И взгляд, в котором безжалостная острота была уже не столь очевидна.
Но даже в таком состоянии он был силен настолько, что я не понимала, как вообще могла подумать, что способна с ним справиться?!
Впрочем, он уже сказал, что это было глупо…
– Как ты попала сюда?
«Они – ментальные садисты, чем ярче сопротивление, тем большее удовлетворение получают. Физическая боль жертвы им не нужна, рабская подчиненность – тоже».
Эх, Марк, Марк… Догадывался ли ты, что когда-нибудь твои слова станут моим шансом? Или, выстраивая свой план, был уверен, что я о них не забуду?
Говорите, раздвоение личности? Скорее, желание дойти до конца, уничтожив эту тварь.
С трудом приподняла голову, посмотрела на жреца пустым, ничего не выражающим взглядом. Сделать это оказалось просто, даже играть не пришлось.
– Не знаю…
Мой ответ ему не понравился. Он замахнулся, чтобы ударить, но его ладонь замерла, так и не коснувшись моего лица.
Я не шелохнулась, мне было все равно…
– Кто был с тобой? Чья это куртка? – Исхантель повел головой в ту сторону, где я лежала до его появления.
Он не кричал, голос был совершенно спокоен, но солгать, если бы и хотела, я не смогла.
Посмотрела, безропотно подчиняясь приказу.
– Иштвана Руми.
Теперь я понимала, зачем Иштван поменялся одеждой с Горевски. Того рядом со мной вроде как и не было.
Мысль была вялой. Да и моей ли она была?
– Где он?
Я смотрела на жреца, а перед глазами был тот миг…
Иштван забрал слот, улыбнулся мне… обнадеживающе.
За эти дни он успел стать другом. Необременительным, надежным. Другом, который оказывался рядом всякий раз, когда был необходим.
А еще Руми был журналистом, который знал цену слову и понимал, как многое может оно изменить, если произнесено вовремя.
В тот миг написанное мною слово было нашим оружием, той лептой, которую мы вносили в мирную жизнь Зерхана.
В мирную жизнь его Зерхана.
Валесантери подошел к Иштвану, закрывая от меня, что-то тихо произнес. Руми кивнул, положил руку на плечо Горевски.
Секунды уходили, а они продолжали стоять. Молча.
Молчала и я, догадываясь, но не веря.
Руми отступил первым. Скинул куртку, протянул Горевски. Тот взял не сразу. Лица Валесантери я не видела, но заметила, как напряглись его плечи.
Интересно, это того стоило?!
– Не знаю…
Это было правдой. Жрец не мог этого не ощутить.
– Встать! – Голосом, как плетью, разрезав тишину.
Команду выполнила безропотно. Поднялась, чтобы тут же скользнуть вниз. Заставить ноги держать мое тело не смогла бы и угроза смерти.
– Встать! – повторил он, но уже другим тоном. Низким, волнующим…
Внутри что-то всколыхнулось, отозвалось, доказывая, что где-то там, глубоко, силы еще были. Для него.
На этот раз вставала я медленно. Хватаясь обломанными ногтями за гладкую стену, пытаясь заслужить хотя бы капельку тепла в его взгляде.
Усилия были тщетны, стоять я не могла.
Глаза стали влажными, слеза скатилась по лицу.
Выдавила из пересохшего горла хриплым шепотом:
– Я не могу…
Наверное, я представляла собой жалкое зрелище, потому что Исхантель брезгливо поморщился, но подхватил под руку, поднял. Попытка отстраниться закончилась тем, что я ухватилась за него, прижимаясь всем телом.
Воспоминание обдало огнем.
Я стояла у него за спиной и слышала, как набатом бьется сердце в его груди.
С губ сорвалось:
– Поцелуй меня…
Вышло жалобно, как мольба…
А слезы текли и текли. Пеленой застилая взгляд, оставляя соленый привкус на губах.
Ненависть, горечь, обида… Обещание отомстить. За себя, за Иштвана, за Горевски, вынужденного оставить меня одну, чтобы я смогла отыграть финальную сцену, за Марка, который отправил сюда, за Шторма, который посчитал, что эта цель оправдает все.
За Ровера, который еще долго не сможет смотреть мне в глаза. За Сои, ее мать, Шамира, всех тех, кто погиб за эти дни и еще успеет погибнуть.
За нас всех…
– Поцелуй меня! – прорыдала, цепляясь за него, пытаясь дотянуться до лица, вновь вызвать ту гримасу отвращения, что мелькнула едва заметной тенью.
Своего я добилась. Но разве могло быть иначе?!
– Заберите ее! – оторвав от себя, прорычал Исхантель кому-то за моей спиной.
