Но при чем тут все это?
— Проповеди тут не помогут.
— Что?
— Говорю, нечего мне искать определения и подбирать притчи, поплетусь-ка я домой.
— Не понял. Эй, девушка, еще одну... Я говорю — лошадей надо было больше, от этих мотоигрушек все равно никакой пользы, только в грязи вязнут. А лошадка — лошадку в финских войнах не заменит никакая моторизованная игрушка... До тех пор, пока финны воюют, нужны лошади... Да, послушай-ка... Почему лошадям не поставили ни одного памятника?
— Не знаю, — сказал он и встал.
Сеппяярви остался обдумывать этот вопрос в обществе шестой порции рома.
10
Листья на прибрежных березах пожелтели.
Почти все лето настроение у него было подавленное. Безделье, срубленный сосняк на том берегу, старость и сочувствие близких — все давило его, о чем бы он ни думал. Он попытался освободиться от всех привязанностей, но ничего не выходило.
Особенно тяжело бывало днем — с того берега доносился шум работы. Ночью было полегче. Два теленка, ягнята, старая знакомая кошка-рыбачка. И книги.
Так шло время. Он ловил рыбу, топил баню, бодрствовал со своими мыслями, всеми забытый в июньских и июльских ночах. Теперь наступил август, и тяжесть исчезла.
Дни снова стали ясными, на душе посветлело. Лес начал пестреть. Вороны в этом году появились рано. Они каркали, напоминая об осени и перестуке топоров. Теперь это уже не ранило его. Пусть каркают.
В прибрежном березняке целыми семейками поднимались лисички.
Их много в этом году.
Вокруг маленьких елочек высыпали коричнево-красные подосиновики.
Он наклонился и сорвал гриб.
Как это удивительно, что они помогают деревьям расти. Он надломил ножку. Черная и пустая: червивая. Грибы почти все червивые. И все-таки помогают елкам. Выбросив гриб, он оглянулся. В нескольких метрах под березой мелькнуло что-то яично-желтое.
Разве не поразительно, что краски природы превосходят краски самых лучших картин? Он не раз вспоминал мох у лесных ламб: ржаво-коричневый и одновременно золотистый. Вспоминал щук в ламбах, зеленых с черным: чем не грунтовка для старых мастеров? Часто ему рисовались и желтые переливы лисичек.
Он лег на живот и стал разглядывать желтую семейку.
Шесть грибков уже поднялись из земли: два самых маленьких еще совсем выпуклые, третий, видно, на днях свернется вороночкой, он как раз преображается, а три больших уже превратились в желтые воронки.
Они пахнут чем-то похожим на курагу. Определить этот запах невозможно. Ему нет словесного выражения. В самом ли деле нет?
Нет, конечно, как и тому, что он лежит вот тут и разглядывает желтые грибы.
Он осторожно отгреб от грибницы опавшие листья.
Показались желтые точки, величиной с булавочную головку.
Он встал на колени и сорвал шесть грибов.
С залива донесся шум.
У Заиньки гости, ее молоденькие кузины Хэлэна и Аннастийна.
У нее теперь своя небольшая машина, и осенью она получит права. Отчуждение уже не ранит его. Еще в начале лета ему было непривычно, что в лодке нет второго человека.
Лодку пора чинить. Она уже старая. А может еще послужит немного? Теперь ведь надолго уже и не надо.
Он встал и направился к берегу, потом вдоль воды дошел до мостков.
Вот она. Типичная саволакская лодка: высокий нос, две скамьи и такая высокая корма, что заднее сиденье находится будто где-то наверху. Но это только так кажется, когда глядишь с берега.
В глубине мыса заводят машину. Это Лаура с кузинами.
Вот здесь Лаурино место. На передней скамье. Всего несколько лет назад скамья была прибита пониже, потому что он боялся, как бы Лаура — совсем еще маленькая — не выпала в воду. Теперь она вон там заводит машину.
Опять придется таскать камни в лодку, когда захочешь острожить. Как в августе прошлого года. Теперь это уже не больно. Не больно, хотя ты и знаешь, что будешь класть камни до конца своих дней, если ты вообще намерен стоять на корме с острогой.
Камни для равновесия, камни для компании.
Камней здесь, правда, хватит.
Шум стал приближаться. Потом мотор затих.
— Дедушка, привет.
Он обернулся. Три девушки шли к нему по берегу. Заинька посередине. Желтые шорты и белая кофточка. Справа от Лауры со стороны берега — Хэлэна. Красные шорты и белая кофточка. Маленькая изящная темноволосая девушка. Слева — Аннастийна. Длинноногая, худая, как будто сонная, она распространяет вокруг безжизненный фиалковый аромат крема. Коричневые шорты и белая кофточка. Все в белых кофточках.
