— Погоди, погоди, Максим, — взмолился опять Гоша, — как это «трансц….», ну, как ты говоришь, что это такое!?
— Приехали! — чуть возмущенно и обиженно вырвалось у Максима. — Ты что, издеваешься!? Ты слышал, что ребята говорили!?
— Ну!
— Что ну, баранки гну! Они же русским языком тебе рассказали, именно тебе Гоша, я это знал гораздо раньше. Они стали свидетелями, как некое существо легко и элегантно на их глазах превращалось из одного вида в другой. В данном случае из старика в волка и обратно. Да еще во что-то непонятное, безголовое. Так, нет, я говорю друзья!?
Оба очевидца отчаянно затрясли головами. А на Гошу так взглянули, что тот решил больше не задавать вопросов.
— Ну, что тут не понять?! — Максим с удовольствием дурачил своих сослуживцев. Ему было забавно наблюдать за этими жлобами. Тем более, он был уверен, что назавтра, по утру они отправятся, не солоно хлебавши, в обратный путь. Он уже смирился с тем, что командир их бестолковый, раз лезет нарожон в чужой монастырь. Да и сомнение вдруг стало зарождаться по поводу вины этого неуловимого агента по кличке «контуженный». Что-то здесь далеко не так, раз вогулы прячут его у себя и водят их за нос.
Но Максим ошибался на счет отхода назад без боя.
Утром капитан был другим. Теперь он был собран. Бешенство в глазах улеглось, но холодный, железный блеск остался. Если бы солдатики знали, что ему попросту деваться некуда, что нет у него пути назад, то и отнеслись бы к нему с пониманием и, возможно, разделили бы с ним его тревогу и озабоченность.
— Со мной идут, — без предисловий и не глядя на подчиненных, отрезал капитан, — Анохин, Епифанов и… — тут он поднял глаза и, смерив взглядом Максима, неуверенно добавил, — ну и… ты, Мальцев.
Теперь уже не было радостного «есть», все стояли, глядя куда-то в себя, помня вчерашний разговор.
Один Максим совершенно искренне удивился. Не удержался и спросил:
— Товарищ капитан, мы что… снова пойдем искать «контуженного», я правильно вас понял?
— Правильно, правильно! — брызгая слюной, выкрикнул командир. — Что, на катере спокойнее сидеть!?
— Да я не об этом, я…
— Все, шабаш! Полчаса на сборы. С собой взять сухой паек и по два полных боекомплекта.
И все же капитан был другим. Он еще больше замкнулся, был сосредоточен и постоянно напряженно думал. Собирался тщательно. За завтраком выпил только кружку чая.
— Кузьмич и ты, Лаптев! — капитан встал из-за стола, поставил недопитый чай и строго посмотрел на всех. — Ждете нас трое суток. Сейчас семь сорок одна, двадцать первое число, месяц май, — продолжая смотреть на часы, он сделал паузу. — Если двадцать пятого нас не будет в это же время, снимаетесь и рвете обратно без остановок. Лаптев, прямо к майору Шубникову в штаб и доложишь по всей форме, четко и подробно, и только ему.
Капитан стоял строгий, подтянутый, даже немного торжественный.
— Как понял, Кузьмич, — обратился он вдруг к механику и капитану судна.
Тот вздрогнул, быстро вскочил и, вытянув руки по швам, неожиданно громко выкрикнул:
— Так точно…, есть…, то есть… понял…, товарищ командир!
— Вот и хорошо, вот и ладненько, — впервые за последние дни улыбка, наконец, тронула сухие губы капитана. — Все, как там на флоте, по местам стоять, с якоря сниматься…, кто со мной вперед на выход.
На этот раз лодка шла гораздо быстрее. Кто-то один из троих по очереди, кроме капитана, сидевшего неподвижно, в глубокой задумчивости, постоянно шел или неспешно бежал вдоль берега. Там, где невозможно было идти, садился в лодку. Но едва возникала возможность, он опять высаживался…. Остальные двое усердно работали шестами.
Прошли озера, брошенные сооружения охотников. Речушка еще пуще запетляла, выгибаясь то вправо, то влево. Словно выматывала тех, кто хотел бы подсмотреть некую ее тайну. Наконец, устало обогнув крутобокий выступ правого берега, она сдалась и указала своим, почти прямым руслом на огромное дерево, одиноко стоящее вдали. И с этого места всем казалось, будто бы это из под него она и выбегает.
— Смотрите, смотрите, что это там!?… — выбросив руку, Гоша указывал на ближайший березняк.
— Ну, и что ты там узрел? — резко отозвался капитан.
— Да так…, наверно показалось… — Гоша вдруг смутился, коротко пожав могучими плечами.
— Что показалось, говори, не дергайся, — капитан стал строже.
Остальные продолжали вглядываться в сиреневый ажур молодого березняка.
