Оба они отлично понимали, в чьих руках сосредоточена вся власть. Один взгляд Изабель, одно ее прикосновение — и ему снова семнадцать, он снова полон энергии и страстей! Дэниел разразился длинной тирадой, мысленно посылая ее в сторону Нью-Йорка.
Но она не на Манхэттене! Она собралась и умотала в какой-то чертов коттедж, так что теперь он даже не знает, в каком штате она находится.
Ониксовые с золотом запонки подмигнули Дэниелу с туалетного столика. Идиотский предлог. Вместо всей этой чепухи следовало потребовать, чтобы она мчалась сюда, в Токио, со всеми своими королевскими капризами. Здесь, глаза в глаза, они и обсудили бы всю эту чепуху! Он должен был четко объяснить ей раз и навсегда, что скорее согласен вечно перебрасываться колкостями, чем пить шампанское из туфельки пусть даже самой прекрасной и самой покладистой в мире женщины.
Он должен был сказать ей многое, но так и не сумел. Он мог только сидеть, глядя на телефон, и ждать, когда же она снова позвонит.
Если, конечно, вообще позвонит.
Глава 16
Она позвонила через пять дней.
— А ты исправляешься, принцесса, — сказал Бронсон, прижимая трубку к уху плечом. — Во всяком случае, солнце уже встало.
Изабель усмехнулась, и от этого грудного звука что-то странное произошло с его пульсом.
— Ты же знаешь меня, Бронсон, — весело отозвалась принцесса. — Я всегда думаю о других.
— Ну и как тебе живется в маленьком коттедже посреди неведомого царства?
— Изумительно. Вчера я впервые приготовила себе на обед спагетти, и, между прочим, полный успех.
Дэниел рассмеялся.
— Почему-то не могу представить себе, как ты колдуешь над соусом.
— Но я расту, Бронсон. Знаешь, я рискну предположить, что сегодня ты просто не узнал бы меня.
— Так-так, ну и что на тебе сегодня, принцесса? Правда, для подобных сладострастных пыток было еще слишком раннее утро, но разве приходится нищим выбирать время для пиршеств?
— Ничего особенно интересного.
— Платье?
— Не совсем.
— Одна из твоих вышитых кофточек?
— Нет. — Длинная пауза. — Кружевной кремовый лифчик на бретельках из спагетти.
Просто удивительно, как легко возбуждаются мужчины.
— А еще? Есть еще что-нибудь?
— Кремовые чулки считать? Он с трудом сглотнул.
— Чулки или колготки? — Дэниел терпеть не мог колготки.
— Чулки, чулки, — ответила она, — с поясом. Ага, такой пояс он умел стягивать зубами…
— Так вот как ты наряжаешься в этом своем увитом розами коттедже.
— Я одеваюсь для себя, Бронсон, а не для здания, в котором живу.
— Поверь, мне трудно примириться с существованием некоего гостеприимного хозяина этого жилища, у которого гардероб набит милыми вещичками для съемок в «Плейбое».
— Знаешь, ты меня ужасно огорчил, — ответила Изабель совершенно неогорченным тоном. — Мне, например, этот гардероб нравится.
— Ты просто хочешь меня с ума свести, принцесса, так?
— С чего это ты взял?
— С твоего пояса для чулок.
Смех Изабель отозвался у него внутри, где-то рядом с сердцем, которое бешено заколотилось.
— Мы так славно поговорили, Бронсон, но мне уже пора.
— Ждешь гостей?
— Нет, — ответила она, — сейчас по телику будут повторять «Лунный свет».
Теперь настал его черед рассмеяться.
— А ты становишься настоящей американкой, принцесса. Я горжусь тобой.
— Спасибо, — самым величественным голосом, на какой была способна, отозвалась Изабель. — Я решила, что между нами слишком мало общего и надо как-то ликвидировать пробелы в моем знании американской культуры.
— Я польщен.
Дэниел с трудом представил себе блистательную принцессу в качестве диванной лежебоки с неизменным пультом от телевизора в руках.
— Надо думать, что ты польщен. Между прочим, большинство ваших телешоу ужасно глупы, Бронсон.
— Можно попробовать японские.
— Было бы интересно.
— Так за чем дело стало?
— Ты запишешь их мне на кассету? — невинным голоском осведомилась принцесса. — Как мило с твоей стороны.
— Ты поняла, о чем я говорю.
— Произнеси это.
— Твой билет на самолет все еще действителен. Токио — изумительный город. Я хотел бы показать его тебе.
— Могу посоветовать сдать билет, Бронсон. Я думаю, сейчас нам лучше оставаться в разных частях света.
— Это потому, что мы не в состоянии прекратить взаимные препирательства?
— Нет, — с мягким смехом отозвалась Изабель. — Просто когда мы рядом, то не можем сдержаться, чтобы долго не заниматься любовью, и не сможем понять, есть ли между нами что-то, кроме секса.
Едва повесив трубку, она страшно захотела перезвонить ему и сказать, что была не права, что хочет быть с ним в Токио, что скучает по его голосу, по его коже, его глазам, какими он смотрит на нее, когда они близки. Этот разговор пробудил бурю чувств в ее сердце, и от отчаянного, страстного порыва перехватило дух.
Но Изабель понимала, что поступает правильно. Секс, конечно, изумителен, но должно быть нечто большее, в особенности если у них будет ребенок.
Принцесса поднялась с кресла. Еще неделю назад она двигалась куда более ловко и грациозно. Направляясь в кухню, чтобы заварить чай, Изабель внезапно заметила свое отражение в телеэкране. Волосы наспех прихвачены резинкой на затылке, на лице ни капли косметики. А вместо соблазнительных вещичек из кружев и лент на ней мужская рубашка с закатанными рукавами, широченные с растянутыми коленками штаны и шлепанцы на ногах. Живот явственно округлился. В профиль никто бы уже не спутал ее беременность с простой полнотой, и это радовало.
— Понравилась бы я тебе такая, Бронсон? — спросила Изабель у своего отражения. Никакого блеска. Никаких соблазнительных поясов или чулок. И никакой принцессы. Просто беременная баба.
Положив руки на живот, она полюбовалась собой. Уже вовсю шел четвертый месяц, и она была… Минуточку!.. Затаив дыхание, Изабель плотнее прижала к животу ладони. Легкое, еле уловимое движение где-то в глубине… Нет, наверное, показалось… Должно быть, это просто игра воображения, или… А вдруг и в самом деле это нечто более прекрасное, захватывающее, волнующее, чем даже тот акт, который положил этому начало?!
— Ах, Бронсон, — шепнула Изабель, и на глаза ее навернулись слезы. — У нас будет ребенок.
Противный февральский дождь поливал шумные улицы центрального Лондона, заставляя Джулиану аккуратно ступать по мокрому тротуару. Она шла в офис Патрика Маршана.
Принцесса была на том сроке беременности, когда перемещение на собственных ногах уже можно считать триумфом воли над законами природы.
