Бывший гимназист вдруг понял, что не жалеет о сгинувшей навсегда прошлой жизни. Слишком многое с тех пор случилось. Подпольщика-террориста, ехавшего ради «центрального акта» в Варшаву, уже нет, и, если подумать, хорошо, что нет. Зато есть черный Космос, в котором он обязательно побывает, пусть не сейчас, пусть через много-много лет.
Грузовик тряхнуло, и Антек еле успел ухватиться за скамейку. Подали голос тормоза. Старший конвоя встал, подошел к борту, выглянул.
– К машине!
* * *
Теперь он сидел среди травы. Воздух пах бензином, в вечернем сумраке угадывались темные силуэты самолетов, не тех, что он видел сквозь иллюминатор воздушного корабля, а самых обычных. Аэродром, причем наверняка военный. Ветер шевелил вымпелы на высоких мачтах, где-то над головой гудел шмель-мотор. Равнодушные конвоиры скучали рядом. Минуты текли, розовая полоса заката стала белой, потом и вовсе поблекла.
– Ага, вы здесь! Ждите!..
Голос Орловского он узнал, но даже не повернул головы. Плеск невидимой реки становился все громче, что-то надвигалось, волны вспенились белыми гребешками, как тогда, в море. Он успел подумать, что сейчас захлестнет, утянет в глубину.
– Земоловский? Подъем! – ударил незнакомый голос. – Бери вещи – и за мной. Бегом!..
Под ботинками зашуршала трава. Ранец, который он успел закинуть за плечи, налился камнем.
– В строй!
В первый миг бывшему гимназисту показалось, что он вновь посреди Последнего поля. На зубах заскрипела пыль, темные силуэты надвинулись, закрывая горизонт.
Настал твой час, Никодим!
Антек вытер пот со лба. Нет, поле не Последнее, а лётное, и строй невелик, трех десятков не будет. Его место как раз в середине. Не низок, не высок.
Стоявшие молча подвинулись, освобождая место в строю. Все с оружием, и погоны на месте. Где-то совсем близко загудел мотор. Нет, не самолет, обычный автомобиль, легковой «мерседес». Вынырнул из темноты, затормозил.
– Пустите! Пустите! Вы не имеете права!..
Кричали по-немецки. Кого-то вытолкнули из дверцы, потащили, втолкнули в строй. Не одного, а с двумя крепкими парнями-конвоирами.
– Вы меня обманули! Об.
Крик оборвался. То ли ударили, то ли просто заткнули рот.
– Р-равняйсь! – негромко прошелестела команда. – Смир-рно!
Темный силуэт шагнул из сумрака, приблизился, облекаясь плотью.
Орловский!
– Вольно, панове. Докладываю обстановку. Летим прямо сейчас. Машины надежные, немецкие, Юнкерс Ю-52 военно-транспортной модификации. Во время полета не курить и громко не разговаривать. Команды пилота выполнять беспрекословно. В случае вынужденной посадки на вражеской территории действовать по ситуации. Вопросы?
Ответом – лишь шелест ветра. Орловский взмахнул рукой.
– На посадку! Бего-о-ом!
4
Анна Фогель опасливо покосилась на мою тарелку.
– Вольному – воля, Норби, но. По-моему, ты рискуешь жизнью. Или это тоже традиция штата Монтана?
В ее тарелке скучал маленький кусочек паштета в компании с горкой салата. Апельсиновый сок в глиняном стакане охранял все это великолепие.
– Именно, – кивнул я, наворачивая жареную картошку. – Между прочим, моя гипотетическая жена не только летает с «марсианским» ранцем, но и умеет готовить настоящую еду. А еда – это мясо! С картошкой! Много мяса!..
Ее взгляд выдержал без проблем. Глаза метают молнии только у поэтов, и то у скверных.
С меню я разобрался быстро, объяснив хозяину, что все эти «фуа» и «гра» не для желудка нормального мужчины с Северо-Запада. Мсье Бриссо, пошевелив усами, признал, что бизоны на Луаре не водятся. Вымерли – еще в каменном веке. Но рецепт «Filet de troglodytes avec une croute»43 сохранился, и если мсье желает странного.
Картошку в первый раз пришлось жарить самому. Когда я щедро выложил на сковороду сливочное масло, даже не взглянув на бутыль с оливковым, мсье Бриссо схватился за сердце.