— Да так, — Гоша бросил виноватый взгляд на сослуживцев, — будто…, вроде как…, старик…, то есть волк, — быстро поправился он, — был там… за сухарой…
— Стоп машина! — ноги выбросили капитана из лодки. Благо, берег был совсем рядом, черный борт мягко касался голых кустов. — Показывай, где ты его видел, — голос командира враз изменился. Он был сухой, хриплый, слегка вибрирующий.
— Так там, товарищ капитан, вон за той сухарой наклоненной.
— Анохин, Мальцев ориентир понятен!?
— Так точно! — в один голос отозвались оба.
— Зашли слева, рывком! — капитан отдавал команды на ходу. — Епифанов, а ты за мной. Бе-егом!..
Щербак легко преодолел небольшое пространство, отделяющее берег от сухары. Перемахнув через нее, он закрутился на месте, держа наган на изготовку. Тонкий голый березняк далеко просматривался вглубь, но никаких признаков старика или вообще движения… «Ну, и где он, этот пень трухлявый!?» — капитан слегка запыхался, но не столько от бега, сколько от возбуждения предстоящей встречи с врагом. Он продолжал вглядываться в глубину березняка, нежно поглаживая указательным пальцем овал спускового крючка.
После той памятной встречи старик стал личным врагом капитана, который так и не оправился от подлого, как ему казалось, и коварного удара. Как в молодости, когда перед дракой каждый ждет, кто же нанесет первым удар, чтобы потом с негодованием и правом оскорбленной стороны броситься в яростную схватку, отстаивать собственное достоинство, стереть в порошок противника.
— Ну, я же говорил волк, — раздался за спиной у капитана прерывистый от бега голос Гоши.
— Что!? — оторвался от своих мыслей Щербак. — Какой еще волк!?
— Ну вон, смотрите! — Гоша наклонил винтовку и стал тыкать штыком в какие-то глубокие на талом снегу лунки, которые медленно наполнялись свинцовой водой. Капитан, все еще ничего не понимая, присел на корточки перед этими лунка и только тогда зябко вздрогнул, поняв, что он видит перед собой.
Отпечатки лап были свежими и четкими, но главное — огромными!
— Ты…, видел его!? — Щербак почувствовал, как обдало холодком шею, и озноб побежал дальше по позвоночнику.
— Ково?… Волка?
— Нет, Бабу толстую с коровой…, дундук! — капитан поднялся и уставился на Гошу.
— Не-ет, не особенно…, он как-то мелькнул, — рослый красноармеец махнул перед своим лицом ладонью, — р-раз и нет его.
— Ладно, все, отдыхай служивый. Да, Епифанов, мне показалось, что ты сначала сказал «старик», а потом «волк». Так, нет!?
— Так точно…
— Ну и…, почему «старик»?
— Ребята… вчера сказывали…, будто бы какой-то старичок, ну… стало быть тот, которого они видели, превращается то в волка, то… обратно!
— Что!?… Что за чушь ты несешь!.. Как превращается?!.. Ты думаешь, что говоришь?!.. Обалдуй! — Капитан смотрел на подчиненного и диву давался его дремучести. — Ты комсомолец, нет, Епифанов?
— Никак нет пока, заявление подал в прошлом месяце… — Гоша сильно сконфузился и решительно не знал как себя вести.
— Думаю, тебе следует забрать заявление Епифанов, слаб ты еще для комсомола, очень слаб.
— Так, товарищ капитан, — обида захлестнула Гощу, — я это…, я тут ни при чем, это Мальцев так сказывал, а я что, я повторяю. — Большой, неуклюжий парень топтался на месте, месил чавкающий под ботинками снег.
* * *
После операции Оула окончательно пришел в себя. Он проснулся от сильного жжения всей правой части лица, будто его опять прижимали к раскаленной плите. Вокруг было тихо. Открыв глаза, он встретился с полумраком. Едва различимо, будто живой оранжево мерцал двускатный бревенчатый потолок. Где-то совсем рядом малиново позванивали остывающие угли то ли в печи, то ли в костре. Пахло шкурами, чем-то кисловатым и затхлым. Тело было тяжелым, оно напоминало о себе каждой клеточкой, каждой частичкой. Оула отчетливо чувствовал, где и в каком месте еще болят раны, где зудятся заживающие. Лежать было тепло и удобно.
«Интересно, где же я, — начал, наконец, размышлять Оула, — такое чувство, что я где-то рядом с домом! Но как я мог сюда попасть, если это действительно так?! Кажется, и Элли несколько раз приходила…, и еще кто-то и слова, все время слышались какие-то знакомые, но уж больно не понятные! Где же я, на самом деле? Может у кареллов?! Но как мог туда попасть!?…» — Оула попытался приподнять голову, но тотчас шею и что-то в спине сильно ожгло: «Да, в этот раз я сильно ослаб…» О еще больше расслабился и не заметил, как уснул.
