с имитацией шума ТДУ мы, кажется, несколько перестарались. Когда один из космонавтов после полета отчитывался перед Государственной комиссией, кто-то спросил:
– А шум при работе ТДУ слышали?
– Да. Но он совсем не громкий. Вот у нас на тренажере ТДУ шумит так уж шумит: не прослушаешь!..
Конечно, я понимал, что главное, о чем я должен думать, – это не конструкция и оборудование тренажера. Так или иначе, он уже был сделан.
И сделан, кажется, совсем неплохо!
Группа инженеров, создавших эту интересную машину, вне всякого сомнения, заслуживала немалых похвал. Однако неожиданно для меня полное взаимопонимание сложилось между нами не сразу. Как почти всегда в подобных случаях, ответственность за это, по-видимому, лежит на обеих сторонах. Создатели тренажера были склонны ревниво оберегать свое детище от всякого прикосновения извне: сами, мол, сделали, сами будем на нем и работать. Без всяких там варягов!.. А я, наверное, не проявил должного внимания к этой психологической тонкости и повел себя в известной степени как слон в посудной лавке, привыкнув за многие годы работы в авиации, что таков уж естественный порядок вещей: одни люди делают летательные аппараты, другие учат летать на них… Начальство незамедлительно предприняло свои меры, дабы установить взаимное согласие между высокими договаривающимися сторонами, применив испытанные приемы, весьма похожие на те, при помощи которых жители Миргорода в свое время мирили Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем. И эти старые приемы оказались и в наши дни достаточно эффективными… А прочнее всего утихомирила все недоразумения и поставила вещи на свои места, конечно, работа! Работа, которой хватило и создателям космических тренажеров, и методистам обучения космонавтов, и множеству других специалистов, участвовавших в подготовке первого полета человека в космическое пространство. Каждый делал свое дело и на этом деле быстро научился видеть в соседе не конкурента, а помощника.
…Итак, тренажер был готов. Отдельные предложения по его усовершенствованию были далеко не главным из того, что мне поручили.
От меня ждали другого: разработки – пусть первоначальной, прикид очной – элементов методики тренировки будущих космонавтов, приемов их обучения. Причем обучения не чему-нибудь, а тому, что в недалеком будущем станет их прямой деятельностью в космическом полете!
Конечно, в общем комплексе работ по подготовке космонавтов предстоящие занятия на тренажере были лишь одной из составляющих. Но так или иначе, и эту часть дела нужно было делать, причем делать не кому-нибудь, а нам.
Некоторое время спустя, когда несколько человек уже успели слетать в космос, Е. А. Карпов сформулировал, на мой взгляд, очень точно соображения, положенные в основу тренировки первых космонавтов: «…чтобы к моменту старта космического корабля в его кабине находился пилот, способный выполнить куда более сложный и трудный полет, чем тот, что ему предстоит…» В дальнейшем такой подход к делу стал традиционным. Сейчас перед каждым пуском очередного космического корабля его экипаж, а также всех работников наземных служб руководства и обеспечения полета мучают бесконечными тренировками, в ходе которых особый упор делается на так называемые нештатные ситуации – то есть случаи всевозможных осложнений и отказов, вводимых в тренажеры неожиданно для тренирующихся.
Летом семьдесят пятого года, после завершения совместного полета «Союз – Аполлон», операторы Центра управления признались, что от работы во время настоящего, реального полета они устали меньше, чем от многократных предполетных тренировок, изобиловавших вносившимися, как они выразились, «с дьявольской изобретательностью» усложнениями.
Но в дни, когда я оказался включенным в подготовку первых космонавтов, все эти принципы, равно как и их практические приложения, едва нащупывались. Их надо было выработать, осознать – и сразу же пускать в дело.
Легко сказать: осознать! Пускать в дело!..
Будущих космонавтов – в полном соответствии с изложенными принципами – учили многим важным и нужным вещам: от конструкции космического корабля до парашютных прыжков. Тренировали на центрифуге переносить высокие перегрузки, в термокамере – высокие температуры, в сурдокамере – одиночество. Многому их учили и тренировали. Но вот настала пора объединить все их знания и навыки тем, что им придется практически наблюдать, а возможно и тем, на что понадобится активно воздействовать в реальном полете. Например, тому, как сойти с космической орбиты и сесть в заданном районе на ручном управлении, если произойдет маловероятное, но не невозможное – откажет система автоматического спуска.
И вот я стою в задумчивости перед массивным шаром космического корабля. Дело идет к вечеру, но огня зажигать не хочется – в полумраке как-то лучше думается… Хорошая, умная машина! Молодцы, кто ее придумал и изготовил. Но самую толковую машину надо разумно эксплуатировать. Наверное, даже тем разумнее, чем она толковее…
В общем виде задача ясна. Неясно только, как ее выполнять! Предшественников, на опыт которых можно было бы опереться, не существует: в космос пока никто из землян не летал.
Впрочем, стоп! Почему это не существует? Предшественники есть. Пусть не прямые, а косвенные, но есть. В течение десятков лет оттачивала авиация методику обучения искусству пилотирования. А тут дело родственное: в конце концов, речь идет о той же задаче управления движением некоего предмета, движущегося в трехмерном пространстве. Вот и попробуем подойти к этому делу как к обучению полетам.
Так или приблизительно так рассуждал я, стоя перед космическим тренажером. Конечно, в этих рассуждениях присутствовали некоторые упрощающие проблему кустарные допущения. Но в общем авиационный подход к делу как-то сразу конкретизировал его – опустил если не с небес на землю, то, во всяком случае, из космоса в родную, привычную околоземную атмосферу. Стало яснее, с чего начинать: собирать воедино многочисленные инструкции по эксплуатации отдельных элементов оборудования, представить себе все мыслимые «особые случаи», которые потребуют от космонавта вмешательства в работу тех или иных систем корабля, разработать упражнения, имитирующие одновитковый полет вокруг земного шара как в штатном варианте (когда все хорошо), так и в «особых случаях» (когда что-то отказало). И мы, несколько ободрившись, принялись в меру своих сил собирать, представлять и разрабатывать…
Я тогда еще не успел отвыкнуть от летно-испытательной работы, которой занимался большую часть своей сознательной жизни и нормы которой въелись мне, как говорится, в плоть и в кровь (я и по сей день не чувствую, чтобы эти «нормы» из меня окончательно выветрились). Немудрено, что, получив задание участвовать в подготовке первых космонавтов, я вскоре поймал себя на том, что примериваюсь ко всему, связанному с этим делом, как бы «для себя». Впрочем, иначе я, наверное, просто не умел. Столько лет такие дела, как размещение оборудования, направление отклонений рычагов и тумблеров, порядок действий в пресловутых «особых случаях» полета, само напряженное выискивание подобных малоприятных