– Ты очень хочешь походить на варвара, – негромко проговорила Мухоловка. – Интересно, почему? В детстве тебя кормили исключительно манной кашей и лупили ремнем за плохую успеваемость в воскресной школе?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я мечтательно улыбнулся.
– Доктора Фрейда придушу лично. Он, кажется, твой земляк? Вот увидишь, через полвека Европа станет приютом извращенцев и психов. Нормальных людей будут отстреливать, как бедных бизонов в прерии при строительстве железной дороги.
Ответила она неожиданно серьезно.
– Графиня этого тоже опасается. Если нет угрозы войны, если обществу не нужны солдаты, на поверхность просочится всякая мразь. Осмос, компенсация внешнего воздействия. Границ не будет, яд свободно проникнет через все поры и щели. Незадолго до отъезда из Штатов я встречалась с немецким эмигрантом, Гербертом Маркузе…
Я сделал вид, что разглядываю легкое облачко в самом средоточии небесной синевы. Герберт Маркузе уже зачислен в списки будущего Управления стратегических служб, отдел исследования и анализа.
Фогель, я тебя все-таки придушу!
– Он ненавидит Гитлера, но считает, что даже война – не самое страшное из того, что нас ждет. Поле битвы принадлежит мародерам, уцелевшие ужаснутся, когда вырастут их дети. Я не смогу жарить тебе мясо, Норби, я вообще не умею готовить. Но когда в комнате темно, и ты молчишь.
«Вот спасибо!» я проглотил вместе с картошкой, чудом не подавившись. Змея ты, Фогель!
* * *
У нее апельсиновый сок, у меня виноградный. Здешнее вино из всяческих «шато» лучше не пить, однако в неиспорченном виде виноград очень приличный, сладкий, но с легкой кислинкой. Не Калифорния, конечно, но – сойдет.
Сигаретный дым. Когда Фогель курит ночью, сидя на кровати, красный отсвет падает на лицо, превращая ее в посланницу Ада. К счастью, сейчас ясный день.
– То, что ты приедешь, мы, конечно, не знали. Графине позвонили, сказали, что ты был у Ильзы Веспер. А платье и драгоценности для приема, в замок кто-то приглашен. Подозреваю, что с Клеменции, де Безье пытается играть свою партию. Есть важный нюанс. Нескольких эмигрантов Структура перекупила, но объекты по-прежнему под их контролем. Землянину сходу не разобраться, техника очень сложная, на Земле ничего похожего нет. Поэтому Адди приказывать не может, он просит и уговаривает. Высокие идеалы, свобода, возможность предотвратить войну… Аргентина – планета рыцарей, настоящих, не таких, как у вашего Марка Твена. Думаю, де Безье тоже попытается с кем-то договориться. Я нужна как живой пример, героическая подпольщица..
– В бриллиантах, взятых напрокат… Мне это очень не нравится, Фогель. Адди постоянно нас опережает, он не боится крови, не боится даже Соединенных Штатов Америки. Придется поработать, причем прямо сейчас.
В ее взгляде был вопрос, но я сделал вид, что ничего не заметил. Вот научится жарить мясо, тогда уж.
С корочкой! Обязательно с корочкой!..
* * *
Мсье Бриссо молча огладил усы и поглядел в окно. Крепкий дед! Купюра, которую я выложил на стол – из самых крупных. Попугайчикам на месяц бы хватило, клевали бы и радовались.
Ладно! У Дяди Сэма – много.[43]
– Мсье Корд, – вздохнул он, когда вторая купюра легла на скатерть. – Я решительно отказываюсь вас понимать, уж извините.
Старик, кажется, удивлен, я, впрочем, тоже. Зачем меня понимать, я же не пациент доктора Фрейда!
– Позвольте уж быть откровенным. К концу жизни начинаешь различать людей. Не мое это дело, но мадемуазель Фогель, пусть она даже из бошей, очень хорошая женщина. Я заметил, как она на вас смотрит, поверьте, мсье, это не просто случайная встреча. Зачем вам искать еще кого-то?
Усы грозно встопорщились.
– Отказываюсь думать, мсье, что речь идет не о женщине. Это в Париже Содом, у нас нравы правильные, как в старину!..
Ой!
– Речь идет о женщине, – как можно мягче начал я, переждав его суровый взгляд. – Причем именно о мадемуазель Фогель. Она эмигрантка, ее страна оккупирована Гитлером. Мадемуазель Фогель руководит антифашистским подпольем.