Я дернулась обратно, крича, угрожая, захлебываясь слезами. Билась, пыталась добраться до того, кто держал, до второго, который намеревался перехватить. Тянулась укусить, впиться ногтями и царапать, царапать…
И откуда только взялись силы?!
Имей я возможность активировать нейродатчики…
Валанд знал, что некоторые рефлексы усмирить тяжело, подстраховался.
Когда меня, подхватив под руки, вытащили в коридор – кроме того, что они самариняне, я об этих двоих ничего сказать не могла, к Исхантелю я больше не рвалась. Бессильно висела между ними, иногда пытаясь переставлять волочившиеся по полу ноги.
Порыв был недолгим, как и отдых.
Лестница наверх – тренировочный зал находился в цокольном этаже. Длинный коридор, памятный холл, едва освещенный сейчас.
– Мой господин! – В голосе Форс, которая неожиданно показалась из темноты, слышалось искреннее удивление.
Неужели я обманывалась и на ее счет?!
– О, Жаклин! – захлебнувшись очередным стоном, прохрипела я. И продолжила с интонациями обиженного ребенка: – Ты представляешь, я ему не нужна…
Я понимала, что переигрываю, но меня продолжало «нести». Чувствовала, что остались считаные минуты, догадывалась, что еще немного, еще чуть-чуть, но… боялась не выдержать, не дождаться, не дотянуть…
– А где Сои?
Ошибалась! Или чего-то не понимала?!
– А вот у нее и узнаем, – холодно произнес Исхантель, проходя мимо меня. Остановился рядом с Жаклин, приказал этой парочке. – Ее в кар, и уходим.
– Нет! – закричала я, вкладывая в этот вопль весь свой страх. Вместо силы. – Не оставляй!
– Мой господин с ней уже работал? – равнодушно полюбопытствовала Форс, смотря на меня с легким прищуром.
Сердце сжалось от ощущения исходящей от нее опасности. То, что не увидел мужчина, легко различила женщина. Прописные истины, о которых так часто забывали…
– Ей наложили ментальный слепок Сои, – холодно объяснил он. – Усталость ослабила барьер, произошло смешение.
Жаклин усмехнулась. Злорадно.
– Так, значит, она еще сможет доставить вам удовольствие?
Исхантель задумался на мгновение, потом двинулся в мою сторону, остановился, не дойдя пары шагов.
Если бы меня не держали, давно бы упала, но тут попыталась стоять сама. На этот раз мне удалось. Ломать сейчас не будет, уже можно было начинать показывать характер.
Он эти изменения не пропустил, во взгляде появился интерес. Но это единственное, что мне удалось заметить, лицо продолжало оставаться бесстрастным. Не как у Ровера – в нем были хотя бы отголоски жизни, в этом только мертвенная пустота.
– Сможет, – глухо бросил он и рывком схватил меня за волосы.
Боль была резкой, отрезвляющей: игры закончились!
Его глаза близко, настолько близко, что я видела, как начинает разгораться тлеющий в них огонь. Тот самый огонь, в котором мне предстояло сгореть. Всё понимая, но не имея возможности ничего изменить.
Вместо того чтобы дернуться, отстраниться – улыбнулась. Сочувствуя.
Подсказки ему хватило, сообразил он сразу, но было уже поздно.
– Похищение маршала Союза и попытка ментального подчинения. Кажется, господин Исхантель, – в голосе стоявшего у двери Валанда прозвучала ирония, – вы заигрались в безнаказанность.
На этот раз, когда жрец отпустил мои волосы, меня никто не подхватил, и я просто упала на пол, так и оставшись лежать у его ног.
Потом была яркая вспышка боли, ударившая изнутри по глазам и едва не разорвавшая голову и… спасительное беспамятство, в котором я смогла спрятаться от ощущения, что только что потеряла Марка.
Глава 20
– Где он?! – вскинулась я, выдирая себя из кошмарного сна.
Мелькнувшая мысль была настолько невообразимой, что пронзившая голову боль казалась мелочью по сравнению с испытанным страхом, что это может быть правдой.
За долю секунды между окончательным пробуждением и возвращением в реальность успела и вспомнить все, что произошло за последние дни, и осмотреться, и удивиться. Комната, в которой я находилась, была той самой, в офицерском общежитии базы, которой вроде как и не должно существовать.
– Если ты об Исхантеле, то он в тюремном отсеке крейсера, летящего к Земле. Доказательств его преступлений на Зерхане оказалось достаточно, чтобы эклис Шаенталь смирился с арестом своего жреца.
Стоявший у окна Ровер так и не обернулся, словно давая мне возможность хоть немного прийти в себя и принять, что пережитые мною ужасы уже позади.
