В комнатах полно солнца, стены от пола до потолка увешаны картинами, ногам приятно ступать по мягким коврам. В то же время заметно отсутствие настоящей хозяйки — женских безделушек нет на полках и в шкафах, на диванах ни одной вышитой подушки, которые так любит моя тетя.
Пожалуй, дом моего дяди отличался большей роскошью, но у этого дома был свой характер. Он обещал теплые вечера у камина, вкусную еду и задушевные разговоры в приятной компании.
— Вы привезли мебель из города?
— Да, — ответил Корнелиус. — Все выбирал сам, не стал поручать это важное дело постороннему.
— У вас замечательный дом! — воскликнула я с энтузиазмом, и это так развеселило Корнелиуса, что теперь он уже улыбался во весь рот.
Мне хотелось попросить его показать кабинет: эта комната как нельзя лучше отражает вкусы и привычки хозяина. Но тут выступила Алисия:
— В гостиной для вас приготовили чай, — сказала она с милой улыбкой, переводя цепкий взгляд с меня на Корнелиуса.
— Но я еще не познакомила госпожу Верден с пони! — запротестовала Регина. Алисия наклонилась и что-то сказала ей строго — вероятно, напомнила о хороших манерах. Регина закусила губу, а потом церемонно пригласила:
— Прошу, госпожа Верден, сюда, на второй этаж...
Во время чаепития Корнелиус предоставил говорить Алисии и Регине: те болтали наперебой, словно стремились переговорить одна другую.
Регина радовалась от души, а вот в нотках Алисии мое ухо улавливало искусственную оживленность.
Впрочем, могло и казаться. Меня колола ревность к девушке, которая жила под одной крышей с Корнелиусом и которая, вероятно, была в него влюблена. Возможно, и Алисия чувствовала во мне соперницу. Она упорно подводила разговор к моей жизни до приезда в столицу, и ее реплики были полны разных намеков.
То скажет с сочувствием: «Наверное, ваши столичные знакомые молодые люди были безутешны, когда вы выбрали назначение в этот далекий город!» То спросит невзначай: «Чем вы планируете заниматься, когда вернетесь в столицу? Надеюсь, вы задержитесь здесь до весны. Но зимы у нас скучные, мы прекрасно поймем, если вы захотите уехать раньше!»
На все ее слова я отвечала вежливой улыбкой и легким пожатием плеч.
Ланзо глазел по сторонам, прятал руки под столом и старался не шмыгать носом. Он ужасно стеснялся.
После чая Регина увела меня и Ланзо в свою комнату, и тут я провела интересные полчаса, выслушивая рассказы об игрушках и платьях.
За окном начало темнеть, я поспешила раскланяться; Корнелиус повел нас к автомобилю, чтобы отвезти в Кривой дом.
По дороге мы молчали; в присутствии Ланзо мы все равно не смогли бы говорить о том, о чем хотелось.
Но когда мы прибыли, и Ланзо проскользнул в дом, Корнелиус поймал меня за подбородок и быстро поцеловал:
— Завтра едем в лес навестить дом Грабба, помнишь? — спросил он. — Не передумала?
— Конечно, нет!
— Тогда до завтра, — он еще раз поцеловал меня и уехал.
* * *
Мне не терпелось провести целый день с Корнелиусом, хотя предложи мне кто другой вернуться в проклятый лес — отказалась бы наотрез. Но я училась доверять Корнелиусу и знала, что он сумеет защитить меня. Он был подлинный король и владелец здешних лесов; куда призракам тягаться с ним и его страшными паровыми машинами!
Собираясь в гости к Граббу, я оделась тепло и удобно, не особо заботясь о красоте.
Когда я была помолвлена с Андреасом, на свидания выбирала лучшие наряды, проводила часы за туалетным столиком, продумывала поведение, шутки и темы разговоров, желая поразить жениха.
Готовясь к встречам с Корнелиусом, я лишь старалась выглядеть опрятно, но и это не всегда удавалось.
Он видел меня в платье, испачканном навозом, когда я возилась с кабаном; он заботливо стряхивал мел с моей блузки, когда заглядывал в класс после занятий. Но я не испытывала смущения, появляясь перед ним в непрезентабельном виде. Я знала, что привлекаю Корнелиуса вовсе не красотой и элегантностью, и уж точно не кротким нравом.
