Колленбах и пастор спокойно смотрели на происходившее вокруг них; торжествующая улыбка не сходила с лица Колленбаха.
Общими усилиями рыцари и палачи подняли стариков, с трудом накинули им на шею петли и разом отхлынули в стороны. Оба казненные повисли в воздухе, завертевшись на закрученной веревке.
Убедившись, что петли затянулись, палачи, под покрикивание рыцарей, потащили за косы растерзанных, полуобнаженных женщин к огню...
Параша отшатнулась, забилась в угол. Она слышала страшные вопли женщин, плач детей, дикий рев рыцарей и палачей; девушка заметалась по каземату. Цепи тянули, связывали, давили... Параша потеряла сознание.
Очнувшись, она увидела над собой желтое, с выпученными глазами, искаженное злобой лицо Колленбаха. За его спиной стояло несколько рыцарей. Их белые плащи с крестами были забрызганы кровью.
Колленбах с презрением громко проговорил что-то над лежавшей в углу Парашей, затем указал на нее рыцарям. Те быстро подхватили ее и потащили вниз.
Вынесли ее во двор, усеянный изуродованными, обезглавленными трупами, залитый лужами крови... Палачи осторожно, стараясь не попасть в лужу, перешагивали через трупы, оттаскивая и укладывая их в порядке к стенке.
Пастор подошел с крестом к Параше...
В это время во двор вбежало несколько ландскнехтов.
- Москва!.. Москва!.. - задыхаясь от бега, кричали они.
Немцы засуетились. Первыми бросились бежать палачи, перепрыгивая мягко, по-волчьи, через трупы казненных; за ними, давя друг друга, ринулись рыцари, злобные, испуганные...
Колленбах велел снять кандалы с девушки. Ее подхватил один рослый рыцарь и понес вслед за Колленбахом.
На стенах крепости бегали растерявшиеся от страха начальники ландскнехтов. Иногда они останавливались, вглядываясь вдаль, где уже гарцевали всадники царского войска.
Колленбах, окруженный своими приближенными, проклиная ландскнехтов за то, что они не вышли навстречу русским и не задержали их, называя их трусами, предателями.
Командиры ландскнехтов грубо оправдывались, ссылаясь на свою малочисленность.
Воспользовавшись суматохой, пастор, заткнув полы черного плаща за пояс, торопливо забрался на лошадь с громадным узлом своего добра и опрометью поскакал из замка. За ним бросились и другие. Бюргеры спешно нагружали коней всяким скарбом и тоже старались один другого скорей удрать из замка.
Ертоульные стали преследовать убегавших немцев. Ландскнехты пробовали оказать сопротивление, но не могли устоять перед яростными налетами русской и татарской конницы. Десятки изрубленных русскими всадниками немцев усеяли дорогу от Тольсбурга к лесу.
Герасим, увлекшийся преследованием конных рыцарей, был окружен четырьмя латниками. Завязалась борьба. Но подоспевший татарский наездник выручил Герасима. Вдвоем они сбили с коней закованных в железо немцев и поволокли их на арканах к городу.
В опустевший Тольсбург вошел со своим войском Троекуров, суровый, беспощадный к врагам новгородский воевода.
Не успевших убежать из замка немцев он велел привести на тюремный двор, заставил их вырыть могилы для трупов казненных фогтом эстов и русских и похоронить их. Русский священник отслужил по убиенным панихиду.
После того Троекуров всех захваченных в Тольсбурге ландскнехтов и рыцарей, пойманных ертоульными, приказал утопить в море.
- Не достойно нашу землю грязнить рыцарской дохлятиной, - хмуро произнес он.
Подошедшие к Тольсбургу Куракин и Бутурлин одобрили действия Троекурова.
В ночь на двадцать четвертое июня в священной роще близ замка Тольсбург эсты справляли праздник Лиго-Яна. Празднество справлялось тайно.
Высокого роста, с большой бородой, в железной зубчатой короне, жрец жалобно выкрикивал моления, а вокруг него, кланяясь, хороводом совершали шествие украшенные бусами и лентами девушки и юноши. Они размахивали полотенцами и платками, как бы разгоняя злых духов. Тут же, на костре, жарился козел и варилось в чанах пиво.
В недавние времена с копьями и зубастыми псами нападали на молельщиков немцы-католики, ранили людей, разгоняли по лесам. Теперь не меньше приходилось опасаться и немцев, ставших лютеранами. И те, и другие навязывали эстам силою свою язык и веру, что не мешало "христовым братьям" на глазах язычников убивать друг друга в спорах о боге. Вера рыцарей не могла казаться эстам справедливой. Слишком много крови пролили в былые времена ливонские рыцари, обращая эстов силою в католичество, а после не меньше было пролито крови при обращении католиков в лютеранство.
