– Ну как, отдохнул от лихого покорения вершин?
– Какого покорения? – от такого неожиданного вопроса Марины я чуть не споткнулся.
– Например – Лысого Горшка. – И смотрит так хитро, видно, что все знает, или почти все. И только теперь стало понятно, почему Савин плечо потирал.
– Олег рассказал? Вот ведь гусь! Бери такого в разведку!
– Ты правильно догадался, – засмеялась Марина, – только не обижайся на него, я с пристрастием допрашивала.
– Знаю я это пристрастие – руку за спину, кисть довернуть, лампу в лицо?
– Без лампы обошлась, но все выложил, как миленький.
– И что он рассказал?
– Как ты на гору взобрался, как от медведя бежали… – Марина улыбнулась, но тут же сделала строгое лицо и сильно сжала мой локоть, – и как в твоём спальнике Раевская и Смольнякова спали.
– Не виноватый я, они сами…
– Пришли, – закончила за меня Марина. – Вот и расскажи. В деталях.
Мы шли по дороге в сторону школы. Под щебетание птиц в сквере я рассказывал наши приключения на горе, сглаживая некоторые подробности. О том, как я штурмовал стену, Марина уже знала со слов Олега (вот ведь гад такой, мог бы про это промолчать). Поведал о соленом ужине, про концерт у костра.
– Жаль, мне папа не разрешил, – вздохнула Марина. – Что там за песня такая про алые паруса?
– Ты и это знаешь? – удивился я. Марина мило улыбнулась. Я пробормотал про себя ругательство по поводу длинного языка Савина, а вслух сказал:
– Эта песня «Зурбаган» называется. Дербенев и Чернавский написали.
– Не слышала. Споешь как-нибудь?
– Конечно, Марин.
– А что дальше было? Расскажи, как вы от медведя бежали?
Я улыбнулся, вспоминая те подробности, и начал рассказывать про наш ночной кросс.
– Страшно и смешно, – звонко засмеялась Марина.
– Неожиданное всегда страшно, – подтвердил я. – Я сначала решил, что ребята меня испугались, а потом… потом, мы ржали до коликов в животе.
– Я бы сразу со страху померла. Там, на горе. Но как я вам завидую, такие приключения! Главное – смешные…
– Ага. Самое смешное, что в действительности это был не медведь.
– А кто?
– Там корова паслась, ну та, что нам ещё по пути попалась, мы её с косолапым и спутали, с перепугу. Ребята, кстати, этого не знают.
У Марины смех заразен, да и вспоминая подробности, невольно смех разбирает.
Тут я ощутил пристальный взгляд. Как будто через прицел в спину смотрят. Обернулся – никого, улица пуста. На балконах дома тоже людей не наблюдаю. В самом начале улицы белая шестерка стоит, но не видно – кто сидит в салоне. Эта машина подъехала после того, как мы прошли. В сквере тоже тихо, только птицы тихо щебечут. Возможно, мне все показалось. Тут меня Марина локтем пихнула.
– Ты чего вертишься? Не отвлекайся, дальше что было?
– Дальше? – переспросил я и, покосившись через плечо на «жигули», продолжил: – дальше мы спать легли. Спали до тех пор, пока нас чуть ли не пинками поднимать стали. Причем больше всех усердствовали Раевская и Смольнякова. Кричали – что мы засони, что нефиг спать, все давно на ногах… в общем, встали мы злые. Ладно, хоть завтраком накормили, не пересоленным, но Ильяс пообещал Верке и Раиске когда-нибудь припомнить и это утро, и вчерашний ужин.
– Вот ведь редиски! – нахмурилась Марина. – Это они наплели мне всякого. Мол, ты им знаки внимания оказывал, намеки разные…
– Да они… да я… враньё все! – возмутился я. – Никаких знаков… они сами все время цеплялись. Лезли невпопад, ужин испортили, спальник мой заняли…
– Ладно-ладно, – улыбнулась Марина, – поэтому я Олегу тотальный допрос и устроила.
– Ага, с применением недозволенных приемов.
– Каких недозволенных? Это простой прием из самбо.
– Ух ты! – Удивился я тому, как спокойно она про прием сказала, и тут вспомнил любимое выражение Олега Жихарева:
– Мне снится сон в кромешной темноте, лежу, от страшной мысли холодея, что все вокруг владеют карате, а я вот даже самбой не владею.
– Тебе бы прибедняться. – Засмеялась Марина. – Ты карате владеешь, это же круче!
– Да нет, это не карате, не ушу, не тхэквондо и даже не капоэйра…
– Ой, – остановилась Марина, – про ушу и тхэквондо слышала, а капоэйра – это что?
– Это такая национальная бразильская борьба. – Я прервался, вновь ощутив чужой взгляд. Но украдкой оглядев окрестности, никого не обнаружил. «Жигуль» как стоял, так и стоит. Нет, кажется мне, слишком уж переспал, наверно.
– Так вот, – продолжил, – я просто владею несколькими боевыми приемами.
