что его любят. Сердце давно подсказывало об этом. А я так давно не признавалась никому в любви. Живым так уж точно. Возможно, я не выросла для таких слов. Я все еще хрупкая маленькая сиротка, но Маркус — человек, которого я полюбила уже давно. Не с первого взгляда, когда он пожалел меня и приютил к себе под крыло. Но это сильное, пугающее и невероятное чувство начало зарождаться рано. В ночь, когда я позволила себе устроить сцену во дворе, после которой заболела, в сердце появилась крупица, и она росла каждый день, каждый час и каждую минуту. Маркус заботился обо мне, отталкивал и снова ухаживал. Он смог перебороть ненависть к моей фамилии.
Влечение переросло в любовь. В любовь к раненому, но не сломленному мужчине. Сильному и стойкому. К человеку, у которого я бы хотела учиться храбрости.
— Ты стал не только моим первым мужчиной, но и первым человеком, которого я смогла впустить в сердце, — продолжаю я. Слезы застилают глаза. Смахиваю капельки с ресниц. Мне легко и хорошо, словно какой-то заслон в моей душе упал. — Я хочу… прости, я в этом несильна. Я знаю, что у нас много проблем, и мы со всем разберемся…
Глаза Маркуса блестят. Мужчина приподнимается на локтях, берет в руки мое лицо и затыкает поцелуем. Маркус неразборчиво целует меня, что-то бормоча в ответ.
— Мы со всем разберемся, — хрипло подтверждает он.
Мы занимаемся любовь еще три раза. Когда мы бессильно падаем на постель, Маркус притягивает меня к себе, и я утыкаюсь носом в его грудь, а пальцами вожу по рисункам на его теле. Дыхание мужчины вскоре выравнивается, и он начинает блаженно сопеть, не ослабляя своих медвежьих объятий. Я безумно хочу спать, но жду чего-то.
Я жду ответного признания. Эгоистично так думать, но я бы очень хотела услышать эти три слова.
* * *
Всю неделю Маркус вел себя странно. Он отказывался отпускать меня от себя, следил за каждым моим шагом и запрещал запираться в душе. Скажу больше: несколько раз он приходил, пока я мылась. Маркус прижимался ко мне, и мы долго стояли под водой, обнимаясь. Одной рукой он держал меня за талию, а другой всегда проверял пульс. Разумеется, все заканчивалось сексом, но скорее по моей инициативе. Маркус будто хотел подтверждения, что я рядом, что я жива. Я не сопротивлялась, потому что понимала, что он напуган. Кайл тоже волновался и проверял, как я. Его паранойя не настолько переходила границы, как у Маркуса. Мне было приятно и неловко. Я все еще не осознавала, что моя жизнь была в опасности, поэтому чрезмерная тревожность начала раздражать. Черт, они носились вокруг моей персоны, как две курицы-наседки.
Но стоит признаться, что больше всего я думала не о инциденте и не о странном мужчине. Я даже особо не вникала, о чем он расспрашивал Маркуса, потому что в моей голове крутилась лишь одна мысль. Он не ответил мне. Что, если Маркус не чувствует того же? Вдруг, он не любит меня? Любить, но не быть любимой — печальный троп без счастливого конца. А мне кажется, что после всего, что со мной случилось, я его заслужила. Как бы эгоистично это не звучало, я хочу быть счастливой.
В очередное утро я открываю глаза, ожидая встретиться с бдительным взглядом Маркуса, который проснулся уже несколько часов назад и с того времени смотрел, как я сплю. Я заставала такую картину уже два дня подряд.
Но постель пуста. Простынь остыла, и аромат моего мужчины угас.
Сердце сжимается: куда же делся Маркус? Первый порыв — отправиться на поиски, однако в дверь моей спальни стучатся. Через секунду в комнату заходит Кайл с подносом, на котором стоят тарелка с сендвичами и кружка кофе. Парень с улыбкой ставит еду на прикроватную тумбу и плюхается туда, где недавно лежал его дядя. Слава Богу, что мне стало прохладно, и я надела на себя футболку Маркуса и трусики. Кайлу лучше ее не видеть, поэтому натягиваю одеяло до груди.
— Доброе утро, спящая красавица, — усмехнувшись, мурлычет парень, оглядывая мое заспанное лицо. — Ты продрыхла все на свете.
Пихаю Кайла локтем в бок и, приподнявшись, смотрю на часы. И правда, уже полдень. Кайл протягивает мне поднос. Желудок сжимается от голода, и я приступаю к еде, пока парень о чем-то болтает. Прислушиваюсь, вдруг Маркус где-то в коридоре.
— Да уж, — пережевывая сендвич, отвечаю я. — Чем ты занимался?
Кайл зевает и носом показывает на свои грязные штаны. Субстанция похожа на землю или…
— Черт возьми! Поднимай живо свой зад с моей кровати! — верещу я. — Ты что, убирал стойла? И полез на мое белое постельное белье?
Кайл начинает гоготать, как гусь, когда я ногой спихиваю его с кровати. Парень встает на ноги, направляется к двери, но вдруг резко останавливается. Кайл разворачивается, шарит по карманам и достает оттуда конверт.
— Чуть не забыл, — проведя ладонью по волосам, парень протягивает его мне. Неуверенно беру письмо из рук Кайла. — Папа ночью ушел в лес поохотиться. Он обычно так делает, когда надо разгрузить голову. Либо охота, либо нам придется забирать его из полицейского участка за погром в баре или нанесение тяжких телесных повреждений. Думаю, он задержится в лесу на несколько дней и притащит с собой оленя или что-то еще.
Маркус ушел и ничего мне не сказал? Он не мог просто уйти! Дьявол, он едва ли не ходил со мной в туалет, а сам отправился на охоту в лес на несколько дней? Здесь что-то не так. Кайл усмехается и качает головой, засунув руки в карманы. Кажется, он не в восторге от поступка отчима.
— Почему он ничего мне не сказал? — спрашиваю я скорее себя, а не Кайла.
Парень тяжело вздыхает и отшучивается:
— Маркус Монтгомери, выросший в Нью-Йорке, давно умер, а нынешний пещерный человек настолько привык жить один, что забывает, что есть люди, которые о нем беспокоятся. Он не хочет никому открываться, даже мне и Лу. В детстве я очень обижался на эту его… привычку, но потом смирился и устраивал вечеринки, пока папа выпускал пар и подстреливал бедных бэмби.
Договорив, Кайл уходит и оставляет меня наедине с письмом. На помятой бумаге красуется мое имя, выведенное с завидной осторожностью. Но я открываю письмо без всякого трепета: во мне нарастает злость с невероятной скоростью. Маркус опять побоялся сказать мне нечто важное в лицо. Сначала СМС, а теперь письмо. Возможно, я расстроена из-за того,
