надо заплатить взятку.
С приходом «Князя Барятинского» я перебрался на пароход, на котором провел почти весь день в оживленной компании пассажиров, направляющихся из разных портов Каспийского моря в г. Асхабад, а некоторые в туркестанский край. Перед вечером наш пароход тронулся в путь при довольно свежей погоде, что было очень приятно после жары, пыли и копоти г. Баку. Итак, какой-то по счету акт моей житейской драмы или комедии окончен. Занавес опущен.
На пароходе я узнал от одного из служащих на Закасп. ж. дороге, что молодой красавец-инженер (И.К. Ивановский), получив место на этой дороге, обвенчался с Л.Н. Линевич. Мне от этого известия стало сразу не по себе; я, кажется, круто прерывал разговор со своим собеседником и быстро поднялся на верхнюю палубу, где оставался до ночи, напевая романс Пасхалова «Нет, за тебя я молиться не мог…»
Слава богу за все прожитое! Что ожидает меня впереди?!
Глава VI
Служба в штабе Закаспийской области (1890–1891 гг.)
Из г. Баку мы прямым рейсом направились в порт Узун-Ада. Восточный берег Каспийского моря очень мелководен, кроме порта Красноводска, у которого в море упирается западный конец хребта Копет-дага, отделяющего наш Закаспийский край (в его восточной части) от Хоросана (северной провинции Персии). Еще в 70-х годах прошлого столетия наши пароходы, кроме п. Красноводска, подходили близко к берегу (и южнее этого порта) к месту Чикишляр, перегружая все привезенное на туземные туркменские лодки, которые и перевозили грузы к длинной, далеко вдающейся в море деревянной пристани. Но берег Каспия быстро мелел и уже во время Ахал-текинского похода наши пароходы не могли приближаться к Чикишляру ближе 5 верст. Это создавало такие трудности при выгрузке, что место порта изменяли: сначала на Михайловский залив, а затем на Узун-Ада. Во время Ахал-текинского похода в этом месте устроили отличную деревянную дамбу, шагов 200-и углублявшуюся в море, и к ней приставали пароходы.
Меня интересовало теперь, в каком виде я найду этот порт теперь, а вообще, я стал оживлять в своей памяти все пережитое за время войны под начальством г[енерал]-ад[ъютанта] М.Д. Скобелева в этом крае. Не скажу, чтобы я ехал теперь сюда с радостным чувством. Определенной цели у меня впереди не было. Обещания Куропаткина предоставить мне возможность широко использовать мою страсть к путешествиям тоже меня не прельщали. Ведь инициатива в этом деле была не моя: мне предстояло быть только усердным исполнителем воли моего молодого, энергичного и очень самолюбивого начальника, про которого говорили, что «он умеет из людей выжимать пот». Когда же в жаркое утро наш пароход «Князь Барятинский» ошвартовался в 2-х верстах от п. Узун-Ада и стал выгружать все привезенное и людей на туземные лодки, то мне живо вспомнилось мое начало Ахал-текинского похода. Перед нашим взором расстилался бесконечной полосой с песчаными дюнами унылый берег, совершенно лишенный растительности. Порт составляли широко раскинувшиеся вдоль берега деревянные астраханского типа домики и большие сараи. Мы на шлюпке подошли с трудом к голове длинной и широкой деревянной дамбы с дековилькой[120]посредине и вагонетками для грузов, которые со шлюпок выбрасывались на дамбу. Море изменило и порту Узун-Ада, уходя от него далеко на запад.
На дамбе было шумно, встречали приезжающих все не занятые работой обыватели порта. На рейде стояли, ожидая разгрузки, пароходы разных торговых контор. Оживления, в общем, было мало. Мы прошли довольно большое расстояние по сыпучему песку среди разных торговых контор и др. построек до деревянного вокзала. Вправо на хорошо укрепленной дюне я обратил внимание на кокетливый домик, перед которым в больших деревянных ящиках, заполненных черноземом, были какие-то растения, жизнь которых поддерживалась искусственной поливкой. На мой вопрос о хозяине дома я получил ответ: это домик начальника дистанции инженера Ивановского. С горячим интересом я всмотрелся в этот домик, окруженный тенистой террасой, и почувствовал горечь, которая влилась на много дней во все мое душевное настроение.
Питьевую воду в Узун-Ада привозят из родников ст. Казан-джик или ст. Кули-Арват в больших цистернах на железнодорожных платформах. Роскошь иметь какую-либо растительность допускают себе только самые старшие железнодорожные служащие. Между тем, утро ясное и солнечное (а мы прибыли сюда утром) превратилось в самый жаркий летний день, почти невыносимый без тени, которую не дает вагон железной дороги. Кругом безнадежные пески. Словом, «настоящая закаспийская песочница», как называл этот край покойный М.Д. Скобелев. Тем не менее, воспоминания о прошлом оживили меня, и я с нетерпением ожидал отхода поезда.
На вокзале собралось все местное общество. В буфете можно было получить напитки, шашлык, кофе со сгущенным молоком и чай, и вообще, всякие консервы. К радости моей, оказались арбузы, привезенные откуда-то туркменами. Мы успели позавтракать до отхода поезда вполне основательно.
Познакомился кое с кем из сослуживцев и послал телеграмму начальнику штаба войск Области о моем прибытии в п. Узун-Ада, что требовалось по закону. Осмотревшись, решил, что люди всюду живут, значит и мне надо примениться к новому месту и в нем работать, достигая возможного успеха в делах и жизни. Не оставлял меня Господь на всех путях моих до сих пор, и я, твердо надеясь на Его помощь и милость, буду честно трудиться и здесь.
С этими мыслями я и покинул п. Узун-Ада, сидя в вагоне, выкрашенном обязательно здесь белой краской и с высокой крышей для вентиляции. Перед нами расстилалась бескрайняя пустыня. Осенью, т. е. конец сентября, октябрь, ноябрь и часть декабря, пустыня лишена всякой растительности. С мая месяца все зеленое начинает выгорать при температуре 5O-56°R, обращаясь в пыль; сохраняется зелень только в глубоких впадинах, где неглубоко вода, питающая корни кустов и тростника. На маленьких станциях люди живут привозной водою из цистерн, сохраняя ее в больших деревянных бочках. На ст. Казанджик и особенно Кули-Арват уже своя родниковая вода.
На этой последней станции (т. е. Кули-Арвате) – главные мастерские всей Среднеазиатской ж. дороги с 4000 рабочих, почти исключительно русских, из всех губерний империи; много и солдат-мастеровых, окончивших срок службы в крае и оставшихся здесь на постоянной работе. Очень многие выписали себе семьи и живут с ними целым поселком. Поезд стоял довольно долго, и я с интересом обошел весь рабочий поселок: жилище русского рабочего, получающего здесь высокую сравнительно с Европейской] Россией плату, представляло простую землянку со стенками из ящиков разной величины и вида, худо перекрытых досками из таких же ящиков и обсыпанное сверху землей. В такой землянке ютилась целая семья с детьми. Я был поражен этим убожеством и грязью. Рабочие,