— Привет, дедушка.
— Привет, привет.
— Мы гадали, когда ты поедешь острожить? Может, взял бы нас с собой?
— Скоро уже пора. Кто из вас самый заядлый рыбак?
— Мы бы все поехали. У Хэлэны камера со вспышкой, интересные получились бы снимки.
— Лодка четверых не берет.
— Возьми всех, дедушка...
— Я не могу острожить, когда в лодке трое фотографов. Фотография — это особое дело.
— Да ты только подумай, вдруг нам большая щука попадется — какой шикарный снимок получится...
— Может, и так, только это уж вы без меня, пожалуйста.
— А кто же ее бить будет?
— Вы даже бить собираетесь?
— Да ведь только тогда и получится интересный снимок, если щука будет извиваться на остроте.
— Бейте сами. Я позировать не стану.
— Я бы с удовольствием и острожить поехала.
Это Хэлэна.
— И я. Я никогда не ездила.
Это длинноногая Аннастийна.
Девушки загорелись,
— Возьми, дедушка, девочек с собой.
— Возьму, возьму, только порознь. Трое сразу ни к чему. Хватит и двоих. Третий в лодке всегда лишний.
— Возьмите сначала меня.
— Нет, меня.
— Я первая, Аннастийна.
— Ну и ладно, но на второй вечер моя очередь. Вы сегодня пойдете? — спросила Хэлэна.
— Сегодня нельзя, луна почти полная.
— А если набегут тучи? Ведь ты же пойдешь, если будут тучи, ведь пойдешь же, дедушка.
— Тогда поднимется ветер.
— Но он будет юго-восточный. На этом берегу совсем тихо. Сегодня вечером порыбачите, — сказала Лаура Хэлэне.
— А по-моему, ветер почти восточный, и рыба в такой ветер не плавает, — возразил он. Ему не хотелось острожить с этими ветреницами.
Он направился к дому.
Ветер дул с юго-востока. К вечеру он не утихнет, но на мысу тепло и тихо. Небо в тучах, значит, стемнеет на полчаса раньше. Он наполнил фонарь керосином, сменил фитиль и наточил острогу, потом зажег фонарь и пошел на берег собирать камни.
— Дедушка, хэй, можно девочкам с тобой?
Голос донесся с мостков в глубине залива.
Потом они прибежали — Лаура и Хэлэна рядом, Аннастийна немного позади.
— Пусть идут, только надо одеться,
— Да ведь вечер теплый.
— Все равно надо надеть свитера,.
— Мы сейчас сбегаем.
Пока Аннастийна и Хэлэна бегали одеваться, он сходил наполнить термос.
Девушки вернулись в свитерах, брюках и резиновых сапогах.
Хэлэна села на весла, Аннастийна — посередине, а он — на корме. Надев на фонарь жестяной козырек, он установил его на корме. Потом влез на заднюю скамью и, отталкиваясь острогой, повел лодку вдоль берега. Здесь тоже чувствовался ветерок. Видимость была от этого немного хуже.
Маленькие окуньки спали на камнях. Подлещики и небольшие язи мелькали в водорослях.
С озера донесся шум ветра.
— У этого берега всегда бывают щуки, а сегодня не видно даже самых мелких.
— Какая теплая ночь, — заметила Хэлэна.
— Прекрасная ночь.
— Я больше люблю лунные.
Это Хэлэна.
— А я — ветреные. А вы, дедушка?
— Когда острожишь, такие ночи лучше.
— Как рыба на дне выглядит?
— Скоро будет твоя очередь — посмотришь.
В маленькой бухточке они поменялись местами. Хэлэна перешла на корму, а он сел табанить. Он показал Хэлэне, как рыба лежит на дне и как ее надо бить. Хэлэна, кажется, ловкая девушка. Так ведет лодку, отталкиваясь острогой, что и табанить почти не надо!
Он набивает трубку и ищет спички.
— Поглядите, рыба. Вот она.
— Бей.
Хэлэна бьет прямо с поверхности.
— Не вытаскивай остроги, упирай в дно. Чувствуешь что-нибудь?
— Нет.
— Я так и думал. Сверху не попадешь. Надо опустить зубья в воду, чтобы они были над самой головой щуки, и только тогда бить.
— Мне было так страшно.
— Поехали дальше.
— Теперь очередь Аннастийны.
— Я боюсь.
— Иди, иди.
— Стой там, пока не поймаешь рыбу.
Хэлэна осталась на корме.
Он раскурил трубку и стал прислушиваться к ветру. Приятно, что не пришлось укладывать в лодку камни.
— У того мыса попьем кофе, — сказал он.
— И кофе есть? Вот интересно. Я вижу только маленьких окуней.
