— Ты видел? — спросил Макар.
— Когда в пустом городе заводят несколько автомобилей одновременно, видеть не обязательно. Через четверть часа будут здесь. Езжай, Михаил Давыдович, прочитай Серёже всё до конца…
Михаил Давыдович стоял в явной растерянности, прижимая к груди книгу. Он понимал, почему здесь остаются его друзья. Он хотел что-то возразить, но Никонов его упредил:
— Не рви душу, Давыдович, и не тяни время.
— Да… да… — неуверенно сказал профессор, потом вдруг в резком порыве обнял Макара, затем Никонова и пошёл на выход, вытирая слёзы.
Олег одобрительно кивнул ему вслед. В автобусе Михаил Давыдович удивился, как смогли поместиться столько людей. Хоть он и был большим — туристическим, но, казалось, разместить в нём всех больных, девушек, которые ушли с Никоновым из гостиницы, и просто пришедших из окрестных домов будет невозможно. Но, так или иначе, вошли все. Профессор сел на последнее свободное кресло впереди и посадил на колени Серёжу. Рядом оказалась Галина Петровна. Пантелей был на месте экскурсовода, рядом с водителем, а Даша вообще села на ступеньки у выхода.
Тимур запустил двигатель, и он заурчал тихо-тихо, будто автобус был разумным существом и понимал, что лишний шум сейчас ни к чему. По времени в городе должно было наступать утро. Но мрак не отступал перед прямыми солнечными лучами, которых и не было, он словно прореживался отдельными фотонами и из чёрного становился мутно-серым.
— По-моему… я остался человеком, — тихо предположил Михаил Давыдович, но тут же заразительно зевнул. — Спать мне нельзя, — пожаловался он Галине Петровне, — вы не возражаете, если я буду читать?
— Читай тогда всем, Михаил Давыдович. Вон — микрофон есть у Пантелея. До первого-то сидения дотянется, небось.
— Всем? — профессор оглянулся на салон.
Усталые люди с тревожным ожиданием на лицах.
— Читай, дядя Миша, — попросил и Серёжа.
Профессор открыл книгу.
— Первую книгу написал я к тебе, Феофил, о всём, что Иисус делал и чему учил от начала до того дня, в который Он вознёсся, дав Святым Духом повеления Апостолам, которых Он избрал, которым и явил Себя живым, по страдании Своём, со многими верными доказательствами, в продолжение сорока дней являясь им и говоря о Царствии Божием. И, собрав их, Он повелел им: не отлучайтесь из Иерусалима, но ждите обещанного от Отца, о чём вы слышали от Меня, ибо Иоанн крестил водою, а вы, через несколько дней после сего, будете крещены Духом Святым. Посему они, сойдясь, спрашивали Его, говоря: не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю? Он же сказал им: не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти, но вы примете силу, когда сойдёт на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли. Сказав сие, Он поднялся в глазах их, и облако взяло Его из вида их. И когда они смотрели на небо, во время восхождения Его, вдруг предстали им два мужа в белой одежде и сказали: мужи Галилейские! что вы стоите и смотрите на небо? Сей Иисус, вознёсшийся от вас на небо, придёт таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо.
— Значит, Господь вернётся к нам на облаке, — даже не спросил, а скорее утвердил Серёжа. — Наверно, красиво, да-а-а… — представил себе мальчик. — И тогда мы уже не умрём? — спросил он Галину Петровну.
От такого вопроса пожилая женщина сначала растерялась, даже оглянулась по сторонам, будто ища поддержки, но потом спокойно сказала:
— Конечно, не умрём. Уже никто не будет умирать, никто не будет болеть…
— И они все выздоровеют? — мальчик тоже оглянулся, потому что в салоне больше половины были пациенты больницы.
— Да, и они все выздоровеют. У них будет новое тело.
— Господь им выдаст новое тело?
— Не выдаст, — улыбнулась Галина Петровна, — просто старые тела переродятся.
— Переродятся? — задумался мальчик.