– Опять прибедняешься, – хмыкнула Марина, – лучше скажи – где ты их изучил?
Я внимательно посмотрел на Марину. М-да, ну и вопросики подкидывает. Никак от отца допрос вести научилась, но ответ у меня есть:
– Думаю там, где и ты. В любом гарнизоне всегда найдется спец по рукопашке.
– Да, ты прав, – кивнула она, – меня отец в одну часть возил, там инструктор учил немного.
Хорошенькое «немного», подумал я, вспомнив, как Марина вывела меня танцевать на дискотеке.
Так разговаривая, мы дошли до школы. Немного постояли, глядя на ставшее непривычно тихим здание, затем медленно пошли обратно.
– А потом? – спросила Марина. – После завтрака что было?
– Потом, – пожал плечами я, – опять в волейбол играли, в футбол, вышибалы. Пока отдыхали от беготни, играли в «Угадай мелодию».
– Угадай мелодию? Это как?
– Просто. Играешь какую-нибудь музыку, всего несколько нот, а народ угадывает. Кто первым отгадал, тот и победитель.
– Черт, ну почему же меня папа не отпустил! – топнула ногой Марина. – Так интересно время провести…
– Ага, а потом сутки отдыхать от такого веселого времяпровождения. Сказалась веселая ночка. Когда автобусы за нами приехали и народ забрался в салон, все будто вареные стали. Некоторые еще хорохорились, шутили, но у основной массы на уме только одна мысль – лишь бы до дому добраться. Меня еще сыграть попросили. Честно сказать, играл через не могу, и когда половину песни пропел, то обнаружил, что все, кроме водителя, спят. Убаюкал, так сказать. В общем, сам заснул. Проснулся, когда автобусы уже у школы стояли. Народ вяло по домам расползается. Доплелся с Савиным до двора и по домам. Спал сутки, только сегодня вечером человеком себя почувствовал.
– Все равно интересно. Я бы не отказалась от подобного похода. – Марина вздохнула и добавила: – Если бы папа позволил.
– Так не последний поход был. Сходим не раз, а папу уговорим.
– Тихо, – остановилась Марина, – слушай…
Мы встали, глядя в густую листву крон, где вовсю пели птахи. Причудливый щебет опять звучит затейливой мелодией. Особенно старается одна птаха, выводя своё соло аж на семи нотах.
– Забавно, – улыбается Марина. – Пошли к беседке? Посидим. Послушаем…
– Пошли.
Перед тем как войти в сквер через пролом в заборе, я быстро осмотрел улицу. Никого, только белая шестерка. Салон пуст, но машина стоит теперь в другом месте. Это ничего не значит, например – хозяин переставил в тень, чтобы на солнце не грелась.
А может, мне все кажется?
Мы медленно идем по тропинке. Марина улыбается, слушая птичье соло.
– Как старается-то! И звучит знакомо… – говорит она, – на «Сказки Венского леса» Штрауса похоже – это композитор австрийский.
Кивнул, мол – знаю. Этот птичий концерт много на что похож.
Но больше всего на песню одну, точнее на мелодию – Солнечное регги. Вон и листва, шевелимая легким ветерком, играет лучиками солнца, отчего на земле создается эффект цветомузыки.
– Это регги. Регги солнца.
– Как это? – не поняла Марина.
– Песня такая.
– Твоя?
– Нет, группы Лейд бак.
– Споешь?
– Спою, – улыбаюсь я, – только потом, под гитару, а не под щебет.
– Заметано!
Остановились у яблони. Марина повернулась и…
«А помнишь наши встречи, а? Как мы целовались в скверике?»
Яблоня давно отцвела. Лето вокруг, но весна в моем сердце только началась. И чего я так смущался на пикнике? Вот яблоня, рядом самая красивая девушка на земле. И почему бы не поцеловать, черт возьми?!
Скрывая смущение, смотрю прямо в её глаза.
– Ох, Сережка, – еле слышно выдохнула Марина.
Сердце ухнуло куда-то в глубину океана радости, а душа воспарила в небеса.
– Сережа… Сережа!
Из-за романтического настроя не сразу обратил внимание, что сказано было как-то тревожно, да и смотрела Марина мне за плечо. Обернулся. Хорошее настроение мгновенно улетучилось, а вместо него внутри закипела злость – такой момент испортили! Впрочем, внешне виду не подал и наблюдал, как из-за беседки на поляну молча и криво улыбаясь выходили пацаны.
Первым шел «меченый», в своём неизменном адидасе. Интересно, он на ночь его снимает? Следом за «фирмачом» трое «верблюдов» плюс те пацаны, что получили по репе перед дискотекой. Были и другие – видел когда-то, но имен не знал. Что странно – нет ни Громина, ни Вершины. Хотя тут ясно – с Максом мы разобрались по «понятиям», что им признается, а Вершина предпочел остаться в тени. И думаю, что он осведомлен об «охоте» на меня, если только сам все не организовал.
