— Прощения! — вскричал он в приступе исступленного безумия. — О, не может быть прощения для меня!
И вот так, абсолютно уверенный, что его состояние безнадежно, он, вместо того чтобы покориться, смириться, раскаяться, оплакивать свое преступление и использовать те немногие часы жизни, что ему еще оставались, стараясь отвратить от себя небесную кару, — вместо этого он полностью отдался порывам бешеной ярости; больше всего его огорчало не собственное преступление, а приближение возмездия. И таким образом его угнетенное состояние поддерживалось вздохами, бесполезными жалобами, богохульствами, отчаянными проклятиями. По мере того как несколько лучиков солнца, которые просачивались сквозь тюремную решетку, постепенно исчезали, а на их месте воцарялся бледный и дрожащий свет лампы, его страхи удваивались. Его мысли принимали все более мрачную окраску, приближаясь к безумию. Даже сон пугал его. Стоило ему опустить сожженные слезами, судорожно дергающиеся веки, как устрашающие видения, которые весь день прокручивались в его голове, казалось, обретали плоть. Он видел себя в центре сернистой равнины, зияющей пылающими провалами, вокруг которых теснились злые духи, назначенные его палачами. Они прогоняли его сквозь целый лабиринт мук, каждая из которых превосходила своим ужасом предыдущую. И среди этого театра ужасов его преследовали призраки Эльвиры и ее дочери. Они беспрестанно упрекали его в своей смерти, вслух перечисляя его преступления и призывая демонов изобретать еще более изощренные пытки. И эти картины постоянно терзали его, когда он спал. Но поскольку тревога дошла уже до предела, это помогло ему наконец вкусить горький покой. Однажды он внезапно проснулся и понял, что лежит на земле. Холодный пот струился по его лбу, стекая на широко раскрытые глаза, и невыносимые страхи сновидений уступили место ужасной реальности. Он вскочил и стал ходить по своей камере неверными шагами, с ужасом вглядываясь в темноту и время от времени восклицая:
— О, как ужасна ночь для тех, кто виновен!
Был близок день его второго допроса. Его заставили проглотить сердечные лекарства, назначением которых было укрепить физические силы узника, чтобы он смог дольше выносить допрос. В ночь, предшествующую этому страшному дню, ему не позволил уснуть страх перед тем, что его ожидало. Неслыханная сила его страхов ослабила все его способности. Он стоял как потерянный перед столом, на который падал тусклый свет лампы. Отчаяние парализовало в нем способность мыслить, много часов он боролся с отупением, которое охватило его и делало его неспособным издать хотя бы звук, сделать движение или о чем бы то ни было подумать.
— Поднимите глаза, Амбросио! — раздался вдруг над ним голос, интонации которого он прекрасно знал.
Монах вздрогнул, потом поднял вверх свои воспаленные глаза.
Перед ним стояла Матильда. Она сняла свою монашескую одежду и была теперь в женском наряде, пышном и элегантном. Бриллианты были щедро рассыпаны по ее платью, а волосы были убраны сетью сплетенных роз и драгоценностей.
В правой руке она держала какую-то книгу. Лицо ее излучало радость, но к ней примешивалось торжественное, повелительное и неукротимое выражение, нравившееся монаху меньше, чем болезненность, — это и заставило его сдержать радость, которую появление Матильды должно было бы в нем пробудить.
— Вы здесь, Матильда! — воскликнул он наконец. — Как вы вошли? Где ваши цепи? Что значит это великолепие и радость, которая изливается из ваших глаз? Наши судьи дрогнули? Разве для нас возможно ускользнуть от суда? Сжальтесь, ответьте мне, скажите, бояться мне или надеяться?