— Ты слушай…
И Михаил Давыдович продолжил чтение…
4
Даша уже три раза читала и Деяния и Послания Апостолов. Галина Петровна порой хитрила, жаловалась на зрение, на очки и просила внучку почитать Евангелие. Даша читала вслух. Не всё и не всегда понимала, переспрашивала у бабушки, а та, опять же, хмурила лоб: мол, сама не всё понимаю, и просила открыть Толкование. Их на полках было три. Это могло быть толкование блаженного Феофилакта Болгарского, или Иоанна Златоуста, или, много более позднее, Гладкова. Но иногда — Слово Божие без труда находило путь в сердце. Это было похоже на то самое творческое озарение, которому её учили на примере художников, скульпторов, архитекторов, и тогда она уже практически не замечала текст, он перетекал в сознание, в душу зримыми образами, чёткими понятиями, а главное — всем своим надмирным смыслом, отчего хотелось читать дальше и дальше… На следующий день Даша приходила на занятия и пыталась поделиться своими впечатлениями с сокурсницами. Она хотела поделиться своим озарением, донести его ещё кому-то, но чаще всего слышала в ответ холодные умствования о том, что Бог, если Он и есть, это абсолютный разум, или, что Он, даже если и создал этот мир, то вовсе не вмешивается в дела людей, а то и просто сталкивалась с тем, что есть дела поважнее, чем выслушивать пересказ евангельских истин. И озарение уходило… В душе сначала становилось серо, а потом и вообще темно. До следующего раза.
Тёма тоже выслушивал её нехотя. Он вроде бы и не перечил, даже пытался проявить некую заинтересованность, поддержать беседу, но это больше походило на снисхождение к чьему-то увлечению, нежели на понимание огромности всепроникающей Истины. И тогда возникало странное чувство одиночества среди людей, и уже не понимания хотелось, а уйти от них. Доказывать кому-либо что-либо казалось бессмысленным и бесполезным. Даша жаловалась на своё одиночество бабушке, но та её успокаивала: ты-то не одна, ты с Богом, а они? А им, получалось, Он не нужен… Иногда Даша буквально чувствовала, что стоит на границе двух миров и так и не может выбрать — куда шагнуть. А ведь хотелось этих маленьких земных удовольствий — купить новую одежду, выглядеть в ней хорошо, пользоваться самой современной техникой — от мобильного телефона до личного автомобиля, который при их с бабушкой бюджете был просто невозможен. Хотелось… Казалось, у всех они были, всем они давались, буквально в руки падали, а тут живёшь от стипендии до стипендии, от пенсии до пенсии… Бывало, она с головой погружалась в этот глянцевый быт, на что бабушка только вздыхала и тихо шептала молитвы, но где-то в уме, точно пламя свечи, теплилась мысль, что все эти шмотки-прибамбасы бессмысленны, всё это тлен, и в погоне за этой цветастой требухой человек теряет какую-то главную тропу.
Иногда, чтобы выйти из состояния погони за миром, достаточно было выйти ранним утром на крыльцо и увидеть, как величественно поднимается над спящим городом солнце. А лучше всего — где-нибудь над полем, над рекой… Даша вспомнила, как родители возили её в детстве в Крым, где были дивные закаты, а потом поехали во Францию, в городок Аржелес-сюр-Мер, и однажды утром отец поднял её ещё в сумраке и шёпотом позвал:
— Хочешь увидеть чудо?
— Чудо? — Даша сразу поверила и проснулась.
— Пойдём…
— А маме не будем показывать чудо?
— Нет, сегодня только маленьким девочкам показывают.
— Таким как я?
— Таким как ты.
Они на цыпочках, как заговорщики, вышли из домика, который снимали. Отец почти на руках донёс её до берега моря, завернув в большое полотенце. Сел на песок, посадил рядом Дашу и стал смотреть на едва угадываемую полосу горизонта.
— Чудо будет там?
— Ага. Тс-сс… А то спугнёшь.
Даша притихла и неотрывно смотрела на водную гладь. Почти затаила дыхание. Хоть и была маленькая, но догадалась: сейчас из моря появится краешек солнца.
— Я знаю, папа, сейчас солнце взойдёт… — не выдержала, прошептала отцу, и он обнял её, прижал к себе.
И действительно, тонкая ярко-розовая полоска появилась на горизонте. Рождающееся солнце не слепило. Море словно выталкивало его по миллиметру. Но самое удивительное — когда солнце почти целиком поднялось над водой, оно оказалось не круглым, а овальным. Словно наполненным водой. Казалось, края у него сейчас лопнут, и солнце вытечет в море. Можно было бы сказать, что море вытолкнуло воздушный шар, но он не выпрыгнул, как полагается воздушному шару, море его действительно едва вытолкнуло, поэтому шар и виделся водным. И он какое-то время плавал в сиреневой дымке, превращаясь внутри себя в солнце. Всё это очень было похоже на закат наоборот.
— Чудо, — согласилась Даша.
— Знаешь, Даш, больше всего меня удивляет: как, увидев такое, можно потом не радоваться жизни или, хуже того, совершать зло…
— Па-ап, не все ведь видели, — ответила Даша.
— Точно, — улыбнулся отец, — не все, некоторые смотрят, и не видят.
— Надо их разбудить и привести сюда, чтобы они увидели.
