— Чё ты чешешь, нулевой? Вы день как знакомы! — Снова повернувшись к Маше, ухмыльнулся: — Малая, харэ ломаться. Из моих телочек никто не жаловался.
— У меня уже есть Денис! — зашипела она, инстинктивно пятясь, но сзади была спинка стула.
Папаша наблюдал с равнодушием. Похоже, он и его люди заранее все решили.
Элеонора не стерпела несправедливости, вскочила:
— Как вы смеете…
Волошин ткнул ее в грудь — женщина упала на место.
— Окстись, мать. Тебе уровень поднимем, помолодеешь, тоже кому сгодишься, а пока общей будешь…
Сергеич образовался напротив огромного Волошина и, обернувшись к Папаше, крикнул:
— Палыч, чё за голимый беспредел? Такого даже на красной зоне нет!
— Поддерживаю. — Голос поднявшегося Бергмана вошел в напряженное молчание, как острый нож в масло. Он обратился к Волошину: — Андрей, по какому праву ты считаешься сильнейшим? Мне кажется, мы как минимум равны.
Волошин снова сплюнул, только теперь себе под ноги.
— По эдакому. По праву сильного. А ты что, сомневаешься, Тетыща? Уровни не жмут? А то могу подрезать!
Константин Егорович Бергман, он же Тетыща, подошел к нему. При том, что был чуть ли не вдвое меньше, он умудрялся смотреть на Волошина сверху вниз. Чуть подняв бровь, он спросил:
— Ответишь? Хочешь это доказать в спарринге?
Его слова шелестели, как ползущая змея, а взгляд был таким, что Волошин отступил. Поджал хвост и попятился, поглядывая на Папашу, а тот не вмешивался. Что ж за смертоносным талантом обладает эта вариация Т-1000?
Тактика Шапошникова понятна: разделяй и властвуй. Ему эти конфликты между лидерами только на руку. Но мне-то что делать?!
Тем временем Бергман, заняв место Волошина, посмотрел на меня, вскинув брови, и в его взгляде мне померещилось живое человеческое участие. Может, мне показалось, но губы Бергмана шевельнулись, позволяя прочесть: «Не лезь».
Именно что показалось. Отвернувшись, он протянул Маше руку. В ее глазах заблестели слезы.
— Пойдем, милая, — ласково сказал Бергман. — Ты теперь моя женщина.
— Не ваша! — крикнула она. — Не ваша, а Дениса!
И я понял: если не вмешаюсь, никогда себе этого не прощу. Понимал, что точно огребу — их больше и они сильнее. Скорее всего, меня убьют. Но иначе я просто убью в себе душу. Как ни поступи, проиграешь, но разум отказывался принимать поражение и лихорадочно искал выход, а тело уже начало действовать. Уж лучше сдохнуть, чем проглотить это дерьмо!
Бергман был вдвое легче Волошина, поэтому мне удалось рывком за ремень оттащить его от Маши.
— Я хочу оспорить это в спарринге. — Хотел сказать твердо, уверенно, а голос все равно предательски задрожал.
— Не лезь, — сказал Бергман теперь вслух, — просто поверь: не лезь, будет только хуже. И впредь не смей меня трогать. Вообще. Я предупредил.
— …еще и дурак, — донеслось из-за спины.
— …нарвался «нулевка».
Рядом со мной, скрипнув зубами, встал Сергеич. Помедлив, Макс тоже подошел и ошарашенно заозирался — в глазах его плескалась паника. Нет, не надо тащить их за собой на тот свет. Там жнецы и ничего хорошего. Вывод: рисковать жизнями соратников я не имею права.
Боевики во главе с Рябым начали подниматься, но Бергман жестом велел им сидеть. Стало понятно: четверо претендентов под Бергманом, остальные — люди Волошина.
— Макс, Сергеич, вернитесь на места! — рявкнул я. — Быстро, б…!
Макс дернулся было, но Сергеич сплюнул под ноги, рыкнул:
— Да я лучше сдохну. Суки мрачные, а… Кто…
— Константин Егорович, он нужен живым! — крикнул Папаша.
Бергман смотрел на меня так, словно хотел что-то сказать, но я не мог ничего прочесть на его непроницаемом лице. Урод хладнокровный! Юного тела ему захотелось! Я скрипнул зубами, понимая, что, возможно, делаю это в последний раз, потому что скоро мне их выбьют… и бросился на Бергмана.
