– Тетушка с ножом к горлу пристала – покупай! А мне нужен совет разумного человека. Покупка дорогая, да и не ко времени. Мне скоро опять в армию, а дом будет пустой стоять. Правда, я вообще хочу его снести и новый поставить.
– Я еще не видела вашей усадьбы, но готова дать совет – покупайте. Французы говорят – это хороший вклад денег.
Матвей хотел возразить, что содержание усадьбы, в которой будут жить одни сквозняки, вытянет у него все деньги до копейки, но ничего этого не сказал, а улыбнулся, бросил весла и сорвал яркую кувшинку. Стебель оторвался у самого дна, он был длинный, как бельевая веревка. На воде плавали круглые листья, он их тоже сорвал и бросил к ногам Николь. Влажные листья пахли малиной.
Николь выглядела замечательно. Платье рыжего шелку удивительно шло к ее волосам, а короткая накидка цвета болотной зелени оттеняли дивные глаза. Она оторвала стебель у кувшинки и сунула желтый цветок за лиф. Матвей вдруг так разволновался, что вынужден был отвести глаза.
А потом они гуляли по обширному саду – очень приличному. Приведи его в порядок, настрой беседок, и можно смело назвать этот кусок леса парком. Усадьба, казалось, оживала на глазах, даже мельница, никчемнейшее сооружение, его-то в первую очередь надо было срыть под корень, выглядела пригожей и романтичной. И дом был не столь неказист, как показалось давеча. Выходящие во двор окна его были украшены резными наличниками, и это придавало строению невинный деревенский вид.
Мадам де ла Мот осматривала все с искренним любопытством. Все сараи и баню обошла вокруг, даже в колодец заглянула. Шпиц на доме ее позабавил. Конец шпица был украшен не драконом, который изобразил художник на плане, а вырезанным из жести ангелом. Худенькая нога ангела изящно попирала медное яблоко. Эту идею мастер явно позаимствовал у строителей адмиралтейства, с той лишь разницей, что там на яблоке стоял корабль, да и сам шпиц был в тыщу раз больше. Николь рассматривала его, задрав голову.
– Зимой ангел замерзнет.
– Вы правы. Я его одену, тулупчик ему сошью, – слово «тулупчик» он произнес по-русски, но она не переспросила.
– Здесь строят смешные дома, – продолжала Николь. – Удивительно, как вы умеете перемешивать свое, русское, и чужое, из других стран пришедшее. У нас шпицы делают совсем не так.
– Во Франции все куда как роскошнее.
– Я не про Париж, я про Стокгольм говорю. Это муж мой был французом, а я шведка.
Матвей посмотрел на нее с восторгом, словно последнее сообщение добавило новые краски к несравненной красоте мадам де ла Мот.
А потом они вошли в дом. С того времени, как сторож открыл им тяжелую, с кованными набойками дверь, прошла вечность.
– Мне холодно, – сказала Николь, как замерзший ангел на шпице.
Душа Матвея тут же откликнулась восторгом. Значит, она не собирается немедленно одеться и убежать по своим неясным делам. Она согласна побыть еще в его (конечно, уже его!) доме. Рыжее платье на полу, вбирая лучи заходящего солнца, образовало яркий пылающий круг. Пусть лежит, пока в нем нет надобности.
Они, смеясь, сбросили плащ на пол и залегли между перин – душно, пыльно и прекрасно. В этом мягком гнезде они надежно спрятались от мира, а потому принадлежат только друг другу и никому более.
– Ну, рассказывай, рассказывай дальше. Я хочу знать о тебе все!
– Стокгольм… русские зовут его Стекольным городом. Родители умерли, а я была очень небогата. Родственники выдали меня замуж за старика. Он не был плохим человеком. Только, знаешь, некрасив и очень жаден. Говорят, что это свойственно преклонным летам. Словом, я не очень переживала из-за его смерти. Правда, выяснилось, что богатство, которым он так кичился, всего лишь миф. Хорошо хоть, что не было долгов и дом выкуплен из залога.
– Моя бедная девочка…
Поцелуи, объятья ласковые имена, нежные всхлипы…
– А дальше…
– Мне было трудно. С делами по наследству очень помог кузен мужа де Сюрвиль. Без него я бы совершенно запуталась.
– Кто помог? – Матвей откинул с плеч край перины.
– Виктор де Сюрвиль. Он тоже умер, бедный молодой человек. Погиб при невыясненных обстоятельствах.
– Почему же – невыясненных? Очень даже выясненных.
Матвей поднял с пола рубаху и начал неловко напяливать ее на себя. Он и сам не понимал, что случилось, но твердо знал – вселенная, где обитало счастье и сияли райские краски, схлопнулась. Во всяком случае, на сегодня. Ах, Виктор! Зачем ты появился в моей комнате в столь неподходящее время. Неужели несчастная душа твоя никак не хочет успокоиться и все время мешается в мою жизнь? И поделом тебе, Козловский, не надо было вскрывать его могилу!
– Куда ты? – тихонько позвала Николь. – Я тебя чем-то огорчила?
– Огорчила? Не-ет, нет…
Господи, конечно огорчила. Матвей не любил совпадений. Конечно, как всякий здравомыслящий человек, он понимал, что в жизни бывают любые случайности. Иногда все сходится в одной точке – и во времени, и в пространстве. Но смерть Виктора в жизни Матвея сыграла роковую роль. Уж два года прошло с той окаянной ночи, а он все еще продолжает расхлебывать связанные с ней неприятности. Это была его точка боли. Казалось, что вокруг этих событий кто-то очертил огненный круг и он никак через него не перепрыгнет. А теперь, оказывается, и Николь затесалась в эти дьявольские тенета.
Беда в том, что он не дает себе труда додумывать все до конца. И слепому видно, что за мадам де ла Мот тянется шлейф тайн. Ему бы задуматься, зачем Прекрасная дама его разыскала, для чего выказывала ласковость и произносила слова благодарности? А тут и Амур со стрелами подоспел. И ему, крылатому и беспечному, прежде чем по кофейному дому порхать, тоже следовало поинтересоваться, почему Николь должна играть чужую роль на польской границе. И куда делся ее досточтимый батюшка? Нет, не батюшка. Аббат. Она назвала его аббатом. Положим, в Россию ехал католический священник, чтобы совершать свои требы. Но для этого не нужно рядиться в партикулярное платье. И потом, в Петербурге вообще нет католического собора.
– Мне известны обстоятельства смерти Виктора де Сюрвиля, – сказал Матвей с большим запозданием. – Он был моим другом.
– Вы знали Виктора? Боже мой…
– Я и не подозревал, что у него в родственниках ходит некто де ла Мот.
– Он дальний родственник со стороны матери.
Матвей опять умолк. Николь лежала, подложив руку под голову. Косящий взгляд ее был устремлен мимо Матвея, выражение лица было напряженным и, как ему показалось, испуганным.
Но она не была испугана, а просто соображала, какую линию поведения выбрать дальше: «Сегодня рано спрашивать про деньги. Я только бросила пробный камешек, а круги по воде пошли до самого горизонта. Чего-то мальчик мой боится, но чего?»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
