– Кто, мама? Кто была моя мать?
– Джэн, – прошептала Мэри, невероятным усилием приподнявшись с ложа. – Забудь...
– Что? – Джэн был поражен.
– Забудь... Это... не к добру...
Мэри рухнула на постель мертвая. Джэн чуть не плакал от бессилия: он был уверен, что еще секунда – и он узнал бы все. Мгновение спустя он хмуро поднялся под укоризненными взглядами молочных братьев. Пристыженный, он склонил голову и отступил от постели.
– Простите меня, – произнес он еле слышно.
– За что, хозяин? – флегматично ответил Робин. Его покорность поразила Джэна в самое сердце... Он остался, смешавшись с прочими, покуда отец Филипп, спешно прибывший из усадьбы Морлэнд, совершал обряд отпевания – а потом он поспешил к коню, у ног которого увивалась Фэнд, вскочил в седло и галопом поскакал домой.
Свою Мэри он нашел в зимних покоях. Она шила, сидя на обычном своем месте, лицом к собственному портрету – она заказала его в 1569 году, стараясь не отстать от Пола и Нанетты, чьи портреты висели по обеим сторонам камина в усадьбе Морлэнд. Джэн расстроил ее планы, наотрез отказавшись позировать, – но собственным портретом Мэри осталась вполне удовлетворена. Живописец запечатлел ее в самом лучшем платье, из алой с золотом парчи, надетом поверх белоснежной шелковой сорочки, расшитой красными розами и зелеными листьями. Шею украшал круглый плоеный, очень жесткий воротник с золотой отделкой, рыжие волосы были завиты и затейливо убраны под такого же цвета бархатный берет, украшенный перламутровыми маргаритками и белым пером. На ней были самые лучшие украшения, а лицо выражало крайнее довольство собой. В общем, во всех отношениях удачный портрет... Вот если бы только уговорить Джэна – художник мог бы написать его в самом богатом камзоле черного бархата и в берете с сапфировой брошью...
– Она умерла, – войдя, резко бросил Джэн. Мэри отложила рукоделие и опустила руки на колени.
– Знаешь, о чем я думала, муж? – произнесла она. – Ни за что не догадаешься – о том самом черном жемчуге. Нет, это ужасно – то, что с тех пор, как умерла Елизавета, никто не носит фамильные драгоценности Морлэндов. Так они и лежат там, куда упрятал их Пол. Но особенно жаль черного жемчуга! Он просто бесценен! Ну, а если их украдут? А если они затеряются? Нет, их надо постоянно носить, знаешь...
– Мэри, – терпеливо произнес Джэн, – ты слышала, что я сказал?
– Нет, мой дорогой, – а что ты сказал?
– Моя приемная мать умерла.
– О, дорогой мой, сожалею от всего сердца, – равнодушно произнесла Мэри. – Она сказала что-нибудь перед смертью?
– Ты о чем?
– Ты шлешь, о чем я...
– Я спросил ее. – Джэн нахмурился, припоминая, – я думал, она собирается сказать. Но она произнесла лишь: «Он, должно быть, хотел знать...»
– Кто хотел знать?
– Она не ответила. Когда я спросил, она заволновалась и велела мне позабыть все.
Лицо Мэри стало задумчивым:
– Ну что ж, муж мой, настало время нам пораскинуть умом...
– О чем это ты? – Джэн подошел к огню и прислонился к камину, вконец вымотанный пережитым. Фэнд потрусила за ним, шлепнулась на пол, громко зевнула и повернулась брюхом к теплу. – «Он, должно быть, хотел знать...» Впрочем, как и все мы... Мы просто мозгами не шевелили. Ты никогда не думал, почему так похож на свою мать, на Нанетту?
– Ну, конечно... – нетерпеливо заговорил Джэн. – Но не она моя настоящая мать – она поклялась мне в этом, да и к тому же не было бы никакого смысла скрывать это от меня...
– Что ж, прекрасно. Продолжим. Ты никогда не замечал, насколько маленький Николас похож на Джейн? А как сильно Джейн походит на свою покойную мать? А сколь велико сходство между Нанеттой и Елизаветой?
– Мэри, к чему ты клонишь? – устало спросил он.
– Да лишь к тому, что все, кого я перечислила, – Морлэнды. Ясно как день, что и ты – по крови Морлэнд.
Джэн повернулся к ней в изумлении:
– Что?..
– Супруг мой, ты простак из простаков! Слыхал ли ты что-нибудь о несчастье, постигшем Елизавету до замужества? О, это тайна, покрытая мраком – но кое-что мы все-таки знаем. Как, ты ни о чем не слышал? Что ж, значит, от тебя это умышленно скрывали. У нее был ребенок, которого унесли от матери сразу же после его появления на свет, и о нем никто больше ничего не слышал.
– Мэри...
– Погоди. И как ты думаешь, кто взял на себя этот труд? Не кто иной, как наша с тобой мать, Нанетта. Вот так, мой дорогой.
Джэн побелел и напрягся:
– Так, значит, Елизавета?
– А почему бы и нет? Ведь ты, как мы уже отметили, отчего-то так на нее похож... И возраст сходится.
– Но... нет, я не в силах в это поверить! Елизавета – моя мать? А мой отец?
– Не знаю, – ответила Мэри. – Вот об этом я ни слова не слыхала. Эта тема была запретной – да и об остальном я мельком слышала только от слуг... Но когда Мэри Смит сказала: «Он, должно быть, хотел знать...» – кого, как не Пола, имела она в виду? А вдруг он и впрямь интересовался, не его ли ты старший сын? Не оттого ли он так полюбил моих деток? Почему он был в таком отчаянии, когда ты забрал их из усадьбы Морлэнд? О, супруг мой, все совпадает!
– Нет, Мэри, погоди, ты торопишься. – Джэн не поспевал за ее мыслью. Елизавета – его мать? Он припоминал, как она всегда чувствовала себя в его присутствии... А Пол – его отец? Но... – А если отцом младенца был Пол, то с какой стати забирать ребенка от матери? Почему бы ему не жениться на Елизавете прямо тогда?
Мэри пожала плечами:
– Этого я не знаю. Может, ребенок был и не его – но в любом случае его родила Елизавета.
– Так это значит... – Джон его брат! Джон, которого он всегда любил, и в детстве, и потом... И все остальные – Леттис, Джейн, и все Морлэнды – его семья! Он всегда до боли желал иметь семью, этот найденыш. И теперь он страстно хотел обнять их всех, назвать братьями, сестрами... На мгновение в его сердце шевельнулась почти что ненависть к Нанетте, лишившей его этого счастья. Но затмение быстро миновало – он повернулся к Мэри: – Это всего лишь предположения – и дикие притом... Отныне мы больше не должны говорить об этом. Этот разговор должен умереть здесь!
Мэри уставилась на него как на безумного:
– Позабыть обо всем? Ты потерял рассудок, муж! Нет, ты должен тотчас же, отправиться к матери, сообщить ей все, что знаешь, и потребовать рассказать остальное! Если она решит, что ты уже знаешь обо всем, кроме незначительных деталей – она все скажет.
– Я ни с кем не буду отныне говорить об этом – даже с тобой! Моя приемная мать завещала мне об этом позабыть – именно так мы и должны поступить!
– Должны? Да почему же? С какой это стати?
– Мэри, – Джэн был потрясен, – это последняя воля умирающей! С ней нельзя не считаться!