— Амбросио, — ответила она с царственным достоинством, — я презираю теперь гнев Инквизиции. Я свободна, и мне достаточно нескольких мгновений, чтобы между этой тюрьмой и мной легли страны и города. Я выкупила свою свободу; и я выкупила ее ценой, от которой содрогнется душа, не столь закаленная, как у меня. Осмелитесь ли вы заплатить ту же цену? Осмелитесь ли бесстрашно перешагнуть грань, отделяющую человека от высших существ? Вы молчите, глаза ваши полны тревоги и подозрений. Я читаю в ваших мыслях. Признаюсь, вы правы. Да, Амбросио, я всем пожертвовала ради жизни и свободы. Я не мечтаю больше о небесах, я отказалась от служения Богу и вступила под знамена Сатаны. Акт подписан, и все же, даже если бы я могла все повернуть вспять, я бы этого не захотела. О друг мой, испустить дух под такими жуткими пытками! Умереть под насмешками и проклятиями! Выносить оскорбления толпы, которая беснуется, выходит из себя; погибнуть оплеванной, исхлестанной бичом, в языках пламени! Кто без содрогания может встретить такую отвратительную участь? Пусть мне будет позволено радоваться моей сделке. Я продала счастье далекое и неверное за твердое и завидное настоящее; я сохранила жизнь, которую в противном случае потеряла бы среди мучений, и я получила способность управлять радостями и наслаждениями, от которых жизнь станет сплошным блаженством. Адские духи повинуются мне как своей владычице, и с их помощью мои дни потекут среди самой утонченной роскоши и сладострастия. Я подарю моим чувствам безграничное упоение, все мои страсти будут исполнены, я выпью каждую из них до капли, а когда я устану, я прикажу своим слугам выдумать наслаждения еще более удивительные, создать для меня обновленную жажду наслаждений. Я удаляюсь в нетерпении испытать эту новую власть; задыхаясь, я жажду свободы. Ничто не было способно удержать меня хоть на миг в этом тлетворном месте, если бы не надежда убедить вас поступить так же, как я. Я все еще люблю вас, о мой Амбросио! Наша общая вина и разделенная опасность сделали вас для меня еще дороже, чем когда-либо, и мне хотелось бы спасти вас от неотвратимой гибели. Призовите на помощь свою решимость и ради немедленной и верной выгоды откажитесь от надежды на спасение, которого так трудно достичь и которое, без сомнения, целиком выдумано. Отбросьте от себя предрассудки грубых душ, отриньте этого Бога, который вас покинул, и поднимитесь до уровня высших существ!
Секунду она подождала ответа монаха. Он ответил не без внутренней дрожи.
— Матильда, — спросил он после долгого молчания прерывающимся от страха голосом, — что же вы отдали в обмен на эту свободу?
Она ответила ему твердо и решительно:
— СВОЮ ДУШУ, Амбросио.
— Вашу душу, несчастная! Что вы наделали? Вы только отсрочили свои муки на несколько лет; подумайте, умоляю вас, о тех ужасах, что ждут вас!
— Жалкий человек, пусть только пройдет эта ночь, подумайте и сами об ужасах, что ждут вас! Вы уже забыли то, что уже вытерпели? Завтра вам предстоят еще более утонченные мучения. Вы представляете себе, что такое пытка огнем? Через два дня вас поведут к столбу, чтобы там принести в жертву; вы думали хоть раз о том, что с вами там станет? Вы еще надеетесь на спасение? Вы еще лелеете иллюзию спасения? Подумайте о своих преступлениях! Поразмыслите о своем сладострастии, о своем отступничестве, лицемерии, бездушии! Подумайте о невинной крови, что вопиет о мести, взывая к Господнему престолу! Надейтесь же после этого, что вас помилуют! Мечтайте, мечтайте о небе, вздыхайте о светоносных пределах, о мирных домиках и бессмертном счастье! Какой абсурд! Откройте глаза, Амбросио, на ту реальность, что перед вами, и пусть мудрость просветит вас. Ад — вот ваше наследство, вы приговорены к вечной гибели. За краем могилы для вас есть только жадная огненная бездна. Хотите отправиться в этот ад немедленно? Хотите прижать к груди вашу гибель раньше, чем нужно? Хотите броситься в пламя, когда есть еще возможность избежать его? Это был бы поступок безумца! Нет, нет, Амбросио! Давайте, пусть на время, избежим Божьей мести! Позвольте мне дать вам совет! Купите ценой одного мгновения годы бессчетной радости, наслаждайтесь настоящим и забудьте о будущем, которого вы все равно не сможете избежать.
— Матильда, ваши советы гибельны, я не должен им следовать; я не откажусь от возможности спастись! Мои преступления чудовищны, но милосердие Божье еще больше. Я не потерял надежду на прощение!
— Если таково ваше решение, мне нечего добавить. Я лечу к свободе и свету, а вас оставляю смерти и вечным мукам.
— Постойте еще миг, Матильда. Вы приказываете адским силам: разве вы не можете взломать двери этой тюрьмы? Не можете освободить меня от цепей, от которых онемели мои руки? Спасите меня, заклинаю вас, уведите меня из этого ужасного места!
— Именно эту единственную вашу просьбу я и не могу выполнить. Мне запрещено помогать человеку Церкви и последователю Бога. Откажитесь от этих титулов и приказывайте мне.
— Я не продам душу на гибель!
— Упорствуйте же в своем упрямстве, пока не окажетесь на месте казни. Тогда наконец вы будете раскаиваться в своей ошибке и будете стремиться к свободе, но будет поздно. Я покидаю вас, но если до того момента, когда прозвонит колокол смерти, мудрость просветит вас, вот способ исправить вашу нынешнюю ошибку. Я оставляю вам эту книгу.
