«Решено?»
«Решено!»
Чезаре выбрал «Yes», и сообщение отправилось на официальный сайт Мутабор.
* * *
территория: Российская Федерация
направление: Анклав Москва
хуже плохих новостей только постоянно плохие новости
– Продолжаются процессы по результатам последних Олимпийских игр. Напомним, что адвокаты сборной США по футболу предъявили суду Манхэттена убедительные доказательства того, что вероятность победы их подзащитных в финальном матче с аргентинцами была выше и составляла пятьдесят восемь процентов против сорока двух. В связи с этим адвокаты настаивают на отмене результата 5:0 в пользу сборной Аргентины и присуждении ей технического поражения со счетом 0:3. Судья Линкольн согласился с доводами, однако апелляционный суд Нью-Йорка, в который обратились адвокаты аргентинской сборной, опротестовал это решение. Президент МОК заявил, что следует провести переигровку на нейтральном поле, например в Детройте…
– Выключи эту дрянь, – промурлыкала Чика-Мария.
И многообещающе потерлась щекой о плечо Вима.
– Я хочу послушать новости.
– Эти?!
– Скоро начнется европейский блок.
– Вот тогда и включишь!
Девушка надавила на кнопку пульта, напыленный на окно наноэкран погас, и перед глазами вновь замельтешил размытый пейзаж.
– Не смей!
После короткой возни Дорадо удалось отобрать пульт и надавить на кнопку включения.
– …остальные результаты Олимпиады, установленные судом Манхэттена, апелляционный суд оставил без изменений. Олимпийским чемпионом по боксу в первом полусреднем весе, по сумме предыдущих достижений, назван американец Гарри Фишер, нокаутированный во втором раунде полуфинала кубинцем…
– Мне надоело! – Коммуникатор вновь умолк.
– Отдай пульт!
– Не отдам!
Чика рассмеялась, быстро убрала пульт за спину и выставила перед собой руки, показывая, что не прочь продолжить возню. Вим поддержал игру, тоже рассмеялся, навалился сверху, стараясь извлечь плоскую коробочку из-под девушки.
Диванчики, в которые разбирались кресла, оказались удобными, но не очень широкими, лежать вдвоем было тесновато, но это ведь не повод для того, чтобы лежать раздельно. Тем более что до Анклава оставалось еще полтора часа дороги.
– Лучше включим порноканал, – предложила Чика.
– Мне этой радости в жизни хватает, – пробурчал Вим и повернулся, услышав пиликанье лежавшего на столике коммуникатора.
– Да?
– Господин Дорадо?
– Да.
– Это генерал Аль-Кади.
– Сейчас не лучшее время для переговоров, генерал, – проворчал Дорадо. Чика-Мария хихикнула. – Аукцион начнется…
– Я помню, что аукцион состоится завтра! – рявкнул Аль-Кади. – Я звоню вам, чтобы сообщить, что помимо денежного взноса мы добавим к предложению кое-что существенное.
– Что именно?
– Камиллу.
Дорадо вздрогнул.
– Что случилось? – удивленно прошептала девушка.
Коммуникатор Вим выставил на минимальную громкость, и Чика-Мария не слышала ни слова. В ответ Дорадо отрицательно покачал головой: «Не сейчас, объясню потом» – и продолжил разговор:
– Почему вы решили, что меня заинтересует ваше предложение?
– Я предположил, – мягко уточнил Аль-Кади.
«Не показывать своих чувств!»
Жаль, что не сдержался, что вздрогнул. Но теперь – все. Стиснуть зубы и… нет, не стискивать – заметят. Взять себя в руки, говорить спокойно, уверенно. Говорить как обычно, чтобы все поверили, что говоришь правду.
– Если бы Камилла что-нибудь для меня значила, вы бы ее не нашли. Я бы предупредил ее об опасности.
– Кто такая Камилла? – подала голос Чика.
«Заткнись!»
– Повторяю, господин Дорадо, я всего лишь высказал предположение, – усмехнулся Аль-Кади. – Когда будете рассматривать результаты аукциона, вспомните, что мы увеличили свое предложение на одну жизнь.
«Что делать? Что делать?!»
Промолчать? Закрыть тему? Но в этом случае арабы могут подумать, что Камилла ему действительно безразлична. А спросишь о ней – неладное заподозрит Каори.
– Камилла прекрасный музыкант, – произнес Вим. – И совершенно ни при чем.
– В первую очередь она ваша близкая знакомая, – ответил Аль-Кади. – А уже потом музыкант. Всего хорошего, господин Дорадо.
– Всего.
Жизнь несправедлива, и Вим искренне считал, для большинства людей так, пожалуй, даже лучше.
Но Камилла! Камилла!!
Маленький экран, на котором никогда не появлялось изображение собеседника, потемнел. Вим вернул коммуникатор на столик и потер подбородок.
