– Сама-то она как? Я имею в виду, насчет этого...
Он не мог произнести вслух слово «послед».
Эрика вздохнула, покрепче ухватилась за поводья, покачала головой. Прошло два часа с тех пор, как они подоспели к роженице, самое трудное вроде бы уже позади. Теперь они неторопливо ехали по известняковой тропинке в лес, на встречу с семейством углежогов – Уолту требовалось переговорить с ними от имени короля. Эрика обернулась к жениху, взгляд ее светло-голубых глаз встретился с его взглядом, соломенная прядь упала из-под капюшона на лоб. Уолту захотелось коснуться этой пряди.
– И да, и нет. Это оказался не послед, у нее были близнецы. Второй родился мертвым. Боюсь, и первый ребенок, девочка, вряд ли выживет. Да и сама Фрида...
– Их нужно перевезти в усадьбу, верно? – Он имел в виду усадьбу своего отца, огороженное поселение вокруг большого дома. – Там о них позаботятся.
– Да, но она боится переезжать в усадьбу.
– Это еще почему?
– Уолт, дорогой мой, тебе многому придется учиться, чтобы взять хозяйство в свои руки. Винк был фрименом, свободным крестьянином, ему принадлежал огород возле хижины и еще пара гайдов на северном краю деревни. Теперь его участок перешел к Фреду и Фриде. Если они переберутся в усадьбу, ты можешь забрать землю в обмен на защиту и покровительство, и они утратят свободу. Вот чего она боится.
– Что же делать?
– Пообещай, что она, Фред и малыш останутся в усадьбе лишь до тех пор, пока не сумеют сами позаботиться о себе. Фрида поверит, что надел у нее не отнимут, только если ты присягнешь в этом на деревенском совете. Пока ты не дашь клятву, она с места не сдвинется.
До ближайшего совета – мута, оставалось два дня. Хотелось бы надеяться, что мать Фреда продержится так долго. Эрика сказала, если больная не умрет в течение ближайших шести часов, то доживет до мута, а умрет, значит, так суждено.
Из низины, заросшей березами, тропинка тянулась вверх, к длинной волнообразной гряде холмов, поднимавшейся над Долиной Белого Оленя до самого Шефтсбери. Придержав коней, Уолт и Эрика оглянулись назад, на пройденный путь, на Иверн, Шротон и похожий на спину кита Хэмблдон, на простиравшуюся во все стороны седую от инея долину, поля и леса. Там и сям над далеко разбросанными селениями подымался голубоватый дымок. Уолт знал: когда закончится его служба, большая часть того, что он видит сейчас, будет принадлежать ему, ему и Эрике. Но впервые он задумался над тем, что жизнь знатного тана и даже эрла отнюдь не сводится к пирам и охоте.
Они перебрались на другую сторону холма. Здесь лес рос гуще, дуб, ясень и падуб вытеснили березу. Глубокое молчание леса сомкнулось над ними, перестук лошадиных копыт, слышавшееся порой конское ржание или легкий звон упряжи казались почти кощунством. Наконец Эрика заметила знак, белую засечку, оставленную топором на темно-серой коре ясеня. В этом месте они свернули с тропы.
Склон становился все круче, мерзлые комья земли так прочно срослись с осыпавшимися желудями, что в любой момент лошади могли поскользнуться и покалечиться. Эрика и Уолт спешились и повели лошадей в поводу. Темно-зеленые падубы, обычно такие нарядные, выглядели сиротливо: коралловые ягоды давно расклевали дрозды, а ветки были обглоданы так, словно их специально подровняли примерно на высоте плеч рослого мужчины. Вскоре путники поняли, кто тут потрудился: в ста шагах впереди стадо оленей сосредоточенно чавкало, поедая мясистые листья, один олень от усердия даже уперся передними копытами в серебристый ствол. Животные замерли на мгновение, словно на картинке, и тут же исчезли, не выдав себя ни звуком – ни одна ветка не хрустнула у них под ногами, не зашуршал лист, даже когда они по очереди принялись перепрыгивать через мелкий, но широкий ручей, скованный льдом. Олени приближались к ручью, наклонив головы, высматривая подходящее место для прыжка и приземления, а затем высоко задирали морды и вытягивали шеи так, словно собирались взлететь к верхушкам деревьев.
– Уже недалеко, – промолвила Эрика. Примерно в полумиле залаял пес, за ним другой.
На росчисти стояло шесть хижин, маленьких даже по сравнению с жилищем Фриды, просто круглые шатры, сплетенные из прутьев и накрытые дерном, а под ним – ямы, землянки. Рядом возвышались пять печей для обжига, пять больших, с тонкими стенками пирамид, сложенных из дубовых сучьев и тоже накрытых сверху дерном. Воздух над ними колебался от жара.
