– Я хочу посоветоваться с вами, как нам поступить с Хрейдаром и его людьми, если они окажутся в нашей власти, а ежели так случится, то все наши люди, уж верно, обрадуются, что эта осада наконец окончилась, а всего больше должны будут радоваться те, кто громче всех выражал свое недовольство осенью и собирался тогда в обратный путь. Решайте теперь, давать ли нам кому-нибудь из них пощаду или нет.
Многие говорили на это:
– Тут на горе собрались те, кто причинил нам и нашим товарищам всего больше зла, и вряд ли кому покажется правильным после того, как мы здесь голодали всю зиму по их милости и терпели многие тяготы, вдруг ни с того ни с сего дать пощаду убийце своего отца или брата и усадить его на скамью рядом с собою.
Тогда Сверрир конунг сказал:
– Послушайте-ка, люди добрые, кто из вас возгордился настолько, что не может и помыслить о том, чтобы равнять себя со мною? И подумайте хорошенько, чтобы потом никого не винить, коли вы последуете моему примеру. Здесь, в Тунсберге, посошники убили Хиди, моего брата, а в Осло – Филиппуса ярла, моего родича, и многих других. А нынешней зимою вы, верно, слыхали, как они называли Сверрира сукой и кобылой и всякими другими поносными именами. Однако же теперь я прощаю им бога ради и жду у бога в ответ прощения за все, что я совершил наперекор ему. А ведь у каждого из вас, как и у меня, есть душа, и об этом не следует забывать, да и едва ли кто-нибудь станет называть вас за это трусами.
Все согласились, что решать это дело следует конунгу, и тинг на том окончился.
После этого конунг велел передать Хрейдару, что им будет дарована пощада, и на следующее утро чуть свет Хрейдар спустился со своими людьми с горы. Сверрир конунг приказал, чтобы их подвели к нему, и тогда они все поклялись ему в верности. Потом конунг велел распределить их по отрядам, а Хрейдара взял в свой отряд. Он просил своих людей позаботиться о том, чтобы их накормили, и это было исполнено. Их же самих он просил поначалу с осторожностью принимать и еду, и питье, но многие не знали в этом меры. Они были настолько близки к смерти, что не только не окрепли, а заболели, и многие из них умерли, а те, кто остался жив, проводили долгое время в мучениях. Хрейдар долго болел, и Сверрир конунг немало пекся о его исцелении.
Сверрир конунг в течение двадцати недель осаждал Тунсберг,[324] а когда гора была взята, собрался в путь и велел спустить свой корабль на воду.
180. О болезни Сверрира конунга
Сверрир конунг заболел в Тунсберге, но поначалу его болезнь не была тяжелой. Конунг отправился в дорогу сразу же, как собрался, и путь его лежал на север в Бьёргюн. Он прибыл туда в великий пост или незадолго до того.[325] На корабле он большую часть дня лежал на корме на своем месте. Там лежал и Хрейдар, ему устроили постель на сундуке рядом со скамьей конунга, и конунг велел, чтобы за Хрейдаром ухаживали так же, как и за ним самим, и часто с Хрейдаром беседовал. Тот был человек умный и сведущий. По прибытии в Бьёргюн Сверрир конунг поднялся в крепость, где для него были приготовлены покои.
Утром во вторник на второй неделе поста[326] Сверрира конунга прошиб пот, и ему полегчало. Тогда его посетило множество народу, а обычно при нем оставались лишь немногие. А когда большинство из них ушло, конунг обратился к Пэтру Черному и сказал, что хочет поведать ему свой сон.
– Ко мне приходил человек, – сказал он, – тот самый, что уже не раз являлся мне прежде и никогда еще меня не обманывал, а мне снилось, будто я знаю, что болен и немощен, и я спросил у него, чем кончится эта болезнь. И тут представилось мне, будто он пошел прочь от меня со словами: «Готовься к воскресению, Сверрир», – сказал он. Сон этот показался мне весьма двусмысленным, однако я жду, что теперь-то уж скоро сбудется не одно, так другое.
Пэтр сказал:
– Вам, государь, это, конечно, виднее, но я склоняюсь к тому, что речь идет о воскресении, которое случается в Судный день, и я начал бы к нему готовиться, государь, потому что об этом, вероятно, и предупреждал тот человек во сне.
