и, отворив её, крикнул куда-то в темноту:
— Привели? Давайте их сюда!
Ввели Чемпосова и Лэкеса.
Едва войдя, Чемпосов побледнел, на щеках его, прихваченных морозом, резче прежнего выступили тёмные пятна. Видя, как Томмот вытирает платком кровь с лица, испуганный Лэкес остановился у порога и прислонился к косяку.
— Понимает ли по-русски этот? — спросил Топорков, кивнув в сторону Лэкеса.
— Не понимает, — ответил Чемпосов.
— Переведи! Сегодня ты выезжал с этими вот людьми в наслег?
— Выезжал… — по-детски шмыгнул носом Лэкес.
— О чём говорил Чычахов на собрании?
— Не знаю…
— Как так? — пошёл грудью на парня Топорков.
Лэкес прижал обе руки к груди.
— Брат полковник, он и вправду не был на собрании, — поспешил на помощь Чемпосов. — Возился с лошадьми на дворе.
Топорков отбросил Лэкеса к дверям:
— Пшёл!
Створки дверей с грохотом ударились о стены, Лэкес, запнувшись о порог, шмякнулся на пол уже в смежной комнате. «Молодец! Ай да Лэкес!» Тёплая волна благодарности затопила сердце Томмота.
— Может, и ты на собрании не был, ничего не слыхал? — обратился Топорков уже к Чемпосову.
— Я слышал…
— Вот и расскажи. Но знай наперёд, этот человек — шпион Чека, доказано полностью. Ну?
Вначале запинаясь, затем всё более осваиваясь, Чемпосов без спешки рассказал, как было. Получилось, что Чычахов на собрании говорил о причинах своего побега к белым, затем по просьбе собравшихся перечислил вопросы, которые обсуждались на съезде Советов. Он повторил почти всё, о чём говорил Томмот на сегодняшней сходке в наслеге, но так, что придраться было не к чему, и получилось, что Томмот ругал красных и хвалил Пепеляева. Чемпосов кое-что бегло пропускал, кое-что усиливал, и сам Томмот удивился: всё точно, всё без утайки — и всё не так!
— Может, ты что-нибудь скрыл?
— Нет, я ничего не скрыл, — Чемпосов посмотрел в глаза Топоркову.
— Или, может, забыл что?
— Нет, брат полковник! У меня хорошая память, к тому же это всё было сегодня.
— А если проверим?
— Будет только так, как я рассказал!
— Ну, смотри! — погрозил Мальцев, подойдя, и, открыв дверь, толкнул Чемпосова в смежную комнату. — Уведите пока!
Оба переглянулись между собой.
— Чего же тогда болтал этот одноглазый дикарь? — вполголоса пробормотал Топорков.
Но Томмот расслышал.
Значит, донёс не Чемпосов и не Лэкес, а какой-то одноглазый, который, по-видимому, сидел на сходке позади всех, Томмот его не видел. Томмоту стало легко оттого, что давешние спутники его оказались стоящими людьми, а ещё больше оттого, что истязатели его заметно повесили носы.
Но вдруг лицо Мальцева преобразилось, что-то новое появилось в его вкрадчивой улыбке палача.
— Прошу вас сесть, брат чекист. Пожалуйста, не стесняйтесь…
Томмот сел на стул.
— Привяжите его! — бросил подполковник Топоркову и, потирая руки, всё с той же улыбкой стал приближаться к Томмоту. — Сейчас у нашего брата отворятся уста.
Топорков завернул руки Томмота за спинку стула и туго их связал. Мальцев подошёл сзади и сдавил ему виски основаниями ладоней. Сильнее. Ещё сильнее. Томмоту показалось, что у него затрещал череп, а выдавленные глаза сейчас выпадут из глазниц.
— Говори, какое задание получил в Чека? — наклонившись к самому уху, допытывался Мальцев. — Ты агент чекистов, да? Отвечай…
Томмот молчал, стиснув зубы. Пот струился по его лицу, а мыслей — совсем никаких, кроме той, единственно нужной сейчас: нет, не скажу, нет!
— Зачем тебе терпеть эту адскую боль?.. Ты их агент, да? Отвечай… Станет больнее… Какое задание?..
Томмот ясно почувствовал, что он умирает от боли. «Только бы скорее, скорее… Почему я молчу? Надо кричать, может, так легче, легче…» Но когда он подумал об этом, он уже кричал, дико кричал, пронзительно.
Снаружи громко забарабанили в дверь:
— Полковник, мешаете работать!..
Топорков яростно зашептал в ухо парню:
— Не кричи… Расскажешь, нет? Признавайся!
Но Томмот всё кричал, обезумев от боли и испытывая в крике облегчение.
Отворилась дверь, заглянул молодой офицер:
— Полковник Леонов просил не шуметь.
— Перестань вопить, перестань… — Мальцев разжал занемевшие от натуги руки и вытер пот со лба. — Дикарь и есть дикарь.
— А эти тоже, барышни… Работали б себе… Ничего, мы перейдём в другой дом.
Оба, схватив Томмота под мышки, поволокли вон. Глотнув морозного воздуха, Томмот немного пришёл в себя, и недавно такую спасительную мысль о смерти заменила другая: я должен выжить… Ойуров сказал, что на смерть не имею права… Это равносильно дезертирству… Я должен…