Угольщики собрались полукругом на порядочном расстоянии от приезжих, настороженные, готовые вступить в бой или убежать. Они держали в руках топоры и большие ножи, инструменты своего ремесла и в то же время оружие. Говорили они на кельтском наречии Корнуолла, однако считали себя древнее кельтов, и некоторые ученые монахи утверждали, что это последние потомки людей каменного века, которых загнал в тогда еще девственные леса пришедший ему на смену бронзовый век. Они часто переходили с места на место, мгновенно исчезали, почуяв угрозу, кормились мясом птиц и зверей, если удавалось подстрелить их или поймать в ловушку, и продавали уголь, меняли его на любые необходимые товары.
У племени был вождь и была королева, которую они чтили превыше вождя, хотя именно вождю надлежало вести переговоры и улаживать отношения с внешним миром. Звали вождя Бран[78], это был крупный мужчина, сложением напоминавший кузнеца и с ног до головы закутанный в меха. От маски оленя, красовавшейся у него на голове, отходило семь ветвистых рогов, а ниже маски лицо закрывала кустистая черная борода, к которой никогда не прикасалась бритва. Располагая небольшим запасом слов, Бран объяснялся по-английски не слишком свободно: помогал себе взмахами рук, знаками, на пальцах прикидывал числа. Иногда Эрика приходила ему на помощь, подсказывала нужное слово.
Уолт просил тысячу бушелей угля сверх того, что обычно продавали углежоги, причем срочно, к пятнадцатому апреля. По древнему календарю в этот день заканчивался месяц Черной Ольхи, а черная ольха, по словам углежогов, – лучшая древесина для угля, «самая яростная, самая жаркая в схватке с огнем».
Бран правил углежогами от реки Стаур на западе до Эймсбери-Эйвон на востоке. Обе реки сливались у гавани Туинхэм и с оглушительным грохотом обрушивались в море у Хенгистберихед. На широкой плоской вершине горы Хенгистбери были найдены богатые залежи железа, и Уолт надеялся, что ему удастся доставить избытки угля к новым рудникам, привезти туда же кузнецов и создать новые оружейные мастерские.
Время подгоняло. В устье Сены уже начали строить большой флот, Бастард собирал большее войско, чем удавалось выставить на поле битвы какому-либо английскому королю со времен Эдмунда Железнобокого. Вторжения ожидали в конце апреля, как только стихнут весенние бури.
Воинам требовалось оружие и доспехи, не сотнями, а тысячами, и здесь, в сердце леса Крэнбурн-Чейз, Бран, пользуясь моментом, заключил в начале февраля невероятно выгодную сделку, запросив втрое против обычной цены. Не из жадности, заверил он Уолта, но потому, что придется рубить даже подрастающие деревья и пройдет года три, прежде чем восстановится нарушенное равновесие. Вдобавок с Уолта причиталось большое количество эля и вина (мед жители дубовых рощ и сами поставляли соседям), копченые окорока и соль.
Но самое главное условие Бран приберег напоследок.
– Каждый год, – заговорил он, сидя на стволе упавшего ясеня, ковыряя в зубах острием большого ножа и поминутно сплевывая, а старейшины его племени (среди них были не только мужчины, но и женщины) стояли рядом, кивками подтверждая его слова, – каждый год мира приносит этой стране все большее процветание, все больше детей доживают до зрелости, растут деревни и города, вам нужно больше земли под пшеницу, ячмень и сады. Вы расчищаете лес, вырубаете, выжигаете его, лес с каждым годом отступает. Если не будет войн и сражений, вам не понадобятся мечи и щиты. Болота по обе стороны Эйвона уже осушили, извели черную ольху, которая так нужна вам теперь...
– Никто не в состоянии уследить за этим. Даже король не может, – перебил вождя Уолт.
– Пусть так, – признал Бран, – но за каждые пять гайдов расчищенного леса ваш король и его эрлы будут отдавать один гайд в полную нашу собственность, и король должен подтвердить наше право охотиться в этих лесах, пока они существуют. Дай нам твое слово и слово короля Гарольда, тогда пять племен, живущих между Стауром и Эйвоном, и наши родичи, живущие между Эйвоном и Итченом, предоставят тебе твою тысячу бушелей.
Они продолжали торговаться далеко за полдень, оранжево-красное зимнее солнце низко висело над лесом, почти задевая верхушки деревьев, вскоре оно сделалось багровым и стало спускаться к западу. Из самой большой хижины, где ее принимала королева углежогов, вышла Эрика и попросила мужчин договариваться поскорее: от Иверна и Шротона их отделяло три часа езды, им уже не хватит дневного света, чтобы вернуться. Уолт дал слово к последнему дню Масленицы привезти из Винчестера хартии и грамоты, закрепляющие права Брана на новые угодья, а Бран обещал завтра же отправить вниз по Стауру в Туинхэм лодки, груженные углем из старых запасов.