Накануне праздника Лиго-Яна из Риги пришло воззвание духовенства:
"Любезные эстонцы! Наш псаломник составляет великое богатство и драгоценное сокровище! Научайте и вразумляйте друг друга этими псалмами, хвалебными и духовными песнями! Приятно воспевайте господу в сердцах ваших!"
Эстонские старшины изорвали воззвание и прокляли того, кто написал его.
Воскресли теперь снова тяжелые воспоминания о том, как немецкие завоеватели в древности отняли у эстов землю, покой и свободу. Ведь даже и теперь без разрешения помещика, у которого живешь, нельзя вступать в брак, а за побег из поместья отсекают ногу. И недаром приезжие чужеземцы говорят, что "во всем мире, даже между язычниками и варварами, не встречается таких жестоких и бесчеловечных угнетателей, как лифляндские землевладельцы".
У архиепископа хватило совести рассылать лютеровы псаломники и называть эстов "любезными". Кто же ему поверит!
В этот год крестьяне ближних к Тольсбургу деревень тайно справляли свой старинный праздник с большей смелостью, нежели в прошлый год. Их радовало, что рыцари терпят поражение от московских войск. Небывалое дело: многие мужчины взяли с собой в лес на моление луки, стрелы, дубины и сабли. На случай, если кто-либо из властей нападет на мольбище.
В то самое время, когда жрец поднял руки к небу, произнося заклинания "величайшему из богов" - Юмала, поблизости послышался конский топот.
Моление было приостановлено. Топот становился все ближе и ближе. Молельщики быстро попрятались за деревья и в кустарники.
На поляну выехало трое верховых, сопровождавших повозку, запряженную парой сильных коней.
Крестьяне узнали одного всадника - то был сам фогт фон Колленбах. Ясно, что "храбрец" бежит из замка, устрашась московского войска. Десятки стрел пущены в сторону всадников. Двое упали, фогту удалось ускакать по дороге в сторону города Ревеля.
Толпа поселян выбежала из засады и окружила повозку, в которой сидела связанная по рукам и ногам женщина. Рядом с ней старик.
Когда женщину развязали, она стала говорить что-то очень непонятное. Она плохо выговаривала немецкие слова, пересыпая их какими-то другими, чужеземными, словами. Все же в конце концов выяснилось, что она русская и что ее Колленбах держал в темнице.
Крестьяне дали ей отведать своего пива и отправили ее в ближнюю деревню.
Вскоре послышались совсем близко пушечные выстрелы. Эсты, насторожившись, прислушались. Казалось, сами листья на деревьях затрепетали, пришли в беспокойство.
Из уст в уста передавалось слово "Москва".
На измученном лице девушки появилась улыбка.
Раненых рыцарей подобрали и положили в повозку, которую и повернули обратно к Тольсбургу.
Море в лучах летнего солнца очаровало Герасима своим простором, ослепительным сверканием пенящихся волн.
С чувством победителя Герасим следил, как его Гедеон входит по песчаному дну в море, как волны бегут навстречу ему, как свертываются в клубок изумрудные гребни на песке и, пенясь, убегают опять на простор. Тихий шелест волн навевал мысли о красоте и правде - и то и другое наполняет жизнь, но так же, как трудно поймать жар-птицу, так трудно на земле добиться и жизни прекрасной, правдивой... Одно радует, что когда-нибудь она будет, что можно поймать эту волшебную жар-птицу... Иначе зачем жить?
С громкими восклицаниями шумной толпой прискакали к морю ертоульные, объезжавшие окрестности замка Тольсбург.
От них Герасим узнал, что в замке Троекуров творит суд и расправу над захваченными в плен немцами. Другие воеводы устанавливают порядок в городе и замке.
Воеводы выслали к морю телегу с бочонком. Приказ: наполнить ее морской водой для отсылки в Москву, в подарок царю. Ратники и даточные люди с деловым видом старательно черпали ковшами воду, войдя по пояс в море и передавая ковши от одного к другому.
- Буде! Полно! - крикнул стрелецкий сотник с телеги, заглядывая в бочонок.
Тут же плотники законопатили бочку, окутали ее кошмой и кожей, одели железными обручами и в сопровождении вооруженных стрельцов повезли в стан к воеводам. Пушечная стрельба в окрестностях стихла. На цитадели развевался русский флаг.
- Ого! - покосившись в сторону замка, усмехнулся один из воинов.
- Ждали дядю Макара, а пришел Спиридон.
