Франция всеми силами добивалась, чтобы договор между Россией и Швецией не был подписан. Флери даже предлагал ежегодную субсидию в пятьсот тысяч, только бы шведы вняли советам Парижа. Тогда-то в Стокгольме и появились две партии: войны и мира.
Шведский король в политическом отношении – ноль. Он твердит, что для объявления войны надобно иметь важные и справедливые причины, а также добрую совесть, чтобы получить Божье благословение. Королева из-за своего решительного характера настроена более патриотично, но всю политику в Стокгольме осуществляет министр граф Горн. А Горн стоит за союз с Россией.
А кто против этого союза, кто за войну? Конечно, молодежь, гвардейские офицеры и дворянские сынки. Граф Горн не придавал важного значения молодежному движению. Он говорил: «Надо дать им вытрезвиться. Пусть лучше воюют за карточным столом». Но воинственных молодых людей поддерживают многие сенаторы, а более всего знатные дамы. Молодежь не хотела «вытрезвляться». Пили два тоста, которые провозглашали обычно дамы. Одна партия пила тост за войну, другая за мир, а дальше хмельные ссоры и дуэли. Патриоты дарили своим дамам ленты, сложенные в виде шляп, поэтому воинствующая партия получила название «партии шляп».
Противники назывались уничижительно «партией ночных колпаков», и, что удивительно, прозвище прижилось и стало официальным названием «партии колпаков». Патриотические игры верхушки достигли обывательских домов, солдат, а затем и черни. На всех уровнях пили, обсуждали, а потом дрались. Ушлые ремесленники освоили новый вид товара: активно стали продаваться табакерки в виде шляп, подушечки для иголок той же конфигурации, даже домашняя утварь незаметно приобретала намек на мужскую шляпу.
«Шляпы» говорили: Шведская корона до сих пор не успокоится, пока не будут освобождены отнятые у нас земли. Россия ослаблена войной с Польшей, у нее нелады с Персией. Сейчас самое время предъявить свои права. Да, для войны нужны большие субсидии, армия, но нас поддержат многие государства: Франция, Дания, Турция. Россия у всей Европы, как бельмо на глазу.
А мирные «колпаки» твердили свое: Россия знает свою пользу, она никогда не отдаст просто так Петербург и флот. Нужно помнить, страна велика, у нее хватит сил вести войну. И Пруссия ей будет помогать, а потом и Англия ввяжется.
При такой обостренной ситуации достаточно малой искры, чтобы все разом вспыхнуло. Шамбер решил, что убивать надо шведского посланника Нолькена. Хорошая, твердая кандидатура. Беда только в том, что в будущей трагедии по замыслу француза весьма серьезная роль отводилась князю Козловскому. Он должен был сыграть роль убийцы со всеми вытекающими отсюда последствиями: пытки, острог, каторга, а может быть, и лишение головы.
Но до тех пор, пока Шамбер не получил своих денег, он желал, чтобы голова Козловского была на месте. Николь отводилась роль подсадной утки. Шамбер и без нее узнал о князе массу подробностей. Он сам за ним следил, сгорая от ненависти и злобы. Право слово, если бы не высокая миссия, если бы Франция не доверила ему судьбу народов, он бы тут же, прямо в питейном заведении за карточным столом, прикончил бы этого молодца. А можно подкараулить его на улице. Князь часто без дела шляется пешком. И не надо всех этих экивоков, типа «защищайтесь, сударь!». Нож под ребро, и все дела.
Но тайну денег Козловский мог открыть только Николь, а для этого необходимо, чтобы он в нее влюбился без памяти. Мадам де Мот дамочка умная, она все понимает, но чтобы сделать любовника ручным, требуется время. Вот и болтался Шамбер без дела, подсматривая из-за плеча Николь за ворюгой-князем. Для успокоения совести он называл все это подготовительной работой.
Все, кажется, было на мази, но вдруг пал Данциг. Вначале Шамбер растерялся – что, конец всем надеждам? Но очень скоро он приободрился – экс-король Лещинский бежал, а его побег еще больше обострил ситуацию. Шифровка из Парижа, привезенная мелким чиновником из русской миссии в Копенгагене (впрочем, неважно, кем именно), подтвердила его домыслы. Игра продолжается!
К этому времени Шамбер уже несколько видоизменил свой план. Он не будет убивать Нолькена. Шведского посланника лучше иметь под рукой, чтобы было кому поднять дипломатический скандал. На роль козла отпущения великолепно подойдет его секретарь. Он вроде бы человек незаметный, но зато родственник графини Делагарди, весьма воинствующей дамы, одной из главных вдохновительниц партии шляп. И хорошо бы, чтобы в кармане убитого секретаря были обнаружены важные, компрометирующие его бумаги. Бумаги надо написать толково, это он умеет.
Убийство произойдет в новом доме Козловского, и сделать это надо до того, как он его купит. Пустующее помещение, вокруг сад и высокий забор. Николь назначит Козловскому свидание, он явиться туда в назначенный час, а там его уже будет ждать остывающий труп. О свидетелях надо позаботиться заранее. Вообще эту сцену надо продумать до мелочей. Николь обмолвилась, что Козловский вез какое-то тайное письмо в Петербург, значит, правильно он предположил, что князь русский агент. Жаль только, что он, Шамбер, не вытребовал себе этого письма. Хитрая де ла Мот (наверняка ведь ведет свою игру) уверяла, что уничтожила шпионское послание. Врет, конечно. Надо будет еще раз поговорить с ней на эту тему.
23
Луна, как известно, удаляется от Земли со скоростью три сантиметра в год. Следовательно, в 1734 году она была к нам на восемь метров ближе, а потому, очень может быть, выглядела и ярче и выразительнее.
Серебристый свет… Сообразить бы, сколько пудов драгоценного металла пошло бы на отлитие этого шарика. Можно ли представить себе что-нибудь более равнодушное к судьбе людей, а также более им не нужное, чем луна? Свет шлет слабый, по ее милости существуют приливы и отливы, в которых гибнет множество народу, на луну воют волки, и удивительно, она, сумеречная, умеет нагонять тоску.
Можно предположить, что Матвей, как и автор этих строк, заглянул однажды в слабенький телескоп и увидел на ночном светиле правильной формы отметину, круглую, как пуговка на фуражке, как хвостик на арбузе, от которого расходятся полосками меридианы. Помню, меня эта «пуговка» просто потрясла. Я тогда твердо для себя решила, что Луна сооружена не Божьим промыслом, а чьим-то рукотворством.
Но Матвей, сидя на подоконнике и глядя в небо, думал именно о Боге. Существует обывательское мнение, что если ты надолго задумался о Всевышнем, значит, боишься каких-то страшных событий и даже предчувствуешь смерть. Ничего подобного князь Козловский не испытывал, он думал именно о жизни, и не абы как – а о жизни в широком ее понимании, а заодно и о собственном бытовании, и находил, что Бог сделал его совершенно бессмысленным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