Добираться до особняка Грабба предстояло по старой узкоколейке, поэтому мы договорились встретиться на вокзале.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Когда я пришла, у платформы уже пыхтела простая паровая дрезина, какую используют рабочие. Одну скамью заняли четыре крепких парня в одежде лесорубов. В ногах у каждого стояли ящики с инструментами. На вторую скамью сели мы с Корнелиусом.
— Госпожа Верден пишет заметки об истории нашего края, — объяснил он своим рабочим. — Ей будет интересно ближе познакомиться с лесом и посмотреть особняк.
Парни в моем присутствии смутились, попрятали трубки и примолкли. Когда им требовалось что-то сказать, они долго думали, краснели и сопели — видимо, мысленно вычищали из фраз крепкие словечки.
При посторонних мы с Корнелиусом вели себя как хорошие знакомые. Он — самый важный человек города, я — женщина, которая учит его дочь, ничего более.
Я старалась не смотреть на него слишком пристально. Мне нравилось, когда он вместо строгого костюма надевал одежду лесоруба. Отчего-то в этом наряде он казался ближе и понятнее, хотя мне было куда привычнее иметь дело с городскими господами, а не простыми людьми, зарабатывающими на жизнь руками и смекалкой.
Но все же во многом — почти во всем! — Корнелиус оставался для меня закрытой книгой.
Шли первые недели наших новых отношений. Я пока боялась дать им точное определение, даже мысленно опасалась назвать их любовными. Но это были волнующие недели поцелуев украдкой, неловких слов нежности, недели узнавания и притирки.
Я изумлялась тому, как внезапно и безоговорочно Корнелиус поверил моей истории. Когда нам удавалось побеседовать без посторонних ушей, он расспрашивал меня о детстве, об учебе в академии, о жизни в доме дяди. И никогда больше не говорил категорично ни о моих поступках, ни о дядиных.
— Эрика, — сказал он однажды. — Ты не думала, что между тобой и Хартом полно недопонимания? Ты считаешь, что он был против твоих планов и желаний, ставил тебе палки в колеса, не хотел, чтобы ты развивала дар. А ты пыталась понять его точку зрения?
— Тысячу раз говорила с ним, — ответила я сердито. — Дядя меня и слушать не желал. Ругался, пыхтел и брызгал слюной, стоило мне заикнуться об обучении в академии. А когда я спроваживала навязанных им женихов, топал ногами — однажды даже паркет проломил. Он меня ненавидит.
— Но он заботился о тебе, разве нет?
— Его забота привела меня в лечебницу святого Модеста! Это были ужасные два дня. Каждый раз, когда я их вспоминаю, меня дрожь пробирает.
— Мне жаль, что тебе выпало такое, — сказал он мягко, потом легко погладил по спине, обнял и поцеловал в висок. — Ты не выносишь насилия. Ты не жертва и никогда ей не будешь. Ты всегда готова бороться, в том числе сама с собой; это то, что мне так нравится в тебе.
Отчего-то я вспомнила тот разговор, когда сидела рядом с Корнелиусом на платформе подрагивающей дрезины и вглядывалась в его лицо, пытаясь разгадать его мысли.
Он заметил мой взгляд и улыбнулся, а я задумалась: Корнелиус уже многое знает обо мне. Но я знаю о нем? Почти ничего. И все же я переживала лихорадочное счастье первых дней влюбленности и узнавания. Быть может, сегодня мне повезет, и самые большие открытия я сделаю вовсе не в старом лесном особняке.
Запыхтел двигатель, застучали колеса, вокзал поплыл назад, и скоро мы ехали по узкому лесному коридору. Погода выдалась прохладной, но солнечной. Я радовалась прогулке и пыталась представить, что мы обнаружим в доме Грабба.
Камни, разрушенные стены, провалившаяся крыша, птичьи гнезда... А вдруг там все же прячутся лесные монстры, наподобие того, что привиделся мне в тумане? Корнелиус продолжал утверждать, что я приняла гнилое дерево за чудовище, но у меня были свои соображения на этот счет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Для чего вам инструменты? — я показала на ящики в ногах рабочих.
— Чтобы начать приводить особняк Грабба в порядок.
— Зачем?! Неужели вы считаете, что в нем можно жить?