Конунг отвечает:
– Похоже, что это так.
А к концу дня конунгу стало хуже.
На следующее утро.[327] конунг велел послать вниз в город за священниками, и все было приготовлено для соборования. Тогда же он приказал прочитать письмо об управлении государством, которое он предназначал для Хакона, своего сына, и повелел скрепить его печатью[328] Потом он сказал, обращаясь ко всем, кто при том присутствовал:
– Вы все здесь свидетели, – сказал он, – что не было у меня других сыновей, кроме Хакона,[329] а то впоследствии, может статься, объявятся и такие, которые станут называть себя так и захотят нарушить мир в этой стране. А теперь я хочу, прежде чем собороваться, чтобы меня подняли на престол, а там я буду ждать любого исхода: выздоровления или смерти. И все произойдет иначе, чем надеялся Николас епископ сын Арни: я умру здесь на троне, окруженный моими друзьями, а ведь он предрекал, что меня зарежут, как скотину, и скормят псам и воронью. Будь же благословен господь за то, что во множестве испытаний хранил он меня от оружия моих врагов!
Потом конунга соборовали, и после этого его силы стали убывать. А когда конунг понял, что конец его близок, он сказал:
– Когда я умру, – сказал он, – откройте мое лицо дабы и друзья мои и недруги могли сами видеть, появится ли на моем теле какой знак в подтверждение того проклятия и отлучения, которому предали меня мои враги. Уж тогда-то мне, верно, будет не утаить его, если дела и впрямь обстоят не лучше, чем они говорят. За все время, моего правления на мою долю выпало куда больше бед, немирья и тягот, чем спокойного житья, и, на мой взгляд, у меня было немало завистников, ставших впоследствии прямыми врагами. Теперь же да простит их всех господь и рассудит нас, а я отдаю себя на его суд!
181. Кончина Сверрира конунга и рассказ о его нраве и обличий
В субботу на великий пост[330] Сверрир конунг скончался. Его тело было пышно убрано, как того требовал обычай. Исполнили все, о чем просил конунг, и лицо его было оставлено открытым, и все, кто там находился, впоследствии свидетельствовали, что никому из них не доводилось прежде видеть покойника с таким прекрасным лицом. Да и при жизни выделялся он среди всех красотой своего облика. Навряд ли можно было найти человека с лучшими манерами, чем у Сверрира. Он был невысок ростом и плотен, отличался силой, лицо имел широкое и правильное, а бороду обыкновенно подстригал. Глаза у него были светло-карие, близко посаженные и красивые. Он был человеком спокойным и внимательным, славился своим красноречием, был честолюбив, говорил четко и обладал таким могучим голосом, что, даже когда он не повышал его, его слышали все, как бы далеко они ни стояли. Он выглядел весьма внушительно, когда восседал на троне в пышном одеянии. Сидя он казался высоким, однако у него были короткие ноги. Никогда он не пил ничего крепкого до помрачения рассудка, а ел всего один раз в день. Сверрир конунг был храбр и отважен, он умел стойко сносить и тяготы, и бессонные ночи.
Случилось и здесь, как часто бывает, что у отца с сыном оказалось не много общего в характере. Сигурд конунг и Сверрир нрав имели разный. Сигурд был горяч и жизнерадостен, а Сверрир был человеком спокойным и твердым. Сигурд был доверчив и легковерен, а Сверрир был осмотрителен и умел выбирать себе друзей. Сигурд не отличался постоянством и нрав имел неровный, а Сверрир был человек верный и ровный. Сигурд был своеволен и простодушен, а Сверрир крепко держал свое слово, но был скрытен. Сигурд был человеком невежественным и распущенным, Сверрир – проницательным и правдивым. Зато во многом другом они были схожи. Оба были честолюбивы и великодушны, оба учтивы в обхождении и благосклонны к своим друзьям, но суровы к врагам. И тот и другой снискали любовь своих дружинников и приспешников, потому что обоих их отличала стойкость, а самыми верными друзьями им были те, кто лучше других постиг их нрав. О Сверрире конунге горевали все его люди и ближайшие друзья, и даже враги его признавали, что не было в их времена в Норвегии человека, подобного Сверриру.