Не успел понять, что произошло, только отрывистые картинки: противник качнулся навстречу, пол и потолок поменялись местами, а в следующий миг я уже лежал, не в силах вздохнуть. От солнечного сплетения по телу расползалась адская боль, от которой хотелось орать, но раз боль есть, значит, жив, и эта мысль подавила остальные.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Рядом, пуская кровавые пузыри, хрипел Сергеич и плакала в голос Маша.
Когда зрение восстановилось, Горбачев валялся без сознания. Бергман уводил девушку, захватив локтем ее шею и прижав к боку. Она всхлипывала, пыталась его уговорить:
— Пожалуйста, отпустите! Что же вы… Неужели в вас не осталось ничего человеческого?
«Действительно, это какая-то дичь! — думал я, хватая воздух разинутым ртом. — Сюр какой-то, потому так трудно поверить, принять правду. Бергману что, так припекло, что он ее средь бела дня насиловать собрался? Как-то не вяжется с образом».
В следующий миг чье-то колено уперлось в позвоночник. Руки свели за спиной и связали, а потом меня вздернули на ноги. Рядом стоял Волошин и ухмылялся, выплевывая злые слова:
— Герой-любовничек, ёпта! Чистильщик недоделанный! Ничего, скоро это изменится…
Макса и Сергеича куда-то утаскивали люди Волошина. Хорошо хоть выжили мои соратники. Вдалеке вскрикнула Маша, а потом замолкла. Я дернулся, и Волошин ткнул меня кулаком под ребра — несильно, только чтобы угомонить:
— Стой смирно, Денис.
Папаша наблюдал за нами, стоя все там же — у трибуны. Покачав головой, он вздохнул:
— До чего же люди неспокойные! Только появились, а уже драки, конфликты… Нет, нам такие не нужны, правда? Юляш, давай…
Его сестра посмотрела на меня в упор и отчеканила:
— Чистильщик Денис Рокотов! Я, Юлия Шапошникова, оспариваю твое право называться чистильщиком и вызываю на бой. Сильнейший получит все.
— Сильнейший получит все, — эхом отозвались остальные.
Догадка пронзила молнией. Вспомнились косые взгляды претендентов, их перешептывания. Прав был Сергеич: претендент, одолевший чистильщика, занимает его место. Черт! Проклятые жнецы создали правила, при которых все охотятся на всех!
А я в мышеловке. Если победит Юлия, все понятно: я сдохну, она станет чистильщиком и, возможно, поправит свою кривую рожу каким-нибудь приобретенным талантом из магазина. В обратном случае меня все равно убьют: Папаша не простит смерти сестры.
Да что уж говорить, в этой группе закон джунглей. Не будь Юлии, претенденты бы бросали мне вызов до тех пор, пока не прикончат.
Бежать? Куда со связанными-то руками?
Подставить шею под нож? Ну уж нет. Перерезать себе горло — пусть лучше никто не станет чистильщиком?
— Это обязательно? — прохрипел я, расправляя плечи.
— Что? — спросила Юлия.
— Дуэли, бои… Не проще сразу нож под ребро? В вас же чести и достоинства как в кадавре эстетики.
Юлия отвернулась. Волошин тоже проигнорировал реплику, но из его обращения к Папаше я все понял.
— Руки ему развязывать?
— Тащи его во двор, — ответил большой босс. На меня он не смотрел, словно меня уже не существовало. — Там и развяжешь, а то ей не зачтется.
Все ясно. «Не зачтется» — если претендент убьет чистильщика вероломно. Он должен в честном бою доказать, что достоин занять его место.
Глава 38. Безобразная Эльза
Волошин схватил меня под руку и поволок к выходу, остальные, гомоня, потащились следом. Карина и Еремей не спешили покидать конференц-зал, но друг друга демонстративно не замечали. Элеонора, пораженная перспективой стать общей женщиной, замерла, закрыв лицо руками.
Мы переместились в коридор, спустились по лестнице и вышли на бетонированную площадку возле фонтана, где люди Папаши, вооруженные кто ножом, кто битой или цепью, образовали круг радиусом метров в пять.
Солнце уже скрылось за деревьями. Минут десять-пятнадцать — и наступит ночь. Скорее всего, я этого уже не увижу, потому что умру раньше. Одно ясно на все сто процентов: так просто я не дамся, постараюсь забрать с собой побольше этих животных.
Перед нами расступились, Волошин протащил меня в середину круга, остановился, придерживая за руку. Силы в нем было немеряно — наверное, «Мощь» качал или «Силу», если такое возможно.
