— Как-то вы сразу, святой отец…
— Бог учит видеть суть вещей, господин премьер-министр. Если очистить человека от демагогической шелухи и подать, так сказать, в чистом виде, то вы увидите, что им правят три силы: голод, пол и честолюбие. Все остальное — наносное. От философии, этики, религии. Я бы сказал, — в голосе пророка явственно слышится усмешка, — все остальное от лукавого. Таков человек и каждый из нас. Но я не о нас, я о пастве. Люди живут в состоянии непреходящей тревоги. Критика и отрицание — вот единственно общее для тех групп, на которые распалось общество, если еще можно выделить в этом хаосе какие-то группы. Мы сами сомневаемся в себе, ибо разломана материальная основа жизни, на смену естеству пришел суррогат. И не стоит обманывать себя, что все образуется само собой. Несмотря на неприятие многими ассоциированного мира в целом, мира, который препятствует реализации личностных возможностей, в массах растет стремление к возврату к природе. Не стоит этого недооценивать: язычество проникает во все слои общества, и даже в нашей среде многие заражены им. А это свидетельство и результат того, что общество больно, социальная несправедливость достигла непереносимого уровня. Города умирают, все больше бездомных, дороги усеяны ими, где им приклонить голову? Если бы господин Харисидис, благодетель, не подкармливал их…
— Господа, я исхожу из того, что принятие экологической помощи для нас априори неприемлемо! — Тоже знакомый голос премьер-министра.
— Воистину так.
— Почему? — это уже командный бас.
— Видите ли, генерал, — поясняет пророк, — в случае принятия помощи — мы у себя это исследовали — потребуется полный отказ от того, что есть, полная ликвидация действующих производств и строительство новых. А в новом производстве…
— После нас! После нас!
…— Именно, в новом обществе нам уже места не будет.
— Господин Харисидис, интересы которого я здесь представляю, тоже исследовали, — заговорил премьер-министр. — В обновленном, безотходном производстве с бесплатной энергией, а именно это нам предлагают ассоциаты, частной инициативе придется потесниться. Помощь, буде она принята, пойдет по государственной линии при жестком общественном контроле. Эта помощь отнюдь не ставит целью укрепление нашей власти. Стоит ее принять, и изменится все кардинально. Будет иной порядок вещей.
— Я внимательно слушаю. Полагаю, мы приспособимся. Власть порождает преступность, мы — тень власти.
— Приспособитесь, Джольф, приспособитесь. На какое-то время. И не думаю, что надолго.
— Я тоже слушаю… э… внимательно. Лоудмены должны иметь четкие перспективы.
И снова назидательная речь пророка:
— Два обстоятельства дают мне основание надеяться, что промысел божий восторжествует. Во-первых, уже три поколения джанатийцев пришли в мир суррогата, сломанной природы, они не знают другого мира. Это позволяет им мириться с тем, что в иных условиях считалось бы невыносимым. Кстати, именно поэтому языческие проповедники не имеют того успеха, которого можно было бы ожидать: люди просто не могут представить, что может быть иначе. Во-вторых, во внешнем мире сократилось потребление жизненных благ, поскольку львиная доля энергии, сил и средств направляется на реставрацию природы. Ассоциаты называют это самоограничением. В полной мере использовать эти два обстоятельства нам мешает только одно — наша разобщенность. Каждый преследует свои цели. Вы, Джольф, стремитесь к власти и богатству, вы, генерал, к власти и порядку, у государства во веки веков цель одна: сохранить статус-кво.
— Истинный патриот всегда стремится сохранить статус-кво. Но что вы предлагаете, отец Джон?
— Объединение. Не формальное, естественно. Государство никогда не признает ваш синдикат — то, что скрывается за его витриной, — официально. Да и мы в этом меньше всего заинтересованы. Я говорю о сути, о координации, единстве действий. Ваш синдикат, например, выполняет некоторые просьбы министра общественного спокойствия…
— Разве?
— Я не в упрек вам, Джольф. Я призываю создать единый центр, координирующий усилия государства, моих последователей и синдиката в акциях, направленных на сохранение существующего положения. Уверен, что должное место в этом деле найдете и вы, генерал, со своими лоудменами. Вы — реальная сила. Но программу вашу, генерал, следовало бы уточнить…
— У меня задача — предотвратить разрушение промышленности. Или вам, святой отец, неведомо положение. Ежедневные диверсии на предприятиях…
— Нам все ведомо.
Нури дослушал до конца. Бесценная информация, но как ее использовать, кому передать. И где этот Норман Бекет?
Нури вышел из машины. Если что, то дубликатор вызова есть в доме. Крики от реки звучали глуше, гилозоисты устраивались на ночлег, и только женский голос, высокий и неукротимый во тьме, выводил странную мелодию, наверное, песню, но слова были неразличимы. Нури слушал ее не первый раз, и песня всегда затрагивала какую-то струну в сердце. Ночью просматривались звезды, ветер от недалекого океана сдувал хмарь с несчастного острова, и в такие ночи можно было спать без маски. Нури вытащил из ящика пачку корреспонденции. В этом околотке он был самым крупным подписчиком, прочие предпочитали видеоинформацию. Он прошел в кабинет, лег на тахту и развернул газету «Т-с-с», раздел объявлений. Что там сегодня? О, портрет Тима! И под ним:
ДостукалсяМладший консультант старик Тим, в быту Тимоти Слэнг, выпал в осадок. Старик вел аморальный образ жизни: стучал красным на синдикат. Расколоть подсудимого не удалось. Пусть родственники не беспокоятся — жидкость «Некрофаг» прекрасно растворяет трупы.
Нури аккуратно свернул газету. Он не стал перечитывать объявление, он вышел во двор и сел на бетон возле машины. Млечный Путь уходил в бархатную черноту бесконечности. На материке под защитой соснового леса посапывали в спальнях его подопечные дошколята, наверное, храпел сытый лев Варсонофий, и, конечно, не спал директор ИРП доктор Сатон. Все остается на своих местах, вертелась никчемная мысль. Где-то там пересекаются параллельные прямые, а Земля вообще-то голубая, и чернота неба не более чем тень Земли. И кто-то из великих говорил, что вечность не что иное, как перпендикуляр к нашему времени и пространству. А сколько времени надо, чтобы труп растворился целиком? А если Тима живьем бросили в некрофаг? Он, конечно, не мог утонуть, некрофаг тяжелая жидкость. Он плавал в ней и растворялся, съедаемый бактериями. Сколько вечностей слышался крик Тима? Зверье!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
