Нескучно мне было идти по этой земле не знаю куда и совсем не страшно. Пел ветер, колыхались травы, стрекозы садились мне на плечо. Мышь-полевка (удивительно крошечная на фоне здешнего травяного гигантизма) перебежала нам дорогу, волоча ковыльную метелку — похоже, не для еды, а ради эстетических соображений. Дойдя до более широкой и укатанной полосы земли, я повязал голову носовым платком и разулся. Похоже, что ядовитых насекомых и змей тут не было, а колючего мусора и подавно. Есть не хотелось — ягоды рождали чувство полнейшей сытости. А когда завечерело, мы с Дюрандой улеглись в обнимку прямо в кустах у дороги, как некогда Сали, и она обвила меня своим прохладным телом.
Проснулся я очень для себя рано — оттого, что юная светло-серая кобыла подошла ко мне и задышала прямо в лицо, желая что-то сказать. Но я не понимал, только поглаживал рукой ее морду и трепал по шее. Наголовник у нее был из серебряных цепочек с густо-синими сапфирами, а на груди висела на голубой муаровой ленте, завязанной бантом, огромная бирюзовая медаль. Я так понял, то была местная щеголиха или знатная невеста на выданье.
Она неторопливо ускакала. Я проводил ее глазами — и увидел море.
Конечно, если подумать, то было огромное озеро, чье вольное дыхание я чувствовал еще ночью. По нему ходили волны с белыми гребешками, наплескивая на пологий песчаный берег. Песок порос жесткой травой с оранжевыми цветами в крапинах, похожими на тигровые лилии, но крупнее, и стебель у них был непохожий, не оперенный, а гладкий: вокруг него ланцетовидные листья падали наземь розеткой. Бутоны напоминали узкий тюльпан со слегка отогнутыми концами, а раскрывшись, выворачивались так, что получался сквозной шар с короной из тычинок наверху.
— Карета для Золушки, а, старуха? — вопросил я Дюрру. — Недурной получился бы транспорт.
Она проснулась, но не ответила, потому что мы оба увидели людей.
Их было трое — два здоровяка, густо и картинно обросших курчавым смоляным волосом, в долгих рубахах того же цвета, что и лилии, и очевидный местный патриарх. Растительность последнего была еще более роскошной, цвета черненого серебра, а одежда — простая холстинковая. Штанов и обуви не было на всех трех, по вполне понятной причине: они тянули невод.
Здесь, неподалеку от меня, был плоский заливчик, глубиной по пояс рослому мужчине, и просвечивающий насквозь. Видно было, как стояли в воде крупные рыбины с алыми пятнышками на брюхе и пурпурными перьями плавников, а вокруг мельтешилась детва, похожая на тонкие серебряные денежки. Рыболовы завели свой бредень на середину и начали сходиться, окружая рыб кольцом сети и подтягивая к мелководью. Заливчик уже бурлил, как котел с живой похлебкой.
— Вот это да, шеф! — ахнула Дюранда. — А нам ушицы дадут? Это же самая всамделишная форель, только покрасивее.
Самый молодой краснорубашечник усмехнулся, показав белейшие зубы, и крикнул мне:
— Эй, змеелов, мир тебе и твоей подруге! Хочешь нам помочь из чистого бескорыстия? Вон там бадья с водой на колесиках, прямо в озере. Кати сюда, а то мы с неводом малость не рассчитали!
— В самом деле, они взяли левее, а поворачивать косяк рыб было уже трудновато. Я впрягся в оглобли тележки, на которой была установлена деревянная бочка, и потащил, дивясь, как легко она пошла. Озеро, что ли, выталкивало.
Рыболовы забили в дно колья, к которым крепился невод, и стали осторожно доставать форелей за жабры, запуская в бадью. Их оказалось немного. Других рыбин, на них похожих, но чуть более скромной расцветки, они бросали за пределы сети, а с пяток серо-зеленых живых торпед, как следует размахнувшись, — на песок.
— Что это вы делаете, братья? — спросил я. — Моя животная чуть ли не волосы на голове рвет, даром что нет ни волос, ни умной головы.
— Фореллиды живут возле донных ключей, — чуточку нараспев объяснил старец, — их сюда прибоем забросило, в мелководье. Выручать надобно сию минуту, пока не задохлись. Остальные как приливом явились, так и уйдут. А щуки — нам пятерым за хлопоты. Их многовато расплодилось, да и поленятся выплыть из лимана. Так и будут молодь жрать, пока не разопрет от жадности.
— Ясненько, — сказал я. — Дальше какие будут указания?
— Сыновья бадью повезут опрастывать, а мы с тобой с тобой костерок взбодрим — вон он, под золой спрятан, — и хлебово сварим.
С ними сразу стало легко. Дюрька, слегка жеманясь, выползла из мешка, и я, воспользовавшись этим, подарил несколько понравившихся им пакетиков с приправой и большую пачку сладкого печенья для их женщин. Остальной сухой паек выглядел на фоне здешнего естественного изобилия вполне второсортно.
К ухе все трое облачили нижнюю половину в черные шаровары и сапожки. Разговорились. Мы с моею змеей, конечно, назвались. Они тоже.
— Рыбари, вы, случайно, города в озере не вылавливали? — пошутил я почему-то. — Или, к примеру, ваш бредень зацепился за шпиль там или флюгер и порвался…
— Мы не рыбаки, мы конный народ, — сказал старый Кинчо. — Об озере всякое балакают. К примеру, что дно у него мертвое не из-за серных газов, а оттого, что невод там утоплен поболее нашего.
Сыновья — их звали Нешу и Лойко — с хитрецой переглянулись.
— Или что лошадей по ту сторону невода нет, вместо них жестянки на колесах бегают. А люди от неба по-всякому загораживаются, потому что боятся прямо в глаза Солнцу смотреть после того паскудства, что они с его достоянием сотворили. Мертвый свет опять же для себя выдумали, а не тот, что молния с неба низводит или умение их рук добывает и обновляет.
— Шеф, они не такие первобытные, как прикидываются, — жарко зашептала Дюранда. — Лошадям всякие бляшки и плетенья они мастерят, больше некому. И как! Ты лично в меня такую бижутерию не нагружал, это ж натуральное, почище Тиффани и компании. Де Бирс и Фаберже вместе взятые и возведенные в куб с чертовым хвостиком!
— У тебя умные глаза, Дюрандаль, — сказал Лойко. — Но и ремесло цыган-хирья не глупее. Смотри и постарайся все заметить.
Он аккуратно вынул у меня из мочки серьгу, сложил обе ладони ковшиком, потряс — получилась пара.
— Вот, Джош, дарю. Проколи себе дырочку в другом ухе и носи: во всем сходны. Я, конечно, не златокузнец, а только учусь. Мастера у нас не задерживаются, в город уезжают совершенствовать свое призвание.
— А если тебе серьезно хочется увидеть наш город, не тот, что в воде, конечно, — сказал Нешу, подкладывая в костер сушняка, — завтра монголфлаер с гондолой прилетит и сядет на воду. Каждые сутки ровно в полдень рыбу пугает. Вы не намного и опоздали сегодня, Джошуа. И хорошо, что опоздали: пойдем с нами, дальше гостить будете.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