– Скажешь, что произошло? – осведомилась девушка.
– Сама поймешь, – вздохнул Дорадо. – Из следующего разговора.
Вудуисты позаботились о том, чтобы Вим добрался до Москвы без приключений. Опытные пластики подправили Дорадо внешность – не очень сильно, зато незаметно для наноскопа. Под новое лицо Виму выдали новую «балалайку», настоящую «балалайку», официально зарегистрированную в одной из стран Католического Вуду, и, разумеется, подключились к ней. Программа качала машинистам Каори все, что видел и слышал Дорадо, и все сообщения, которые он получал или отправлял. А потому Вим не сомневался, что мамбо очень скоро узнает о звонке араба.
Он уселся у окна и закурил, задумчиво глядя на коммуникатор. Чика-Мария хоть и ерзала на диванчике, но безмолвствовала, больше с расспросами не лезла, поняла, что не время.
Каори же вышла на связь через три минуты. И церемониться не стала:
– Тебя проняло?
– Разве ты не поняла?
– Хочу услышать от тебя.
– Ты знаешь мои обстоятельства, – грустно усмехнулся Дорадо. – Вопрос поставлен просто: или я, или Камилла. На мой взгляд, выбор очевиден.
– Все правильно, Вим.
– Я понятливый, – вздохнул dd. – Не волнуйся, Каори, я знаю, что из этой мышеловки выберется только один.
– Молодец.
Мамбо отключилась.
Дорадо бросил коммуникатор на стол, взял открытую бутылку вина и сделал большой глоток прямо из горлышка. Отвернулся, разглядывая стремительный пейзаж. Снова глотнул.
Очень хотелось кого-нибудь убить.
Чика-Мария выждала пару минут, а затем негромко поинтересовалась:
– Жизнь дерьмо?
Ругаться Виму не хотелось. Орать не хотелось. Злость срывать не хотелось. Убить – да. Но без шума. А вот орать – нет.
Пустота.
Он вдруг понял, что принес звонок генерала – пустоту. Омерзительную пустоту внутри.
«Камилла…»
Вернулась пустота.
И Дорадо подтвердил:
– Дерьмо.
И снова глотнул вина.
– Когда мне было двенадцать, мать отдала меня пушеру, – тихо сказала Чика-Мария. – Его звали Усман. Поскольку я была девственницей, он расщедрился на целых четыре дозы. И насиловал меня неделю. На нормальных баб у него не вставал, только на малолеток. – Она поднялась с дивана, уселась рядом с Вимом, взяла из его руки бутылку и тоже сделала глоток. – На улице взрослеют рано, если бы не Усман, меня бы трахнули на месяц или два позже, так что я на него не в обиде. К тому же он предпочитал обычный секс, без извращений… Все было нормально. – Еще один глоток. – А вот простить мать я не смогла.
– Отомстила ей?
– Зачем? – Чика-Мария улыбнулась, и Дорадо вдруг подумал, что она впервые сделала это по-настоящему. Искренне. Потому что улыбка у девушки получилась робкой, застенчивой и… чуть виноватой. – Я ушла. Ушла навсегда.
– И не вернулась, когда ей потребовалась помощь, – понял Вим.
– Я не радовалась ее проблемам, – медленно ответила Чика. – Но и не огорчалась. Она оценила меня в четыре дозы. Она их получила. И с этого момента не могла на меня рассчитывать.
Он знал, что девушку раздражает смазанный пейзаж, а потому протянул руку и надавил на кнопку, заставив оконный наноэкран потемнеть. Помолчал и спросил:
– Зачем ты это рассказала?
– Я догадалась, что у тебя произошло.
– И решила поддержать?
– Нет, решила напомнить, что в этой поганой жизни каждый сам за себя. Окажись Камилла на твоем месте, она бы тоже позаботилась о себе.
– Жизнь дерьмо, – вздохнул Дорадо. – Но почему мне должно нравиться чувствовать себя таким же куском дерьма, как все вокруг?
– А чем ты лучше?
– Я хочу быть лучше.
– Тогда тебе нужно во что-то верить.
– Как ты?
– Например.
Странное это ощущение – пить с кем-то из одной бутылки. Из горлышка. Забытое ощущение и… странное. Здесь – странное. В Африке Вим легко делил с камрадами и воду из фляжки, и вино из бутылок. Там это было в порядке вещей, там это было нормально. Но пить так тесно с женщиной, с которой ты спал, которая тебя предала, а потом ты снова с ней спал… Странное ощущение. При этом Вим понимал, что, если бы они пили вино из бокалов, вряд ли бы их разговор оказался столь искренним.
– А ведь ты меня предала.
– Так было нужно.
– Разве вера не накладывает на человека моральные обязательства?
– Ты не веришь.
